В 1960-1970-е годы с молодыми воинами, которых военкоматы направляли служить в Ракетные войска, в обязательном порядке проводили собеседование офицеры контрразведывательных органов. В ходе такой беседы с молодыми солдатами одного из весенних призывов офицер особого отдела ракетного соединения старший лейтенант Александр Шлыков обратил внимание на одного новичка. Ну что такого особенного было в этом парне? Славянская внешность, окончил школу, комсомолец, служить в армию пошел с желанием, как и большинство ребят того времени. Как видите, ничего такого, вызывающего вопросы. Но внимательный Шлыков, обученный секретам оперативной работы самим Акинфеевым, отметил следующий факт в биографии молодого солдата: он родился в Харбине. Казалось бы, и что с того?
— Так город-то этот находится в Китае! К тому же я хорошо знал, что еще со времен Гражданской войны Харбин был наводнен белогвардейцами и что японская разведка активно использовала их в борьбе против советской власти на Дальнем Востоке, — говорит полковник Акинфеев. — По этому периоду в Управлении КГБ по Хабаровскому краю был даже отдельный учет — картотека «БРЭМ», Бюро русских эмигрантов в Маньчжурии. Я сказал Шлыкову: «Вот вам «вопросник», побеседуйте по нему с солдатом. Спросите, кто его отец, мать, братья, сестры, дяди и т. д.».
Вскоре подполковник Акинфеев отправил список с фамилиями всех родственников этого солдата своим коллегам в Хабаровск, чтобы они проверили фамилии по картотеке «БРЭМ». Оказалось, на брата отца этого воина имелось разыскное дело, которое хранилось в 1-м Главном управлении КГБ СССР. Акинфеев послал туда шифровку и в ответ получил выписку из показаний двух арестованных агентов японской военной миссии на дядю этого солдата. В свое время миссия эта развила очень активную деятельность против советских войск в Маньчжурии: шпионов засылали в ближние тылы расположения наших частей для ведения разведки и диверсионных действий. Судя по показаниям арестованных японских разведчиков, дядя этого солдата «поработал» весьма продуктивно, а теперь спокойно и безбедно проживал в Томске. Акинфеев позвонил туда начальнику управления, с которым был знаком раньше, и попросил установить наличие там этого человека…
Так спустя 25 лет был выявлен пособник японской разведки.
В запас Артемий Георгиевич ушел подполковником, однако к очередном юбилею Великой Победы, Указом Президента РФ ему было присвоено воинское звание полковник запаса, и он еще 9 лет проработал старшим инспектором учебного отдела в Новосибирской школе контрразведки — Институте переподготовки и повышения квалификации сотрудников ФСБ России.
— В последние годы, — рассказывает полковник Акинфеев, — в различных изданиях появилось немало информации о деятельности контрразведчиков в годы войны и в послевоенное время, и порой людям трудно разобраться, где правда, а где ложь. Совершенно точно заявляю вам: за время моей работы в контрразведке, а это 27 лет, не было ни одного случая нарушения социалистической законности. Я хорошо знал обстановку во всех отделах, в которых все эти годы работал. Например, в том же Киевском военном округе не было такого случая, чтобы невиновного человека осудили. Скажу вам больше: однажды наказали следователя только за то, что он неверно и грубо поставил вопрос перед обвиняемым. Кстати, а вы знаете, что некоторые наши соотечественники шли на сотрудничество с немецкой разведкой с единственной целью — вернуться на Родину потом, когда их перебросят за линию фронта? Помню, в Киеве в наш отдел пришли с повинной брат с сестрой. Они были засланы абвером, но не немцам хотели служить. Они попали в плен и желали лишь одного — поскорее вернуться домой. И таких примеров немало.
Из этого рассказа у читателя может сложиться мнение, что служба в военной контрразведке была не такой уж и опасной. Но это, по просьбе Артемия Георгиевича, я упустил в своем материале эпизоды с погонями, перестрелками, засадами и прочим «экстримом», в которых он по долгу службы участвовал.
