Оставшись после отъезда Больца за главного, я обязан был теперь как-то уравнять, совместить этих разных ребят в однородную компанию и наладить их жизнь, организовать их, занять каким-то общим интересом, отвлекая от негативных поступков, дурного влияния и разложения.
Припоминая свой скудный опыт воспитателя и извлекая из него кое-какие уроки, я решил, что в данной ситуации можно на этот короткий срок общения применить к ребятам принцип военизации. Этот принцип, введенный двести лет назад в российских кадетских корпусах, в которых готовились несовершеннолетние граждане России к профессиональному служению Отечеству, я внедрял в обучении бойскаутов.
Военизация, если она не превращается в муштру, воспитывает дисциплинированность, требовательность, прививает навыки ориентировки, координации движений, помогает управлять телом, умению стоять, наконец, говорить, быть ответственным и внимательно-вежливым. Она формирует грацию, элегантность — основу будущей «военной косточки», присущей российскому офицерству. По существу же она представляет собой своеобразную форму коллективной игры с элементом соревнования, пробуждает интерес, бодрость и при разумной организации создает мажорный тон общения участников этой игры.
Первое, с чего я начал, — установил распорядок дня — четкий режим организации всей жизни ребят. Вопреки мнению Фролова я дал им возможность продлить утренний сон на полтора часа, чтобы они быстрее крепли и восстанавливали силы. Распорядок дня отпечатали на машинке и вместе с будильником поместили в палатке. Он был довольно щадящий и, как я убедился, не перегружал ребят:
1. Подъем по будильнику — 7:30
2. Туалет — 7:30-8:00
3. Физзарядка — 8:00-8:15
4. Завтрак — 8:15-9:00
5. Занятия — 9:30–13:00
6. Обед-13:00–14:00
7. Отдых —14:00–15:00
8. Занятия или работа в лагере — 16:00–18:30
9. Ужин - 19:00–20:00
10. Свободное время — 20:00–22:00
11. Отбой — 22:30
Распределив ребят по трем отделениям, я назначил командирами в первом отделении Фролова, во втором Таболина, в третьем Василия Бойко. Проинструктировав их и поставив им задачу, я приказал начать занятия с отработки индивидуальных и групповых приемов и команд. Я предупредил командиров отделений, чтобы они не превращали строевые занятия и физзарядку в изнурительную муштру Фролову я поручил знакомить ребят с основами военной топографии. А Таболину приказал начать обучение ребят стрелковому делу, материальной части винтовки, автомата, пистолета и практической стрельбе из них в тире лагеря.
Строевые занятия и стрелковое дело начались для ребят с удовольствием, поскольку я объявил им, что они будут сдавать по окончании зачеты, и те, кто покажет лучшие результаты, будут поощрены. В качестве поощрения я объявил месячный оклад в марках, увольнение в отпуск, награждение грамотой с фотографией лучшего бойца-воспитанника.
Я не требовал от ребят слепого, беспрекословного подчинения своей воле — это сковывало бы их самостоятельность, самоуважение и инициативу Я старался также сохранить в них здоровое зерно эгоизма как заботу о себе, собственной безопасности и внутренней нравственной силе, способной сопротивляться и преодолевать трудности. Нельзя было допустить, чтобы в угоду немецким лозунгам и порядкам, наводимым Шимиком, Гансом и Фроловым, были сломлены и подавлены взгляды, привычки и убеждения моих воспитанников, что могло привести их к духовному опустошению, угодливости или ожесточению.
Своеобразие возраста моих подопечных вынуждало меня заботиться о том, чтобы их пребывание в «Буссарде» не становилось тягостным и не угнетало их психику Требовалось поддерживать постоянный оптимизм и интерес, чтобы завтрашний день им казался разнообразнее и любопытнее прожитого сегодня, чтобы они ощущали какую-то приятную и желанную ближайшую и последующую перспективу. В качестве ближайшей перспективы я чередовал занятия с поощрениями, следил за разнообразием питания в столовой, чтобы блюда и деликатесы менялись ежедневно. А в качестве дальней перспективы была обещана поездка на экскурсию в Германию.
Иван Таболин: «Привет от Анки!»
