Психология достоинства: Искусство быть человеком - Асмолов Александр

Вспомним, что в основе когнитивной революции, без которой не было бы искусственного интеллекта, лежала компьютерная метафора «человек есть устройство по переработке и извлечению информации». Только метафора эта глубоко частична. Мой учитель Алексей Николаевич Леонтьев говорил: «Самое страшное, что, создавая искусственные системы, мы вдруг забываем, что сами их создали, и начинаем учиться у искусственного интеллекта уму-разуму».

Это блистательная формула. Самая большая опасность здесь. Люди вдруг безропотно подчиняются тому, что сами сочинили. Когда мы начинаем верить, что та или иная созданная нами система сильнее человека, – разве в этом виновен искусственный интеллект? В этом виновен тот образ мышления, которому мы подчиняемся. (Кстати, возможно, искусственный интеллект вызывал бы у нас меньше страхов, если бы мы термин artificial переводили на русский как «рукотворный», а не как «искусственный».)

Лично у меня больше опасений вызывает не искусственный интеллект, а вполне человеческий технократический разум, которым обладают люди, принимающие решения.

Беда в нем, а не в искусственном интеллекте – это раз, и в «цивилизации статуса» – это два. Всегда в ходе развития люди выбирают: быть многим или обладать многим. Когда один руководитель оценивает другого по тому, есть ли у него личный туалет в кабинете, – то здесь «шестеренки зацепляются» и приоритет статусности ведет за собой принцип «я начальник, ты дурак», гарантируя стремление к технократической простоте решений.

В свое время философ и методолог Георгий Петрович Щедровицкий отчетливо сформулировал: «Попытка простого решения сложных проблем – это и есть то, что мы называем фашизмом». Примитивные решения, принимаемые в сложном мире, ведут к ужасным последствиям.

Ключевые риски человечества не в искусственном интеллекте, а в жажде простых решений.

Несколько лет назад психологи ставили задачи на исследование кратковременной памяти. Шахматистам на короткий момент высвечивали фигуры и потом спрашивали, сколько фигур стоит на доске, как стоят, где стоят. Шахматисты не успевали ответить, не успевали увидеть, не успевали запомнить. Но среди этих шахматистов был один гроссмейстер, который поглядел на психологов, мучивших его, и сказал: «Я вот что вам скажу. Я не помню, сколько фигур стояло на доске, я не помню, как они стояли. Но если белые начинают, то они дают мат в два хода!»

Человек – это генератор смыслов.

Точен ли психологический диагноз от Александра Сергеевича Пушкина: гений – парадоксов друг?

Почему человечество не устает искать смыслы в выплескивающихся за рамки рациональности, кажущихся нелепыми поступках донкихотов, чаадаевых, сахаровых?..

Чем далее мы прорываемся в моделировании других форм интеллекта, тем более ценным для нас открывается человеческое в человеке. Для меня ярким символом человеческого в человеке служит Дон Кихот – причем неразрывно со своим столь же человеческим Санчо Пансой.

Предсказуемое адаптивное поведение ограничивается принципом «подобное притягивается подобным», но на протяжении всей истории то один, то другой человек с риском для себя вопреки любым проверенным алгоритмам и нормам разума «отвечает на подобное бесподобным». Вспомним восклицание Александра Сергеевича, однажды о себе заметившего: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Ключевая особенность человека – почувствуйте это – непредсказуемость для самого себя. Здесь ключ. Такой код ни в какого робота не заложишь.

Пока вы способны удивляться сами себе, пока вы способны быть непредсказуемыми для себя и других, вы интересны.

Вспомните гениальные фильмы Марка Захарова. Вспомните «Обыкновенное чудо», диалог между главным героем, которого играет Абдулов, и хозяином-волшебником в исполнении Янковского. Волшебник задает вопрос:

– Как ты посмел не поцеловать девушку? Как же ты посмел?

– Вы ведь знаете, чем это кончилось бы.