«Оставьте это сценаристам приключенческого кино», — попросил меня с улыбкой ветеран «Смерша».
Тарас РУДЫ1К
Стенографистка генерала Абакумова
Окончив 7 классов средней школы, москвичка Зина Козина поступила на двухгодичные курсы стенографии и машинописи, а весной 1941 года пришла на работу по специальности в Наркомат внутренних дел. С 1 мая 1942 года — служба в Управлении особых отделов НКВД СССР Карельского фронта; с января 1945 года была прикомандирована к Главному управлению контрразведки «Смерш» НКО СССР. Затем длительное время служила и работала в органах государственной безопасности. Сейчас старший лейтенант в отставке Зинаида Павловна Алексеева живет в Москве.
— Зинаида Павловна, до войны вы успели поработать в центральном аппарате НКВД. Чем отличались условия вашей службы в Управлении военной контрразведки «Смерш» фронта от московских? Или в принципе все было почти так же?
— Сама работа в общем-то не отличалась — записываешь, расшифровываешь… А условия, конечно, были совершенно другие: на фронте было, как в Ленинграде, — два кусочка черного хлеба на целый день. И мы оставляли — кто корочку, кто половиночку, к себе на вечер уносили. Печка русская была большая, солдат ее топил — и мы эти кусочки сушили. Питались мы очень скудно, и, чтобы нас перевести на другой паек, всем нам, девчонкам, звания присвоили — младший лейтенант. В общем, условия жизни, как говорится, были спартанские, и ничего, кроме работы, для нас тогда не было.
— Работали вы в тылу, в стационарных условиях?
— Не только. Несколько раз оперработники брали меня на передовую — стенографировать отчеты возвращавшихся из-за линии фронта разведчиков. Фамилии их я, конечно, не помню… Ну и еще в командировки ездить иногда приходилось — в штаб 7-й отдельной армии, например.
— Про какой-нибудь интересный отчет «зафронтового» разведчика вы можете рассказать?
— Да нет, что вы! Моя задача была не вдумываться и запоминать, а быстро записать все стенографическими знаками, потом расшифровать и передать сотруднику. Что тут упомнишь? Хотя один допрос мне запомнился.
— Это когда примерно было?
— Могу сказать почти точно: это был где-то август — сентябрь 1946 года, я тогда была в Германии, в нашей оккупационной зоне. Как и почему я там оказалась — расскажу попозже. Так вот, допрос вел начальник отдела, фамилия его была Коротя — он умница, большая умница был. Он допрашивал немецкого офицера, который работал с Яковом Джугашвили — сыном Сталина, находившимся в гитлеровском плену. Не просто его знал или видел там, а именно — он с ним работал!
— Ого! Как же его нашли? Как установили?
— Этого я точно не знаю, не мое это было дело, но, думаю, оперативно-агентурным путем.
— Простите, а не могла ли это быть какая-то «подстава»? Сейчас ведь существует версия, что Яков Джугашвили вообще в плену не был, что он погиб еще в июле 1941 года, а все последующее является дерзкой и блистательной спецоперацией немецких спецслужб…
— Такая версия мне известна, но я твердо вас уверяю, что этот офицер говорил на допросе очень искренне, ни на какую версию это не было похоже — уж я-то тоже тогда понимала, кто врет, а кто кается. И потом, мне кажется, это было очень неожиданно, что его нашли — этого офицера. Такое было впечатление, по моим воспоминаниям, что он якобы пойман с поличным и вынужден обо всем этом рассказывать. Понимаете? Это во-первых. Во-вторых, смысла ему неправду говорить не было — это же был 1946 год, все позади осталось!
— Ну да, вот в начале войны гитлеровцам было выгодно показать, что у них в плену находится сын самого Сталина. А тут для этого офицера могли быть очень большие неприятности…
— Конечно! Я помню, как немцы листовки сбрасывали с фотографиями, где были Яков и два немца. Может быть, это как раз один из них и был — точно не могу сказать. Как понимаете, мы эти листовки на память не сохраняли.
