Сочинения - Карсавин Лев Платонович

Учитель. А могут ли праведники ошибаться?

Отец. Конечно. И тот, кто обладает способностью разумно рассуждать, должен, обязан и разумом испытывать сказанное ими, сомневаться и проверять, пока не достигнет достоверности. Достигнет же он тогда, когда и познает ее разумно и постигнет ее деятельною в любви верою. Полнота достоверности в полноте осуществления истины, осуществления свободного.

Учитель. Все это во многом очень удачно разрешает мои сомнения. Однако мне бы хотелось, прежде чем мы перейдем к дальнейшему, хорошенько все обдумать. Поэтому не отложить ли нам продолжение нашей беседы до завтра?

Отец. Прекрасно. — Времени у нас, слава Богу, достаточно, а час уже поздний.

Данное даже в сомнении безусловное есть Бог. Но

Учитель. Обдумав вчерашний наш разговор, я готов в основном принять развитые вами взгляды. И мне ясно, что вы уже дали доказательство бытия Божьего. Разумеется, Бог и есть то несомненное и безусловное, что мы находим в нашем сознании и даже в самом нашем сомнении. Однако кое–что мне еще не вполне понятно.

— Каким образом совершается скачок от субъективного сознания к объективному бытию? Несомненное является моим свойством, т. е. мною самим. Но сколь бы несомненною ни была моя мысль о чем–то безусловном, она от этого не становится еще объективною действительностью.

Бог отнюдь не субъективная мысль, а абсолютное бытие.

Отец. Удивляюсь, что после всего сказанного вы все ещё считаете абсолютное и несомненное только вашею мыслью. Безусловное не безусловно, если оно — только ваша мысль, только вы; как оно не безусловно и в том случае, если оно и не вы. Когда я говорю, что внешний мир (или любой предмет внешнего мира) «е с т ь», это «е с т ь» не только мое «свойство», но столько же и «свойство» внешнего мира. Больше того

— оно столько же сам внешний мир, сколько и сам я. Откуда иначе во мне уверенность в существовании внешнего мира, вообще — иного, инобытия? Откуда сама мысль об ином? Даже когда я утверждаю, что я сам существую («есть»), я утверждаю, что это существование или это «есть» больше и богаче, чем я. Потому я и ставлю вопрос, существую ли я; потому и могу усомниться даже в собственном моем бытии. Не так ли? — Я — только одно из проявлений «бытия», под которое себя моим суждением» подвожу» или в которое им себя «включаю»; собственно говоря — лишь познавательно утверждаю мою в него включенность. Ведь мы живем не в мире теней и воображения, не в рахитическом мире болезненного скептика, но — в реальном, полнокровном бытии.

Учитель. В этом случае получается какое–то странное соотношение между моим бытием и объективным бытием, которое оказывается и мною и не мною.

Отец. Так оно на самом деле и есть. И вы, видимо, немного запамятовали то, о чем мы говорили вчера. Присмотритесь к религиозному

Бог двуедин с человеком, и это

опыту. — Верующий, несомненно, постигает Бога и, следовательно, от Бога отличен. Не будучи отличным от Него, он бы не мог себя Богу противопоставить. Но верующий един с Богом, так как иначе у него бы не было уверенности, что он постигает Бога, т. е. что его вера в Бога есть и Бог в нем. Религиозный опыт возможен лишь при том условии, если есть двуединство Бога и человека. При том же самом условии возможно и достоверное знание о Боге, о мире, о всем существующем.

Учитель. Теперь я вполне отчетливо вспоминаю нашу вчерашнюю беседу. Но точно ли бытие Бога несомненно?

О т е ц. А как же иначе? — Мне помнится, что и об этом мы вчера говорили достаточно. Ведь мы не могли бы думать о сомнительном бытии, если бы не были двуедины с бытием несомненным, т. е. Богом.

двуединство есть Бого–человечество.

Учитель. Наконец, я вполне вас понял!

— Вы показываете мне не только абсолютное бытие, но и абсолютное бытие, как Богочеловеческое. Двуединство мое с абсолютным бытием не что иное как Богочеловечество. Не правда ли?

