Ян Юйхуань, богиня цветов абрикоса. Китайская народная картина из коллекции академика В. М. Алексеева. Ян Юйхуань — певица и танцовщица, по преданию, особенно хороша становилась опьяненной. Отсюда связь с абрикосом, которая установилась после смерти и обожествления певицы.
Эти лубки в народе являлись неотъемлемой частью культа благопожеланий, основанного прежде всего на принципе сань-до (буквально «трех много») — пожелания многих лет, многого достатка и многих сыновей. На лубках с пожеланием потомства обычно изображали бодхисаттву Гуаньинь и ее помощниц-няннян, на лубках с пожеланиями богатства — кого-либо из цао-шэнь, на лубках с пожеланием многих лет — бога долголетия Шоусина. Причем все эти божества представали в окружении различных предметов, призванных «усугубить» пожелания и понятных только человеку, сызмальства воспитывавшемуся в китайской культуре. Так, глиняный сосуд у ног бога богатства символизировал пожелание многократного умножения личных средств, олень на картинах с изображением Шоусина олицетворял собой пожелания долголетия (как и журавль — вспомним изображения даосских бессмертных-сянь) и повышения жалования, а зерна граната на лубках с изображением «женских» богинь выражали пожелание иметь многочисленное потомство и т. д.
В общем и целом можно сказать, что народная картина в Китае, наряду с китайским классическим романом, сыграла роль хранителя мифологических сюжетов, своего рода «визуализированного» мифологического свода, этакой «Эдды» или «Пополь-Вух» в картинках. Не возникни в китайской традиции этот изобразительный жанр, наше представление о поздней китайской мифологии было бы куда более скудным: ведь конфуцианская идеология, окончательно утвердившаяся в Поднебесной в Средние века, не одобряла «разговоров о духах» и записей их деяний, а потому народный лубок оказался фактически единственным средством фиксации поздних мифов, в большинстве своем «непристойных» с точки зрения официальной морали.
Совершенно особое место в мифологических представлениях китайцев занимал культ предков, известный с незапамятных времен и во многом сохранивший свою значимость до сегодняшнего дня. На уровне мифологии этот культ отражался, во-первых, в представлении о предках как о духах — покровителях семьи или рода (и всей страны, если говорить о первопредках Фуси, Хуанди и других); в поздней мифологии это представление, унаследованное из архаической традиции, продолжало оказывать существенное влияние на народное сознание. [109] Во-вторых, с культом предков были неразрывно связаны представления о судьбе души в загробном мире; картина последнего — во многом под влиянием буддизма — претерпела в средневековом Китае значительные изменения.
«Будь богатым, знатным и живи долго». Китайская народная картина из коллекции академика В. М. Алексеева. На лубке изображена небесная дева сяньнюй, в руках у которой чудесный гриб личжи.
Если в древности считалось, что у каждого человека две души, по и хунь, первая из которых после смерти тела остается в могиле и нисходит в подземный мир, а вторая возносится на небеса, то в Средние века к этим двум душам прибавилась третья — ша, воплощавшаяся в табличке с именем человека на семейном алтаре. Душа по все так же оставалась в могиле вместе с телом, а вот судьба души хунь заметно усложнилась. Эта душа после смерти человека попадала в подземное судилище диюй, где и решалось, какая участь (адские муки, череда перерождений или райское блаженство) ее ожидают.
Как говорилось в предыдущей главе, само понятие преисподней как места наказания грешников китайцы позаимствовали у буддизма. В архаической традиции подземный мир мыслился как обитель духов, терпеливо ожидающих повеления верховного божества, чтобы подняться на небеса, а в поздней мифологии с ее буддийскими мотивами этот мир стал своего рода чистилищем; сама концепция посмертного суда, неизвестная древним мифам, пришла в Китай вместе с учением Будды.
