Сочинения великих итальянцев XVI века - Макиавелли Никколо

Не оставляя адвокатской практики, теперь уже и по делам Торговой палаты и ассоциации ткачей, Гвиччардини занялся литературным трудом: в 1509 г. он написал «Историю Флоренции», в которой изложил события, начиная с восстания чомпи в 1378 г. и кончая описанием битвы при Адде (14 мая 1509 г.), в которой венецианцы потерпели поражение от французов. Уже в этой работе проявились качества будущего выдающегося историка эпохи Возрождения — глубокий анализ прошлого с выяснением причин и обстоятельств важных событий, с пониманием роли в них противоборства соперничающих политических сил, стремление к объективности оценок, что особенно наглядно, например, в характеристиках Лоренцо Медичи и Джироламо Савонаролы, двух непримиримых врагов. Цель, которую Гвиччардини ставил в «Истории Флоренции*, — прежде всего выявить особенности конституции Флорентийской республики и оценить ее значение для истории города-республики. Вскоре после завершения труда Гвиччардини представилась возможность непосредственно заняться политической деятельностью, интерес к которой ярко раскрылся уже в его первом историческом сочинении: в 1511 г. его назначили послом Флоренции в Испании (он пробыл там с 1512 по 1514 гг.). Это был трудный период для Флорентийской республики, безуспешно сопротивлявшейся возвращению власти Медичи, которым удалось вернуть свои позиции в 1513 г. Гвиччардини в 1512 г. в Логроньо начал писать труд о конституционном переустройстве Флорентийской республики на венецианский манер (главным органом власти должен был стать сенат, куда бы входили члены Синьории и некоторые другие структуры, при сохранении Большого совета). Полное название «Рассуждений в Логроньо» — «О способах сохранить народное правление с Большим советом после того, как на Мантуанском сейме имперцами, испанцами и папою решено вернуть Медичи во Флоренцию». В начале 1514 г. Гвиччардини снова во Флоренции. Здесь он вопреки своим убеждениям вынужден приспосабливаться к новому режиму (Медичи ликвидировали основные демократические институты). По рекомендации Лоренцо Медичи папа Лев X назначил Гвиччардини в 1516 г. правителем Модены и ее дистретто (округа) с титулом комиссара. Эти обязанности он исполнял до весны 1524 г., когда был направлен папой Климентом VII в Романью с широкими правами; ему удалось восстановить порядок в этой важной области папских владений. После битвы при Павии в начале 1525 г., в которой французы потерпели поражение от итало-испанских войск, Гвиччардини становится начальником папских и флорентийских отрядов. Используя свои полномочия, он пытался создать союз итальянских правителей с Францией с тем, чтобы избавить Италию от испанского господства, но потерпел неудачу: вскоре последовало разграбление Рима испано-имперской армией (май 1527 г.), а Медичи были изгнаны из Флоренции. Гвиччардини был обвинен папой в том, что способствовал активизации действий императора Карла V, а республиканцы Флоренции не хотели простить ему служения Медичи. Гвиччардини удалился в свое имение под Флоренцией, где провел два года (1527-1529).

В 20-е годы Гвиччардини, продолжая осмысливать проблему конституционного устройства Флоренции, написал диалоги «Об управлении Флоренцией» (Del reggimento di Firenze, между 1523 и 1527 гг.), в которых подверг скрупулезному разбору достоинства и недостатки правления «одного» (Лоренцо Медичи Великолепного) и демократии при Савонароле и сделал вывод в пользу республиканской формы правления как наиболее пригодной для Флоренции, так как при ней сохраняется равенство граждан. В годы сельского уединения Гвиччардини завершил своеобразный свод правил поведения в частной и общественной жизни — «Заметки о делах политических и гражданских» (Ricordi politic! е civil!). Здесь в лаконичной, подчас афористичной форме изложена «практическая мудрость», основанная на жизненных наблюдениях и проникнутая прагматическим индивидуализмом. Весной 1530 г. Гвиччардини отправился в Рим, надеясь на службу у папы Климента VII, который после сдачи Флоренции императорскому войску направил его в город, поставив во главе флорентийского управления наряду с Франческо Веттори и Роберто Аччайуоли. В 1531 г. Гвиччардини получил от папы должность управителя Болоньи, а в 1534 г. он снова оказался во Флоренции, где стал одним из советников герцога Алессандро Медичи, а после его убийства в 1537 г. помогал укреплению власти герцога Козимо I Медичи. Последние годы жизни Гвиччардини провел в своем имении Арчетри, занимаясь литературным трудом. Он писал «Историю Италии*, начав ее с 1492 г. (год смерти Лоренцо Медичи) и кончив 1534 г. В этом историческом труде Гвиччардини старается быть беспристрастным в оценках событий и действующих лиц, пытается выявить глубинные причины неудач, постигших Италию в период длительных и разорительных для нее войн. «История Италии» была опубликована в 1561-1564 гг. Творческое наследие Гвиччардини включает также «Семейную хронику», «Воспоминания о себе самом», письма. В настоящем издании впервые в переводе на русский язык публикуется часть «Истории Флоренции» Гвиччардини. Перевод сделан по изданию: Guicciarrdini Francesco. Storie fiorentine dal 1378 al 1509/ а сига di Roberto Palmarocchi. Bari, 1931. Р. 72-159.