Жизнь и обучение ребят в лагере наладилась, и все шло размеренным порядком.
В этом я убеждался, наблюдая ребят при посещении занятий. Особенно довольны они были доброжелательным отношением к ним Ивана Таболина, его умелыми и, как я видел, занимательными и интересными занятиями. В отличие от него Фролов, Бойко и Шимик допускали грубость, ругань и даже побои ребят. Я вынужден был строго сказать им: «Если вы не прекратите грубо обращаться с ребятами, я добьюсь, чтобы вас отправили на фронт». Угроза подействовала, и они стали добрее относиться к воспитанникам.
Как-то вечером ко мне на квартиру напросился Таболин. Он пришел с виноватым выражением лица, извинился и попросил меня выйти на улицу прогуляться и поговорить. На улице он заговорил:
«Юрий Васильевич, я не хотел говорить у вас на квартире, так как подозреваю, что вас прослушивает контрразведка. А я должен доложить вам, что большинство ребят воевали в партизанах и до прихода сюда, в лагерь, поддерживали с ними связь. После занятий по стрельбе в тире ребята сгрудились в кружок, довольные и радостные. А я отлучился в лес по нужде. Вдруг, слышу, они приглушенно поют на мотив песни «Раскинулось море широко», но слова другие. Подкрался поближе и услышал:
Раскинулся лагерь бригады
В Смоленском лесу фронтовом,
Дрожите, фашистские гады, —
За Родину мстить мы идем!
Тут я сдрейфил, думаю, вдруг кто еще услышит. Подошел ближе, ребята замолчали. А я виду не подал. На занятиях по стрелковому делу выяснилось, что они хорошо владеют и нашим, и немецким оружием. А стреляют так ловко, умело и метко, что позавидовать можно. Почему я докладываю вам об этом? Я боюсь, что при антинемецком настрое ребята здесь откормятся и смоются к партизанам, и тогда нам с вами не сносить головы, да и они могут погибнуть, Надо побыстрее их увозить отсюда».
«Ваня, почему вы решили поделиться этим со мной?» Таболин смутился и после заминки заговорил:
«Потому, что меня заверили, когда направляли в Смоленск, что если я встречу вас, то вам можно доверять и передать привет от Анки, которая ждет вас».
Эти слова привета от Натальи Васильевны, дошедшие через линию фронта, точно током пронзили меня, сердце учащенно забилось. Онемев, я не знал, как реагировать. Преодолев волнение и собравшись с мыслями, я спросил:
«А вы знаете Анку, встречались с ней?»
«Нет, я ее не знаю и не встречался. Мне только назвали ее имя и просили в случае встречи с вами передать привет и что она ждет. Вот и все, что я хотел вам сказать. А что касается меня, то у меня другое задание», — закончил Таболин.
«Спасибо, Ваня, за откровенность, за привет от Анки. Но я вам советую быть осторожным, помалкивать и забыть наш разговор. А ребят через неделю увезем на экскурсию в Германию», — заключил я.
«Юрий Васильевич, вы тоже будьте осторожны, немцы через Шимика держат вас на прицеле», — ответил Таболин.
Оставшись один, я стал размышлять, анализируя разговор с Таболиным. Мне стало ясно, что Иван заслан советской контрразведкой в «Буссард» с конкретным заданием, видимо, склонять забрасываемых в тыл Красной армии агентов к явке с повинной. Но это его дело, его задание. А я стал вспоминать, как Таболин попал в «Буссард», ко мне, в школу подростков. Я припомнил, что его взял к себе Больц из числа завербованных в Смоленском лагере вербовщиками абверкоманды. Я вспомнил слова Больца, что этот парень как молодой человек быстрее нас, стариков, найдет взаимопонимание с подростками. Узнав Таболина ближе, я считал, что Больц не ошибся в нем. Таболин неглуп, наблюдателен, разбирается в людях, знает, но скрывает, что знает немецкий язык. Быстро нашел себя в общении и контакте с ребятами, а также со взрослыми агентами-добровольцами. Ведет себя конспиративно, быстро раскусил Шимика как внутреннего осведомителя немецкой контрразведки.
