Ф
«Фарфоровый павильон» Н. Гумилева
В Китае Гумилев не был Был в Африке, был в Европе, а до Китая не смог добраться И так ему за это было обидно, что он взял однажды в руки перо и написал про Китай книжку Называется она «Фарфоровый павильон» Это очень интересная книжка. Я ее помню с детства. Когда мы выпиваем с друзьями где-нибудь возле озера, на природе, я всегда после третьей рюмки цитирую из нее любимые строки. Эти:
…И ясно видно в чистом озере –
Мост вогнутый, как месяц яшмовый,
И несколько друзей за чашами,
Повернутых вниз головой.
И эти:
Есть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде ласточкины гнезда.
А затем, когда выпито уже достаточно много, я подхожу к какой-нибудь незнакомой девушке и тихонько ей напеваю на ухо:
Девушка, твои так нежны щеки,
Грудь твоя – как холмик невысокий
Полюби меня, и мы отныне
Никогда друг друга не покинем.
Некоторые отвечают взаимностью, большинство же смотрят на меня как на психа или маньяка и пресекают мои сексуальные домогательства отнюдь не поэтическими словами.
Ферсман А
Перед тем как рассказать об академике Александре Ферсмане и его книгах, позволю себе процитировать отрывок из сочинения профессора истории и члена Санкт-Петербургской Академии наук Ле Руа «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных», впервые изданного на немецком языке в 1760 году и неоднократно переводившегося на русский:
Почти в середине сего острова находится жирная земля или глина, из чего с нарочитою вероятностью заключить можно, что прежде в оной земле была железная руда или со временем оная окажется, а может быть и теперь, ежели бы начать копать, она нашлась.
В примечаниях к сочинению Ле Руа дается комментарий этого места книги, принадлежащий профессору С В. Обручеву, автору «Плутонии» и «Земли Санникова»:
Вероятно, здесь имеется в виду железная сметана – тонкочешуйчатая разновидность железного блеска, мягкая и жирная на ощупь, охристый красный железняк или какие-нибудь охристые железистые глины О-в Эдж сложен свитами триаса, но ввиду наличия здесь интрузий диабаза возможно и нахождение железных руд, связанных с ними; не исключена возможность находки пластов сидерита и в триасе Все эти руды при выветривании могут дать охристые массы.
Так вот, для простого читателя, каким являюсь, например, я, нужно давать дополнительный комментарий к комментарию, мной процитированному. И лучшим комментатором, который бы мне помог, является академик Ферсман и его книги. Он знает про камень все Мало того, в самом описании минерального мира, переданном словами Ферсмана, заключена самая настоящая живая поэзия, данная непосредственно, а не высосанная из пальца. Вот топаз: «бесцветный или винно-желтый, золотисто-желтый, оранжевый, розовый, голубоватый, зеленоватый, синеватый» Вот солнечный камень, «проросший тонкими чешуйками железного блеска». «Винно-желтый», «проросший чешуйками»… Этим словам место в поэзии Мандельштама и Гумилева. То есть я хочу сказать что: книги Ферсмана это поэзия камня, и читать их можно не только с познавательной целью, но и просто как стихи или хорошую прозу
Фет А
Самое точное и замечательное название к сборнику своих сочинений придумал поэт Иннокентий Анненский – «Тихие песни». Перечитывая недавно Фета, я подумал, что это определение Анненского как никакое другое подходит к автору «Вечерних огней». И я не понимаю Осипа Мандельштама, написавшего про «жирный, больной одышкой карандаш» Фета Сихи его (Фета Впрочем, и Мандельштама тоже) состоят из воздуха, земли и воды – то есть из тех животворящих начал, которые составляют всякую настоящую поэзию. «Тихого» поэта Фета я читаю выборочно У него хороши строчки, а не стихотворение в целом.
Вот очень короткая выборка из того, что нравится:
В сияньи полночи безмолвен сон Кремля,
Под быстрою стопой промерзлая земля
Звучит, и по крутой, хотя недавней стуже
Доходит бой часов порывистей и туже…
(Эх, шутка-молодость!…)
Персты румяные, бледнея, подлиннеют…
(«Ее не знает свет…»)
Люблю ее степей алмазные снега…
(«Тебе в молчании я простираю руку…»)
И так далее
Хорошо о Фете написал Георгий Адамович в своей книге «Комментарии»:
Краска стыда на лице у Фета Впрочем не Фета подлинного, не Афанасия Афанасиевича, которого надо бы еще прочесть и перечесть по-новому, а Фета нарицательного, того, который возвеличен в пику Некрасову, то есть Фета как олицетворение поэтичной поэзии, со всеми позднейшими Фофановыми и Бальмонтами, за которых он частично ответствен.
Курсив в выписанной цитате – мой. Прочесть и перечесть по-новому! Фет этого стоит.
Кстати, о Марине Цветаевой. Самое ее любимое стихотворение во всей (!) русской поэзии было фетовское: «Сияла ночь. Луной был полон сад…».
«Фимиамы» Ф. Сологуба
«Никогда не доверяйте симпатичным людям. Надо доверять только несимпатичным.»
Этот афоризм принадлежит большому русскому поэту и автору одного из самых сильных романов русской литературы Федору Кузьмичу Сологубу
Когда вышел первым изданием «Мелкий бес», Сологуб, как вспоминал Добужинский, «имел весьма патриархальный вид лысого деда с седой бородой, что как раз не вязалось с изысканностью и греховностью его стихов и было, в сущности, его загадочной маской»
«Тогдашний облик, – вспоминает художник далее, – мне больше был по душе, чем тот, который он принял несколько лет спустя, когда уже был женат на Настасье Чеботаревской Он стал бритым, причем обнаружилась большая бородавка у носа».
Эта бородавка, кстати, хорошо видна на портрете Ф.Сологуба работы К. Сомова, который сам поэт считал лучшим своим портретом («Там я совсем похож»).
Сологуб много кого и чего не любил в литературе и в жизни Блока («хороший поэт, но не русский, – немец»), Щедрина (не было более бранного слова для Сологуба, чем Щедрин), Андрея Белого, роман которого «Петербург» он на дух не переносил, Рабле и Свифта, которые, со Щедриным наравне, были самыми нелюбимыми у Сологуба писателями, О.Генри…
«Профессионально злой» – назвал Сологуба Вл. Пяст в своей книге воспоминаний
1921 год, год выхода «Фимиамов», был для Сологуба самым трагическим годом всей его жизни 23 сентября жена его, писательница и переводчица Анастасия Чеботаревская, в остром приступе психостении бросилась с дамбы Тучкова моста в реку Ждановку и утонула Нашли ее только весной, когда вскрылся лед. Все это время поэт не верил в гибель жены и каждый день ставил для нее обеденный прибор, ожидая ее возвращения.
«Она отдала мне свою душу, и мою унесла с собою», – напишет он в письме к Мережковскому.
И добавит: «Но как ни тяжело мне, я теперь знаю, что смерти нет.»
И уже умирая, зимою 1927 года, он говорил в бреду: «Она ждет меня, она зовет меня…»
Унесла мою душу
На дно речное
Волю твою нарушу,
Пойду за тобою…
«Для русской литературы 5 декабря 1927 года – такой же день, как 7 августа 1921 года (день смерти А.Блока. – А. Е), – скажет Е Замятин на панихиде по поэту Федору Сологубу. -…В каждом из них мы теряли человека с богато выраженной индивидуальностью, с своими – пусть и очень различными убеждениями, которым каждый из них оставался верен до самого своего конца»