Отец. Конечно. Однако дело тут не только в моем двуединстве с Богом, но и в вашем, и в двуединстве с Богом, а чрез Него со мною и с вами, всякого человека, всех людей и всего существующего вообще. Богочеловечество есть всеединство с Богом и в Боге.

Учитель. Не в этом ли смысле Христа называют новым Адамом?

Отец. Новым и единственно–истинным.

Учитель. Сейчас только мне казалось все ясным и несомненным. А теперь опять меня волнуют сомнения. — Бог, с которым всеедин мир, представляется мне слишком отвлеченным, безжизненным. Разве в религиозном опыте Бог не более, чем что–то абсолютное и несомненное?

Но Бог не только отвлеченное «абсолютное» и «несомненное» —

Отец. Бог есть это абсолютное и несомненное, но не только оно. Когда мы рассматриваем лишь знание, естественно, что мы воспринимаем Бога ограниченно — только как основу и существо знания, как Истину или Разум, Логос или Слово. Но ведь мы постигаем полноту конкретного бытия. А все конкретное, как бы мало оно ни было, в некотором смысле истинно и абсолютно существует, т. е. из Бога и в Боге. Бог поэтому есть основа, начало и полнота всего сущего, конкретного всеединства, хотя Он и больше его. Бог — начало и единство всякого личного бытия. Он — живая всеединая личность, как начало тварного личного бытия.

живая всеединая личность, начало мира, однако —

Если мы помыслим эту полноту и Бога, как творца ее, — Бог перестанет нам казаться чем–то отвлеченным.

Учитель. Кажется, что так.

Отец. Вспомните еще то, что мы говорили о вере, как о полноте постижения. — Мало познавать Бога разумом. Надо еще деятельно любить Его. Тогда лишь постигается и становится несомненным личный живой Бог.

У ч и т е л ь. Не совпадает ли в таком случае Бог с человечеством или с миром?

не мир, созданный Им из ничего.

Отец. Мир и человечество не Бог, хотя от Него и в Нем, как в Богочеловеке. Если бы человечество было Богом, не было бы их взаимо–противопоставленности: ни знания, ни религиозного опыта, ни веры. Кроме того, человечество и мир не Бог уже потому, что они

— бытие относительное, зависимое, обусловленное. Они изменяются: возникают, растут, погибают. Во всякое мгновение нечто к ним прибывает и нечто в них убывает. Очевидно, что–то приходит в них извне, так как сами они не могут создать того, чего в них еще нет.

Откуда же извне, как не от бытия безусловного, т. е. от Бога?

Учитель. Никогда бы не подумал, что христианское учение можно изложить с такою убедительностью! Мне становятся понятными и смысл Богочеловечества и смысл творения из ничего. Ибо эта прибавка к уже существующему нового, ранее в нем не бывшего, разумеется, и есть творение из ничего. Ведь надо допустить, что сначала дается само бытие, как таковое, и я знаю, что когда–то меня совсем не было.

Отец. Конечно, хотя напрасно вы приписываете мне искусство изложения. Вникните в Символ Веры. — Вы придете к тем же выводам и увидите, что в нем все изложено несравнимо проще, яснее и убедительнее, чем мог это сделать я. Почитайте творения отцов и учителей Церкви — я не говорю уже об Евангелии. — Все, о чем мы говорили, покажется вам очень приблизительным и малым, детским лепетом. Вчера мы касались вопроса об «авторитете». Теперь вы сможете оценить всю правду моих слов. Но, мне думается, вы немного поспешили. — Вы считаете христианскою истиной очень малое приближение к ней. По–видимому, вы предполагаете, что Богочеловечество есть только двуединство Божьего с человеческим, абсолютного с относительным в каждом человеке и во всех людях?

Хотя Богочеловечество есть всеединство людей с Богом,

Учитель. Это вытекает из всего нами сказанного.

Отец. Кого же вы считаете Богочеловеком? Всякого человека, в том числе и себя?

Учитель. Думаю, что так.

Отец. Не лучше ли тогда говорить о бесконечном множестве Богочеловеков, а не об одном Богочеловеке?

Учитель. Пожалуй. По крайней мере, так я Богочеловечество понял.

Отец. Но это еще не христианское понимание Богочеловечества. Таким «христианином»