Другой мир (СИ) - Стаффорд Эмили "Сангстер"

- Когда ты ударил Джексона, - выдохнула Лидия и обняла друга крепче, - Мне так жаль, - прошептала Лидия, плача, - Стайлз, пожалуйста, прости меня.

Стайлз ничего не ответил, лишь продолжил плакать в объятиях своей лучшей подруги.

Ребята уснули на диване в гостиной, оба со следами едва высохших слёз на щеках. Нашли их Эллисон и Скотт, выглядевшие и радостно от вида помирившихся друзей, и до жути печально от осознания того, куда поедет Стайлз через несколько часов.

Похороны Клаудии должны были состояться на заднем дворе их дома. В девять утра Стайлз уже стоял в кабинете директора, чтобы оттуда перенестись домой.

В его голове не было ничего. Она была совершенно пуста, как и сам Стайлз. Его мамы больше нет. Она не существует. Клаудия больше никогда, никогда не обнимет его, не поцелует перед сном, не приготовит тыквенный пирог на Рождество, не улыбнётся в то же двадцать пятое декабря, глядя на своего сына и его лучшего друга, несущихся по улице, чтобы подарить подарки работникам почты. Она больше никогда не скажет Стайлзу и Джону о том, что она их любит. Стайлз никогда не думал, что ему будет мало тех миллиардов разов, в которые она делала это раньше, но, очевидно, этого было совершенно недостаточно.

Когда Дамблдор трансгрессировал к порогу их дома, Стайлз даже не удосужился оглянуться, чтобы проверить, не смотрят ли на них его знакомые маглы. Перед тем как открыть дверь, мальчик поворачивает голову вбок и натыкается взглядом на голубой джип, от вида которого гриффиндорцу становится ещё хуже. Она подарила его Стайлзу. Она инструктировала его по поводу машины первые полчаса. Как Стайлзу вообще теперь находиться дома, когда всё в нём пропитано ею?

Зайдя в дом, Стайлз понимает, что это так и есть. В доме ещё пусто, так как Дамблдор перенёс их раньше времени, и от этого, кажется, становится ещё тяжелее. Тут всё осталось как прежде, но отовсюду будто бы выкачали весь уют, всё тепло.

Стайлз поднимает голову и видит над лестницей картины, слегка покосившиеся набок, как если бы он, пробежав по ступенькам, небрежно задел их. Никто не удосужился их поправить. У двери в кухню стоит напольная ваза. Сегодня в ней нет цветов. Она пуста, как и весь этот дом. Из гостиной не доносится звука работающего телевизора, показывающего какую-нибудь мелодраму. С кухни не идёт запах вкуснейшей выпечки или фруктов. Дом пуст. Исчезли звуки, тепло, ощущения. Остались воспоминания, которых, Стайлз готов был поклясться, он бы хотел, чтобы не было.

- Стайлз, - доносится до мальчика.

Повернувшись, Стайлз видит своего отца и ломается во второй раз. Он держался какое-то время, дав слабину лишь один раз, тогда, когда рассказал всё Лидии. На этот раз всё ещё хуже. Стайлз подходит к отцу и крепко обнимает. Сердце сжимается, бешено бьётся о рёбра, но становится легче. Внезапно, совершенно неожиданно становится действительно легче.

- Стайлз, - прошептал Джон, обнимая сына, - Я всё ещё с тобой. Я всегда буду с тобой.

- Я тоже всегда буду с тобой, пап, - выдохнул Стайлз, жмурясь.

Стайлз не замечает того, как приходят гости. Он едва слышно бурчит что-то в ответ на слова соболезнования, едва заметно кивает, но даже не слушает. Единственные люди, с которыми Стайлз говорит - его бабушки и дедушки. Они не плачут, а вот Стайлз - да. Он даёт волю слезам уже в который раз за два дня, рыдает навзрыд в объятиях бабушек, которые лишь обнимают его в ответ, но не говорят ничего, так как знают, что слова бесполезны.

Стайлз совершенно не замечает, как проходит церемония. Он не слушает низкорослого волшебника, говорящего последние слова, и хочет закричать, когда какой-то мужчина из Министерства зачитывает наследство, потому что, чёрт возьми, его имя повторяется слишком часто.

- Джип достаётся моему сыну, Стайлзу, - произносит мужчина, а Стайлза уже давно нет в этом месте.