– Нет, не знаю. Ты не любил ее… Прощай. Я тебе больше не буду помогать. Ты мне не интересен.

Как в жизни часто случается, что мы боимся поцеловать принца или принцессу и скатываемся в русло адаптации, в логику предсказуемости.

Адаптивный человек живет по формуле «подобное – подобным», адаптивное всегда плывет по течению, и мы то и дело попадаем в ловушки принудительных норм поведения. И тем самым сами превращаемся в роботов.

Не исключительно в наш век, а всегда, на каждом витке новые технологии цивилизации по-новому стремятся обезличить человека, превратить в стандартный винтик социальной механики. (Можно заметить, что ведь и раб – прообраз робота.) И чем более тоталитарна общественная система, тем с большей энергией в ней разрабатываются проекты конструирования стандартных винтиков, так называемой социальной посредственности.

Но человеческое начало из века в век стремится пересилить механическое и зачастую, несмотря ни на что, с трудом – всегда с трудом! – умудряется побеждать.

А когда повсеместно рассчитывают прогнозы будущего, анализируют тренды, чертят схемы того, что было в прошлом, и продлевают те же графики в будущее – нас затягивает во власть стереотипов, во власть диктатуры исчерпанного опыта. (Специалистам по анализу трендов иногда так и хочется сказать: «Не тренди!») Если вы вводите себя в колею трендов из прошлого, вы в плену, вам из колеи не вырваться; да, какое-то время вы будете благополучны и адаптированы – но вы прогнозируемы, а потому безнадежно уязвимы.

Понимать будущее смогут лишь те, кто сам верит в свою способность в чем-то это будущее изменять. Нам поможет не «анализ трендов», а готовность двигаться против течения и увязывать на своем пути те линии мышления, которые прежде были разнесены по полочкам отдельных наук и автономным сферам культуры и культурологии.

Здесь перед нами намечается образ той складывающейся «странной науки» ХХI века, где самые значительные достижения возникают на гребне тех исследований, что проводятся на стыках разных наук и очень разных методологий.

ГЛАВА 4

Антропология будущего и голос детства во времена недоверия

В каждом взрослом живет голос детства. Он может звучать громко или тихо, грустно или радостно. Но на какой-то глубине он звучит непременно. И лучшие искания путей между мирами детства и мирами взрослых принадлежат тем, кто отваживается расслышать голоса детства в своем сознании и в многоголосице общества.

Голоса детства звучат из уст писателей, психологов, педагогов, учителей, которые во времена недоверия вопреки всему говорят о непреложности тяжелого труда доверия. Голоса детства прорываются сквозь эзопов язык игр и сказок, лишь кажущихся суверенными территориями детства. Они перекатываются по футбольным трибунам и школьным дворам, помогая постичь и принять правила беспорядка в детской и подростковой субкультурах, раскрыть секреты социальной психологии детства.

И они, эти голоса, доказывают, что наука о детстве – взрослая наука. Она нужна взрослым не меньше, чем детям. Особенно теперь, когда оказалось, что взрослые на равных вместе с детьми решают подброшенную новым веком старую задачу «Пойди туда – не знаю куда…»

Быть может, детство – первая и главная Родина каждого человека, куда нет-нет да и возвращаешься мыслью, чувством и воспоминанием, когда хочешь разрешить извечные вопросы: «Кто ты такой? Ради чего появился в этом мире?».

А может быть, детство – это банк конкурирующих программ будущего развития человека и человечества, в которых причудливо переплелись прошедшие проверку биологической эволюцией генетические программы; выстраданные историей программы и социальные утопии культуры; образовательные программы спорящих друг с другом учителей; полные ожиданий проекты родителей, часто мечтающих увидеть в детях свершение своих несбывшихся надежд; жизненные программы растущей личности, которая порой, разбивая все предначертанные прогнозы и пророчества, строит свою неповторимую судьбу?..