Краткая Воровская ЭНциклопедия - Майер Вячеслав Андреевич

Швед-людоед Денис Нильсон, «сумасшедший в душе», как называет его биограф Брайтан Мастере, составил рекомендации по разделке молодых тел, варке отсеченных голов, обмазыванию мозгами половых органов. Его книга с большим успехом разошлась в Скандинавии. Двадцать шесть человек — целых восемь семейств из пограничного городка Ильген в Австрии целых шесть лет убивали контрабандистов, их разделывали и продавали как копченую говядину. Крошка-каннибал из Японии Иссеи Сагава (рост один метр сорок восемь сантиметров) убил в Париже свою любовницу Рене Хартевильт, разрезал ее на куски и некоторые, наиболее любимые (обожаемые, по его отзывам), съел.

Лингвисты уже давно связали появление высшего наслаждения с кулинарными пристрастиями: от слова пить (кровь, вино, бальзамы) произошло слово петь. В наше время наоборот, если и поют, то только после пития. Говорят от «питуха (пьяницы) до петуха (поющего) дорога близка». В любви сравнения кулинарные часты, как мы уже видели они иногда и переходят в действие, материализуясь в каннибализме.

Мы воспитаны в христианстве, которое отождествляет красоту с молодостью, расцвет — цветением. Но ведь в каждом цветении присутствует увядание, тление, разложение, исчезновение. Восточная философия находит в этом неподдельную красоту и грусть. Например, Окакура Какудзо, показывая роль цветов в чайной церемонии, пишет: «Когда цветок вянет, мастер нежно опускает его в реку или бережно хоронит в земле» [11]. Красота объемлет мир в многообразии его, будь то видения Иеронима Босха, или созерцание нечистоты в дзен-буддизме. Тут смерть является Богиней сострадания, разрушения, выявляет новое творение, она насыщена творчеством. Восторженные крики изверга Чикатило при кромсании жертвы, видения вытекающих внутренностей у повешенных школьников у садиста Сливко, храп задыхающихся старух у садомазохиста Кулика — это не признаки сумасшествия, а попытка осознать себя в «красоте конвульсий семяизвержения». Как не странно, а это выявление нового в зверином, пакостном, паскудном, навозном. Они, маньяки, знают смерть, ее боятся пуще обыкновенных людей. Поэтому это отродье человеческого племени так неуловимо и серийно в своих деяниях, поэтому оно так гнусно. «Через видение нечистоты открываешь, что перестал любить человека, который до сих пор возбуждал любовную страсть, что предметы, в которых усматривал красоту, еда, которую находил вкусной', и запахи, которые прельщали своим изысканным ароматом, в действительности некрасивы и не вкусны, и не благоуханны — они лишены чистоты и осквернены» [12]. Может быть мы не замечаем обилия извергов-маньяков в определенные периоды истории, потому что она (тогда) учитывала их «специфический интерес» и этим отвлекала, поглощала, отводила их от серийности, включая в созерцание «красоты нечистоты», и сближала эротическое со смертью. Известен факт, что при повешении у некоторых висельников бывает семяизвержение. Такой миг стремились «схватить» экзальтированные юноши в Европе XVIII века. Они самовешались, иногда и со смертельным исходом.

Из бытовой истории Европы XVIII века мы знаем о том, что тогда во Франции и Италии некоторые вельможи имели частные анатомические кабинеты, где проводились опыты с трупами. Тогда появилось искусство «экорше» — изображение людей и животных с ободранной кожей, типа творений Фредди Крюгера. Количеством вскрытых трупов хвалились, как сейчас суммами в банках. Тогда было «модно» скелеты родственников помещать в особых помещениях, жиром мертвецов студенты согревали свои каморки. Наличие в жилищном интерьере семейного мавзолея, где лежали бальзамированные близкие, не особенно-то смущало людей. Трупы повсеместно варили, приготовляя из них лекарство, а скелеты родственников и друзей монтировали и устанавливали, как повседневное присутствие и на память. Из костей родственников изготовляли украшения, четки, амулеты, их дарили близким, из берцовых костей выкладывали склепы, как когда-то первобытные люди Причерноморья свои жилища из бивней мамонтов. Гены в поколениях людей оставили отпечаток подобного увлечения — всеобщая любовь к вождю, это мавзолеи по всему свету — всем народам, Ленину в Москве, грузину Сталину там же, вьетнамцу Хо Ши Мину, китайцу Мао Цзе Дуну и т. д. Да и сейчас вам никто не ответит на вопрос однозначно: «Частное бальзамирование друзей и родственников — благо это или преступление?».