Пьетро Бембо

АЗОЛАНСКИЕ БЕСЕДЫ

I

Когда за темной тучей, предвещающей бурю, не видать ни звезды, ни путеводного знака, сколь отрадно усталым мореплавателям отыскать по показаниям индийского камня небесный ориентир, чтобы, не боясь остаться без руля и ветрил или сбиться с курса, направить корабль к назначенной цели или к спасительной гавани! И путнику, на развилке дорог в незнакомой местности, в замешательстве раздумывающему, куда свернуть, сколь отрадно вдруг увидеть человека, который, зная верное направление, выведет напрямую к пристанищу или укажет, как туда добраться до наступления темноты! Но не то ли случается видеть и всякий день в жизни, когда, проходя нашим земным поприщем, застигнутые бурей страстей или пребывая в замешательстве перед множеством по видимости истинных мнений, мы чуть ли не повседневно нуждаемся в компасе или провожатом? Вот почему я полагаю, что нет ничего лучше, чем подвизаться среди людей, умеющих — о чем бы они ни говорили, о том ли, что сами испытали, или что узнали от других, или проникли умом — указать ближнему, как обойти опасность или как не заплутать в местах, где легко сбиться с прямой дороги. Ибо есть ли что благороднее, чем послужить другому? И что более подобает человеку на сем свете, чем быть причиною блага многих людей? И еще: если достоин похвалы человек, умеющий жить безупречно (притом что его никто не видит и не слышит), а такой человек бесспорно достоин всяческой похвалы, то насколько же более достоин хвалы тот, кто и сам умеет жить безупречно, и множество людей, в сем мире живущих, умеет наставить и предостеречь от заблуждений. Немало есть причин, почему путник лишается покоя и пребывает в сомнениях и опасениях насчет правого жизненного пути, но одна из первейших — это неумение различить, какая любовь есть благо, а какая — зло; недаром же бывает, что мы любим то, чего должны чураться, и не любим того, к чему должны стремиться, или же сторонимся или домогаемся чего-либо больше или меньше, чем следует, испытывая замешательство и тревогу. Вот почему мне захотелось записать рассуждения о любви, каким не столь давно в течение трех дней предавались трое наших образованных и наблюдательных юношей в обществе трех наших достойнейших дам, в то время, как они гостили во владениях королевы Кипрской^[290].

Смею надеяться, что как сам я извлек пользу, поистине немалую, из рассуждений, ими мне переданных, так не меньшую пользу извлечет и каждый из вас, если пожелает выслушать их в моем изложении. И хотя всякий возраст располагает к тому, чтобы послушать и почитать приятное, особенно же о любви, — так как человек не может не испытывать какого-либо рода любви и в молодые, и старые годы, затем что не кто иной, как природа вложила в нас вместе с жизнью это чувство, — но все же, будучи сам молод, я особенно склоняю и поощряю ко вниманию юношей и молодых дам. Как знать, не успеют ли они, вняв тому, что излагается далее, получить представление о любви прежде, чем она подвергнет их испытанию. А насколько это важно, не стану говорить, ибо о том они сами лучше рассудят в зрелые годы. Поистине, если в иных делах опыт лучший и вернейший наставник, то в тех делах, где радостей не меньше, чем горестей, — а любовь из их числа, — многим людям, без сомнения, весьма полезно почитать и послушать о чужом опыте прежде, чем самому все испытать, как то подтверждалось неоднократно. Посему превосходнейшим изобретением человечества следует почесть словесность и литературу, являющую нам прошедшее, каковое иначе могло бы остаться неузнанным; глядя в это прошедшее, точно в зеркало, мы перенимаем то, что нам потребно, благодаря чему, наученные чужим опытом, смело, точно испытанные кормчие или бывалые путники, устремляемся вперед по неборожденным волнам или нехоженым тропам жизни; уж не говорю о том, что иные поучения доставляют нам истинное наслаждение, отрадно питающее душу, подобно пище, насыщающей тело. Но отложу это в сторону и перейду к обещанным рассуждениям о любви; уместно будет, впрочем, прежде чем двинуться далее, несколькими словами пояснить, где и как велась означенная беседа, — ради того, чтобы каждая из ее частей была услышана именно так, как она излагалась.