Нет, он всё ещё сидит на этом жёстком стуле, но его мысли уже очень далеко. Он представляет руки Клаудии, нежно обнимающие его за плечи, её тёплый взгляд и улыбку, когда её сын просит ещё времени на валяние в кровати. Стайлз практически чувствует её рядом с собой, даже поворачивается, но на месте, где должна быть она, никого нет. Джон, заметив это, сжимает ладонь Стайлза, чтобы не дать заплакать ни ему, ни себе.

- Прощай, мам, - шепчет Стайлз, глядя на женщину в последний раз.

Она не выглядит так, будто спит. Все эти слова во всех книгах и фильмах, всё это полнейший бред. Она не выглядит так, будто просто задремала. Она не выглядит так, как выглядела всегда. Обычно Клаудия светилась изнутри, озаряя всё своей улыбкой, даря людям тепло только взглядом. Сейчас этой женщины больше здесь нет. Стайлз смотрит на бледную, совсем другую Клаудию, но его сердце болезненно сжимается, когда он видит едва заметно приподнятые уголки губ.

Стайлз не возвращается в школу. Дамблдор безо всяких пререканий трансгрессирует один, лишь по одному взгляду поняв, что нужно гриффиндорцу. Но нет, Стайлзу нужно другое.

Стайлзу нужно, чтобы его обняла его мама. Стайлзу нужно, чтобы она, тепло улыбнувшись, поцеловала его в макушку и села рядом в гостиной, чтобы посмотреть какой-нибудь глупый фильм, от которого Стайлз, возможно, в итоге расплачется. Стайлзу нужно то, чего больше никогда не случится, и это почти убивает его изнутри.

- Пап, я никогда не оставлю тебя, - горячо шепчет Стайлз, уже даже не зная, плачет он или нет.

- Я знаю, Стайлз, - проговаривает Джон и вновь обнимает сына, - Я знаю.

***

Стайлз сидит с отцом весь день, не отходя ни на шаг. Джон пытается быть сильным для него, а мальчик - для Джона. Они оба сдерживаются весь день, безмолвно поддерживая друг друга, и, кажется, становится и правда легче.

Боль в сердце становится простой тоской, грусть и ощущение, будто рушится мир, превращается в светлую память об ушедшей. Стайлз не собирается спать этой ночью, но вот до неё ещё слишком много времени, которое именно сегодня решило идти медленнее обычного.

- Пап, я пойду, пройдусь немного, - тихо говорит Стайлз, вставая на ноги и направляясь к двери.

- Я с тобой, - тоже тихо проговаривает Джон и действительно идёт на улицу вместе с сыном. Стайлз даже слабо улыбается на это. Они всё ещё есть друг у друга, всё ещё готовые друг друга поддержать.

Стайлз выходит на улицу и глубоко вздыхает. На улице уже весна, довольно тёплая апрельская погода, да и, вообще, скоро май. Солнце даже не село, хотя на часах уже около восьми вечера. Стайлз, обернувшись через плечо, чтобы убедиться, что Джон тоже вышел, сошёл с крыльца и пошёл вдоль дома, не желая выходить на улицу, полную людей.

Стайлз шёл по тропинке и со слабой улыбкой осматривал разные вещи. Слева стоит садовый гном, не магический, магловский, керамический. Клаудия много лет назад сама раскрасила его, поэтому вместо обычных синей рубашки и красных штанов у него фиолетовая футболка в горох и ярко-зелёные шорты. Полнейшая безвкусица, Клаудия сама так говорила, но это всегда заставляло Стайлза улыбаться. Заставило и сейчас.

С другой стороны, под окном, находится подвесной длинный горшок, в котором, кажется, растёт всё, что только могло. Вверх по стеклу ползут плющи, на ветру качаются яркие цветы, во все стороны торчит ярко-зелёная трава. Горшок расписан красивыми завитками, которые Стайлз сам наносил на керамическое покрытие на день Матери лет шесть назад.

Наконец, Стайлз доходит до конца тропинки и останавливается. Огромной махиной на него смотрит джип, кажущийся необъятным, громадным. Стайлз хочет отвернуться, но взгляд цепляется за перемотанную изолентой ручку и сердце снова начинает ныть.

- Стайлз, - зовёт Джон. Мальчик, повернувшись к отцу, глубоко вздохнул, пытаясь прийти в нормальное состояние.

- Пап? - вскидывает брови Стайлз, когда пауза затягивается. Джон несколько мгновений просто смотрит на сына, а потом тихо усмехается и, засунув руки в карманы, подходит ближе, окидывает джип взглядом, проводит ладонью по капоту, затем открывает дверь и заглядывает внутрь салона, что-то оценивая, хмурясь, - Пап, - вновь позвал Стайлз, не понимая, что делает мужчина.