Жуков. Портрет на фоне эпохи - Отхмезури Лаша

В середине 1960-х годов отставной маршал дал интервью писателю и бывшему военному корреспонденту газеты «Красная звезда» Константину Симонову. Он довольно свободно – по советским меркам – рассказывал Симонову о политической неустойчивости и даже смятении унтер-офицера Жукова в 1917 году. «Я иногда задумываюсь над тем, почему именно так, а не иначе сложился мой жизненный путь на войне и вообще в жизни. В сущности, я мог бы оказаться в царское время в школе прапорщиков. Я окончил в Брюсовском, бывшем Газетном, переулке четырехклассное училище, которое по тем временам давало достаточный образовательный ценз для поступления в школу прапорщиков. Когда я, девятнадцатилетним парнем, пошел на войну солдатом, я с таким же успехом мог пойти и в школу прапорщиков. Но мне этого не захотелось. Я не написал о своем образовании, сообщил только, что кончил два класса церковноприходской школы, и меня взяли в солдаты. Так, как я и хотел. […] Нельзя сказать, что я был в те годы политически сознательным человеком. Тот или иной берущий за живое лозунг, брошенный в то время в солдатскую среду не только большевиками, но и меньшевиками, и эсерами, много значил и многими подхватывался. Конечно, в душе было общее ощущение, чутье, куда идти. Но в тот момент, в те молодые годы можно было и свернуть с верного пути. Это тоже не было исключено. И кто его знает, как бы вышло, если бы я оказался не солдатом, а офицером, если бы кончил школу прапорщиков, отличился в боях, получил бы уже другие офицерские чины и к этому времени разразилась бы революция. Куда бы я пошел под влиянием тех или иных обстоятельств, где бы оказался? […] Тогда, в самом начале, если бы моя судьба сложилась по-другому, если бы я оказался офицером, кто знает, как было бы. Сколько искалеченных судеб оказалось в то время у таких же людей из народа, как я…» [58]

Сразу проясним вопрос о том, мог ли Жуков поступить в школу прапорщиков: у него для этого не хватало образования, и он не врал, занижая его, чтобы стать простым солдатом. В остальном же заявление просто святотатственное! Согласно постулатам советской марксистской религии, выбор человека напрямую зависел от его социального положения. И вдруг Маршал Советского Союза заявляет, что в 1917 году мог выбрать другую судьбу; стечения обстоятельств, случайности, удачи и неудачи – все это существует и играет важную роль… Но самое главное в этом отрывке интервью то, что он еще раз подтверждает уже высказанную нами в данной главе мысль: в 1917 году Жуков не имел четких политических убеждений, не занимал четкой позиции, а примкнул к потоку, уносившему его подальше от войны. Переворот в Петрограде не произвел на него впечатления. Он не присоединился к большевистской революции, не проявлял в те дни «классового сознания», в отличие от многих будущих сталинских маршалов. Как и миллионы людей в серых шинелях, он просто вернулся в родную деревню.

Глава 3

«Пролетарий, на коня!». 1918-1922

Последнюю декаду ноября 1917 года младший унтер-офицер Жуков прятался, как он сам написал, между Лагери и Балаклеей. То есть между казармами, в которых располагался его эскадрон, и городом, где размещались остатки штаба 10-го драгунского полка. Он носил форму, сохранял карабин и саблю. Он оставался солдатом, несмотря на революцию. И в первую очередь его занимала судьба армии, от которой зависело его выживание.

Если проследить день за днем высказывания Ленина в этот переломный период, то мы обнаружим, что его внимание было сфокусировано на трех целях: заключении мира с Германией, построении большевистского государства и организации его защиты, ибо, по его высказыванию, цитируемому, в том числе, Жуковым, «всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться» [59]. Для достижения всех этих трех целей требовалось установить контроль над старой русской армией. Не для того, чтобы ее использовать, а чтобы добить ее, чтобы ее ресурсами не могли воспользоваться противники большевиков, которые, по мнению вождей партии, непременно должны были захотеть использовать их для своих контрреволюционных целей. Решения, втайне принятые в петроградском Смольном институте, где находилась резиденция Ленина, напрямую затронут унтер-офицера Жукова и еще три миллиона русских, до сих пор носивших солдатские шинели.

