А добра была, как сам пирешти [12]. Скромна, что голубка. А уж работяща да умна — другой такой не сыщешь.
И надо же случиться беде. Ворвались на чувашскую землю враги-кочевники.
Ох, не жизнь тогда была — сон страшный. Налетят среди бела дня ордой поганой, скот перережут, детишек похватают. Жен, сестер — косу на кулак и в седло. И уж не знаешь, не ведаешь, кто ты есть — человек или так, тля травяная. Но всему, брат, есть конец, даже горю народному. Переполнилась чаша терпения, словно горное озеро после дождей.
Поднялся народ, и повел самых сильных батор Яндуган. Был он силен, умен, с очами хылата [13], а сердце львиное имел. Первым в сечу кидался. Закричит — небо расколется, упавший встанет, отставший вперед кинется, а передние врага сомнут.
Был он буре сродни, урагану братец кровный. У них, видать, и силу брал. Молния сверкала — душа его отдыхала, гром гремел — отвага прибавлялась.
Долго бились чуваши под знаменем Яндугана. Не раз уж точил Яндуган иступившуюся булгарскую саблю. На волжских точил берегах, на священных камнях. Стал враг поддаваться, еще немного, и побежит.
Однако тут к нему подмога пришла. В одну ночь окружили отряды Яндугана. Врагов была тьма-тьмущая, но чуваши дрались отважно. А потом ушли в дремучие леса, в самую глушь Юхминского края.
Нелегка была дорога, люди устали, спотыкались отощавшие кони. Едва стали в лесу на привал, повалились воины в траву и сразу уснули. Один лишь Яндуган крепился, хмурый ходил между спящими. Думу думал.
Сколько родных деревень осталось в руках врага. Сколько близких — матерей, отцов, любимых. Что их ждет теперь?!.
От этой мысли сжималось сердце Яндугана. Ох, не сиделось ему в лесу. Кликнуть бы клич, смять орду. Но силы иссякли, и людям, и коням отдых нужен, еще надобно сабли навострить, колчаны наполнить стрелами.
Поутру, когда лес шумел от ветра, будто река полноводная, послал Яндуган гонцов в города и деревни — собирать пополнение. Была среди них и его любимая — Илемби. Он стал ее отговаривать. Мол, не девичье это дело — соваться в самое пекло. Да не такая была Илемби. Сама под стать Яндугану. Где трудно — там и она.
И всегда ей везло. А на этот раз попала она в руки врагов.
— Скажи, где-Яндуган? Где его войско?! — допытывались палачи.
Илемби молчала.
— Скажи! — И сверкала над головой кривая сабля. — Убьем!
Ни слова не обронила Илемби, гордо смотрела на мучителей ясными глазами.
— Говори! Иначе умрешь собачьей смертью!
— Смертью. Иу-у-у! — отзывалось далекое эхо.
Ветер-озорник и тот поутих, переменился и стал относить в сторону крики врагов, чтобы не касались они ушей Илемби. Отнесет, воротится, потреплет, погладит нежно черные девичьи косы. Мол, не сдавайся, Илемби, держись!
Эх, были бы силы у ветра, помог бы ей.
А враги уж и вовсе осатанели.
— А ну-ка! — закричал самый главный ихний начальник. — Развяжите-ка ей язык!
Тут схватили Илемби за белые рученьки, заломили за спину. Начальник даже глаза выпучил, ждет — вот-вот Илемби запросит пощады.
Но не запугать голодному волку иволги: слишком высоко птаха летает. Подняла Илемби голову, тихо молвила:
— Одно вам скажу. Зря вы ищете Яндугана. Погодите, скоро сам он вас найдет! — И крикнула в небо вольному ветру: — Эй, ветер, ветер! Ты лети к Яндугану. Скажи о моей неволе. Пусть отомстит за меня! — Вырвалась из цепких рук, стянула с головы шелковый платок и бросила ветру. — Пусть хранит подарок, помнит свою Илемби.
И, сказав так, на глазах у всех превратилась в стройную кудрявую березку.
От неожиданности враги окаменели. Никто и слова не успел вымолвить.
А вольный ветер во всю мочь понесся в юхминские леса, к войску славного Яндугана.