Подобно земным публичным учреждениям Поднебесной, китайский ад был организован как канцелярия, где трудились многочисленные секретари, писцы и другие чиновники, несли службу гонцы и даже своего рода «грузчики» (духи чжа-шэнь, доставлявшие души умерших в преисподнюю). Подземная канцелярия состояла из 10 судилищ — возможно, правильнее было бы называть их на бюрократический лад инстанциями, — где определялась посмертная участь души, вершились наказания и выносился вердикт о необходимости и длительности последующих перерождений. Возглавлял диюй буддийский бодхисаттва Дицзанван; в Северном и Восточном Китае владыкой преисподней нередко называли божество по имени Дунъюэ дади (Великий император Восточного пика), оно же — бог горы Тайшань, а в Южном Китае бог подземного мира носил имя Фэнду дади — Великий император горы Фэнду. Впрочем, наиболее популярным божеством был именно Дицзанван, наряду с которым особо почитали еще Яньлована — начальника пятой подземной палаты, «китаизированного» индийского бога смерти Яму.
В первой палате преисподней судья Циньгуан-ван выносил решения о том, куда надлежит отправить очередную душу: безгрешных отсылали в десятую палату для нового перерождения, грешников же ставили перед зеркалом Нецзинтай («зеркалом зла»), в котором они видели собственные дурные дела, после чего их разводили по остальным инстанциям согласно тяжести прижизненных грехов. В самой первой палате имелись такие места наказаний, как Цзичан («двор голода»), Качан («двор жажды»), Вуцзинсо («камера восполнения священных текстов») — сюда направляли монахов, которые брали плату за чтение заупокойных молитв, но не дочитывали их до конца. Также в первой палате находился Вансычэн — «город напрасно рожденных», куда после повторного рождения в облике «голодных демонов» (эгуй) и истечения срока второй жизни попадали души самоубийц; [110] считалось, что из этого города уже нет пути к перерождению.
Во вторую палату, которую возглавлял судья Чузцян-ван, направляли души тех, кто прелюбодействовал, воровал, обманывал. Описания загробных мук в этой палате очень напоминают муки в христианском аду: только грешников не поджаривают, а держат по горло в нечистотах.
Третья палата, которой управлял судья Сунди-ван, предназначалась для «политических»: сюда в первую очередь доставляли тех, кто думал и говорил, что император не заботится о своих подданных, а также чиновники, пренебрегавшие своими обязанностями.
Четвертой палатой заведовал судья Угуан-ван, вершивший суд на теми, кто не платил налогов, обвешивал покупателей, продавал поддельные лекарства или жульничал как-либо иначе, завидовал богатству других, нарушал слово, лгал и запугивал людей. Этим грешникам уготована река нечистот Найхэ, а убийц, запятнавших кровью домашний очаг или храм, ожидал «кровяной пруд» Сюэучи, в котором они должны пребывать, не высовывая голов.
Пятой палатой, как упоминалось выше, руководил Яньло-ван — индийский бог смерти Яма. В индийской традиции Яма — «первый мертвый», первый человек, который умер и тем самым открыл путь к смерти для других; «Ригведа» называет его не божеством, но «царем мертвых». В эпосе Яма стал божеством и судьей царства мертвых, и именно в этой последней ипостаси его образ и переняли буддисты, а позднее он проник в религиозно-мифологических представления народов тех стран, где распространился буддизм. В китайской традиции Яньло-ван выступал как суровый, но справедливый и неподкупный судья, не чуждый, впрочем, милосердия: по некоторым легендам, первоначально он возглавлял первую палату, но был переведен оттуда, поскольку отпускал на землю души грешников, умерших от несчастных случаев. В пятой палате несли кару те, кто нарушал при жизни конфуцианские заповеди: не выказывали сыновней почтительности, не выполняли последнюю волю родителей, не делились деньгами с нуждающимися, не исполняли законов государства и т. д. Известна любопытная «мера предосторожности», к которой прибегали грешники, чтобы заранее задобрить Яньлована: 8-го числа 1-го месяца года, в день рождения этого бога, его именем клялись избегать грехов; считалось, что этой клятвы достаточно, чтобы умилостивить Яньлована.