Отправить старую царскую армию в мусорную корзину Истории было поручено простому прапорщику Николаю Крыленко, «дегенерату-эпилептику», по оценке Брюса Локкарта, британского вицеконсула в Москве и секретного агента на службе его величества. После издания 7 ноября 1917 года Декрета о мире Ленин приказал последнему Верховному главнокомандующему, генералу Духонину, прекратить боевые действия и заключить перемирия с германским и австро-венгерским командованием. Духонин в тот момент находился в Ставке в Могилеве (современная Белоруссия). Верный линии Временного правительства, назначившего его на занимаемый им высокий пост, он отказался начать переговоры с противником. Окружавшие его эсеры и представители французской и британской военных миссий, чувствуя приближение грозы, бежали. Духонин остался один. 22 ноября он по телефону сложил с себя полномочия Крыленко, как члена Комитета по военным и морским делам – созданного большевиками наследника Военного министерства. Ответное сообщение по радио известило его о том, что прапорщик выехал специальным поездом, чтобы приступить к началу мирных переговоров. На следующий день, подписав несколько документов, Духонин вышел из вагона Крыленко и получил от балтийского матроса удар штыком. Толпа солдат, сопровождавших Крыленко, добила умирающего генерала ударами винтовочных прикладов и сапог. В чем была его вина? В том, что двумя днями ранее позволил бежать группе генералов – участников неудачной попытки военного переворота генерала Корнилова – своего предшественника на посту главнокомандующего.

21 ноября 1917 года Корнилов бежал из Быховской тюрьмы, находившейся совсем рядом с Могилевом. Его заключили туда за предпринятую им в сентябре попытку путча с целью свержения Временного правительства. Он тут же направился на юг, в Новочеркасск – столицу Донского казачьего войска, где рассчитывал найти значительное число противников большевиков и где мог получать по Черному морю помощь от союзного англо-французского флота. Его сопровождали несколько бывших царских генералов, в том числе Антон Деникин, Алексеев и Марков; последний был командиром кавалерийской дивизии, в которой служил Жуков. Так сложилось ядро Добровольческой армии, которую вскоре стали называть белой. Бегство Корнилова и убийство Духонина завершили распад бывшей царской армии и положили начало Гражданской войне. Они усилили у большевиков почти генетический страх, порожденный их собственной практикой путчистов: страх перед бонапартизмом, перед контрреволюционным военным переворотом. Это подозрение в бонапартизме дважды, в 1946 и в 1957 году, сломает карьеру Жукова.

Унтер-офицер Жуков наверняка не знал об убийстве Духонина и бегстве содержавшихся в Быхове генералов. Нам известно, что он покинул Украину в конце ноября 1917 года, как раз в тот момент, когда киевская Рада провозгласила независимость страны; в ответ на это в Харькове Антоновым-Овсеенко была провозглашена Украинская советская республика. Из своего укрытия в Балаклее Жуков мог бы отправиться в Харьков. Ему надо было преодолеть всего 20 км, и он не мог не знать о сосредоточении в этом районе значительных большевистских сил под командованием подполковника Муравьева. Нам даже известно, что некий активист Н.А. Руднев [60]приезжал в Балаклею, чтобы агитировать солдат 30-го Харьковского стрелкового полка, уже объединившегося с Красной гвардией. Дальше к востоку, в Луганске, Климент Ворошилов собрал боеспособные отряды и выступил в поход на Харьков, ставший центром объединения сил красных. По всей Левобережной Украине начались стычки. Города, станции, железные дороги часто переходили из рук в руки. Жуков находился в самом эпицентре разгорающейся гражданской войны между красными и украинскими националистами. Полез ли он в драку, как, например, его будущий боевой товарищ Константин Рокоссовский, ставший командиром Каргопольского красногвардейского кавалерийского отряда, в Архангельской губернии? Или как Кирилл Мерецков, еще один будущий соратник Жукова, бывший на год моложе его, который весной 1917 года стал членом партии и в октябре вступил в Красную гвардию в своем городе? Или как Чуйков, Конев, Голиков и Рыбалко, которые в конце 1917 года все были красногвардейцами или политическими комиссарами? Нет, унтер-офицер Жуков предпочел вернуться домой.