Реставрировалась еще в 1849 при митр. Филарете под надзором академика Быковского. Храму был сохранен прежний вид.
Собор разрушен еврейскими большевиками в 1932.
ЧУДО (чудеса) (слав.: чути - слышать, ощущать), удивительное действие Божие, естественное и сверхъестественное, имеющее промыслительное значение.
ЧУДОВ мужской монастырь, Московская еп., в Московском Кремле. Основан в 1365 свт. Алексием, который, по случаю исцеления по его молитвам ханши Тайдулы, в память сего события и устроил, возвратясь в Москву, общежительный монастырь с деревянной церковью во имя Чуда Архангела Михаила, на месте, где находился конюшенный двор и которое подарено было ханом митр. Алексию в благодарность за исцеление. В XIV в. монастырь пришел в совершенную ветхость. Храм был разобран и на месте его в 1501 заложен новый, законченный и освященный в 1504. В соборном храме свт. Алексия, освященном в 1686, открыто покоились в богатой раке его мощи; подле нее в шкафу за стеклом хранилось унизанное жемчугом облачение свт. Алексия, в котором обретено нетленное тело его. Здесь же хранилась икона его, писанная на верхней доске его гроба. В Благовещенской церкви монастыря находилась чудотворная икона свт. Николая. В монастыре томился в заключении от поляков и 17 февраля 1612 мученически скончался от голодной смерти патр. Гермоген.
С.В. Булгаков
ЧУДОВО, город в Новгородской обл., центр Чудовского р-на. Расположен на Приильменской низменности, на р. Кересть (приток Волхова, бассейн Ладожского оз.). Население 18 тыс. чел.
Известен с XVI в. как поселение Чудовский Ям на дороге к Неве от Москвы через Новгород. В н. XIX в. жители села Ям-Чудово занимались рыболовством, заготовкой сена и дров для продажи в Петербург.
ЧУДЬ, название в древнерусских летописях угро-финских племен (заволочская чудь), живших во владениях Новгорода Великого к востоку от Онежского озера - по рекам Онеге и Сев. Двине.
ЧУЖЕБЕСИЕ, низкопоклонство перед всем иностранным. Понятие это впервые использовано славянским ученым и писателем Юрием Крижаничем, который писал, что "ничто не может быть более гибельным для страны и народа, нежели пренебрежение своими благими порядками, обычаями, законами, языком и присвоение чужих порядков и чужого языка и желание стать другим народом". Главной опасностью для любого государства, считал он, является "чужебесие" "бешеная любовь к чужим вещам и народам и чрезмерное доверие к чужеземцам". Живший еще до эпохи петровских преобразований, Крижанич справедливо подметил эту роковую особенность общественной жизни Руси XVII в., ставшую впоследствии одной из главных причин разрушения русской цивилизации.
Эпизодически с XIV-XVII вв., нарастая в XVIII и приобретая угрожающий характер в XIX в., рядом с традиционной народной культурой, народными основами жизни и хозяйствования возникает идущее сверху движение за их отрицание, которое мы назовем парадигмой чужебесия. Сначала незначительная, а затем преобладающая часть высшего правящего слоя и дворянства России начинает предпочитать народным основам жизни заимствованные преимущественно из Западной Европы формы и представления.
Первые известные случаи связаны с попытками проникновения в Россию католической церкви. С легкой руки католических иерархов, потерпевших в России XV в. крушение надежд на господство, создаются мифы о безнадежной темноте и невежестве русских, сыгравшие свою роль в становлении правящего класса западнорусских земель, находившихся тогда под литовско-польской оккупацией. Отрицание народной культуры, как явление широко проявившееся со 2-й пол. XVII в., неверно и несправедливо связывалось с именем Петра 1 (ибо дело Петра носило народный характер). Но деяния Петра стали своего рода отправным моментом, с которого интенсифицировались все народные и антинародные процессы русского общества.
"С Петра I, - писал видный русский социолог П.Л. Лавров, - московское служивое сословие преобразовалось в чиновничество по внешнему европейскому образцу, но без европейского содержания... Для русского крестьянства этот служивый класс московского царства и петербургского императорства все решительнее закрывался с дальнейшим ходом истории. Крестьянство было все более закрепощено и при отсутствии возможности политического развития принуждено было все тщательнее сохранять в себе традиции сельского мира и сельской громады, традиции артельной солидарности как единственное средство отстоять, хотя бы в некоторой мере, свое экономическое благосостояние. Крестьянство все более отделялось от господствующего класса не только экономическими интересами, не только легальным бесправием, но самыми формами культуры... Оно было и осталось единственным сословием в государстве, сохранившим традицию элементарной местной организации, общины, громады, мира, артели, но эта организация обращалась все более в фискальное средство, в орудие деморализации масс; она все суживалась и атрофировалась".
Высший правящий слой и дворянство все более стремились опереться на внешний авторитет западноевропейского политического, экономического и социального опыта, порой просто механически копируя некоторые западные представления и формы.
"У нас... более чем где-нибудь, - пишет В.И. Даль, - просвещение сделалось гонителем всего родного и народного... ревнители готового чужого, не считая нужным изучить сперва свое, насильственно переносили к нам все в том виде, в каком оно попадалось им на чужой почве, где оно было выстрадано и выработано, тогда как тут могло приняться только заплатами и лоском".
Крепостное право пришло в Россию сравнительно поздно, когда у крестьян уже сложились черты национального характера, выражаемого прежде всего самостоятельностью и инициативой в рамках традиций и обычаев самоуправляющейся общины. Чтобы удержать в узде крестьян, правящие слои должны были вступить в настоящую войну с народом. А на войне как на войне культура противника отвергается. Правящий слой шаг за шагом отказывается от многих ценностей народной культуры, отечественных обычаев и идеалов, заменяя их представлениями и понятиями, заимствованными из-за рубежа. Причем речь шла не о стремлении к творческому освоению и взаимному обогащению равноценных культур России и западноевропейских стран, а о вытеснении народной культуры как якобы отсталой и отжившей. Процесс этот был тяжелым и болезненным, утраты катастрофическими. На несколько столетий для многих поколений были "закрыты" допетровская литература и музыка, древнерусская архитектура, иконопись, живопись - шедевры мирового значения, которые считались бледными примитивами, заимствованиями, жалкой мазней, и только во 2-й пол. XIX в. начали снова "открываться" как произведения великого искусства. Самобытная русская культура на несколько веков становится Золушкой в родном доме, ей отказывается в праве на общечеловеческое значение, признавая его только за западноевропейской культурой. Такое явление не могло не вызвать протеста.