В шестидесятых годах в Москве случилась такая история, почему-то повергавшая в ужас стариков и старух. Они очень этого боялись и просили детей с ними так не поступать. Суть ее такова. Ряд частных домов попадал под застройку многоэтажными кварталами. Все с удовольствием переезжали в новые квартиры, кроме одной семьи, где проживала давно парализованная лежащая старушка с дочкой тоже уже в годах, провизоршей одной аптеки. Жили они скромно на пенсию матери и небольшой заработок дочери. Никаким уговорам на переселение не поддавались. Наконец властям надоело церемониться, они подогнали грузовые машины, вызвали милиционеров и приказали аккуратно вынести мать, мебель и прочий скарб и все это доставить в новую благоустроенную квартиру. Мать лежала на белой льняной подушке в полудремоте. Под нее нежно просунули милицейские руки и, о ужас, она была легка, воздушна и… мертва. Сколько лет она так почивала — никто и не знал. Разберись в поступках дочери — любовь к матери, боязнь жить без нее, а может — ее пенсии, тут причудливо переплелась жизнь со смертью.

Некоторые маньяки-вампиры и головорезы после их поимки, находясь в тюремной изоляции и обдумывая свое житие, а также подогреваемые интересом публики, создают свои «философские теории». Причем не всегда это мешанина, иногда присутствует стройность и логичность. При этом в «своей жизни» они этой философии не придерживались, они знали, что преступили черту и «кейфовали, дрейфуя» на острие закона и ножа. Послушаем их рассуждения. Так, лондонский вампир Джон Хейг, десятикратный убийца, говорит: «Люди приговорили меня к смерти, потому что я внушал им страх. Я был угрозой для их презренного общества, для их порядка. Но я выше их, моя жизнь протекает в другом измерении, и все, что я сделал, — это, называют преступлениями, — я сделал, руководимый высшей силой. И поэтому мне безразлично, называют меня негодяем или безумцем, мне безразличны толпы глупых женщин, которые давятся, чтобы меня увидеть». За несколько дней до казни Д. Хейг потребовал проведения генеральной репетиции: хотел удостовериться, что ошибок не будет. Его восковой манекен находится в Комнате Ужасов Музея восковых фигур мадам Тюссо [13].

Магаданский педофил Алексей Сударушкин так поведал о своем кредо: «Я жаждал добраться до истоков живого. И чем ближе к этой тайне стремился, тем похотливее и сладостней становилась ревность моя ко всему молодому, молоденькому, младенческому… Порой мне хотелось вообще влезть в утробу женщины и уменьшаясь до яйцеклетки, превратиться в то эйронейтрино, что и есть само тело души. А потом проделать обратный путь: родиться со знанием тайны жизни и самому создавать живое, так необходимое для моей страсти. Я никогда не считал это патологией, не считаю и сейчас. У науки не? этики, потому что нет ее и в живом. Ведь все мы рано или поздно сдохнем, и тогда какой в этом смысл. И коли смерть неэтична, неэтична и жизнь». Когда зачитали приговор и прапорщик взвел пистолет, как хлынуло у доктора медицинских наук А.С. Сударушкина изо всех дыр — и моча и экскременты. Не верил до последней минуты, все на что-то надеялся [14]. Приведем еще напоследок выдержки из писем Карлу VII французского дьявола XV века маршала Жиль де Лаваль де Рец убийцы, как считается, более 800 детей: «Случайно в библиотеке дворца я нашел латинскую книгу, описывающую жизнь и нравы римских Цезарей. Она была украшена многими, хорошо исполненными рисунками, изображающими грехи этих языческих императоров. Я прочел в ней, что Тиберий, Каракалла и другие цезари забавлялись с детьми и что им доставляло удовольствие мучить их. Прочтя все это, я пожелал подражать этим цезарям и в этот же вечер начал этим заниматься, следя по рисункам, бывшим в книге… Я заклинаю вас, мой грозный господин, не дать погибнуть вашему покорному камергеру и маршалу Франции, который хочет путем искупления своих грехов, спасти свою жизнь, вопреки правилу Кармы». Сподвижник Жанны де’Арк барон де Рец был сначала повешен, а потом сожжен в городе Нанте 26 октября 1440 года.