— У-у-у-у. Янду-у-у-га-га-ан! Ау-у!
Вместе с ветром скрылся и платок Илемби.
…Чуть слышно вздыхала река, облизывая прибрежную гальку. Дед посасывал трубку, не замечая, что она давно погасла.
— Ну, а что было дальше? — спросил я старика, взволнованный рассказом. — Встретились ли Яндуган и Илемби?
Перед глазами все еще стояла девушка с гордым и страдающим лицом.
— Не торопись, — ответил дед. — Вам бы, молодым, все поскорей. А я стар, дай, передохну.
Спустя некоторое время он продолжал:
— Недолго враги хозяйничали. Под знаменем батора Яндугана прогнали их чуваши. — Дед помолчал, потом взглянул на меня искоса. — Я так думаю, он и сейчас жив, Яндуган. Пока жив человек, он борется за правду. — Ендимер поднял глаза, светлые, словно незрячие — мне даже жутко стало — и произнес торжественно: — Мчится он впереди своих ратников, шелковый платок по ветру развевается. И ничего его не берет — ни сабля кривая, ни пуля. Вот покончит он со всякой нелюдью, остановит коня и, обняв березку, поцелует трижды. Тогда и превратится она в юную Илемби. День этот станет праздником для всех на земле.
Лодка причалила к мысу Илемби. Ткнулась в песок. Березка стояла, склонясь над самой водой. Серебристая шелестела листва.
— Что же они, в самом деле встретятся? — спросил я серьезно, в тон деду.
— Непременно. Когда не останется на земле зла. Видишь, — показал дед в сторону березы, — как она хороша. Разве можно к такой не вернуться! По весне она цветет, наряжается. Ждет своего суженого. И счастлива потому, что живет надеждой.
На берегу зажгли костер, зеленоватый дымок окутал хворост. Я спросил Ендимера:
— Всегда ли она поет, мучи?
— Всего несколько раз в году — когда Яндуган одерживает победу или когда людей ждет большая радость.
Вскоре забулькало в ведерке. Пул шюрби — особый вид ухи, какую готовят чуваши.
Знали бы вы, как вкусна пул шюрби, искусное блюдо юхминских рыбаков. Если вам придется побывать здесь когда-либо, обязательно попросите рыбаков, чтобы научили вас готовить такую уху.
После завтрака мы решили вздремнуть. Я приготовил постель из сухой травы, под голову положил гнилой пень. С непривычки от весел ныло в плечах. Все тело гудело. Дул ветерок, и шелест березы баюкал меня, словно в детстве песенка матери. Кажется, дед что-то сказал, что именно, я не расслышал, хотел переспросить — и не мог. Голова налилась сладкой тяжестью. Голос деда остался далеко-далеко… И снился мне сон. Будто стою на холме, а внизу на лугах карлинских народу видимо-невидимо. И вдруг появились два всадника. На одном коне — белом-белом — девушка, на другом — огненно-красном — могучий батор. Поклонились людям, а потом обнялись, словно только что встретились.
И я смотрю на них, смотрю и чувствую себя необыкновенно счастливым.
ЭЛЕК И САРИЯ
Как придет весна — прочь ненастье,
Зацветет ромашкой околица,
А придет любовь — сердце настежь,
Все тобою заполнится.
Из народной песни
сегодня, — сказал Ендимер, привычно усевшись поближе к огню и раскуривая трубку, — я тебе расскажу про богатыря Элека. Немало их было в те давние времена, когда чуваши обороняли от кочевников свои земли. Ну, да лучше начну по порядку.
Обосновался тогда на юге Чувашии хан Шигалей, жестокий и хитрый. Сколько деревень и сел покорил, а все ему мало казалось. Не мог он спокойно спать, пока за лесами к северу жили свободные землепашцы, у которых был мудрый и сильный защитник — богатырь Элек.
Думал, думал Шигалей, как бы от него избавиться, а земли его под свою руку забрать, и наконец додумался.
Повелел он снарядить в поход младшую дочь свою, красавицу Сарию. Рассчитал он по-своему: где мечом не возьмешь, там женские чары помогут. Но даже от дочери скрыл он свой недобрый замысел.
