Служба - Воронов Владимир

Как и все советские люди, разведчики отдали дань анонимкам — «вирус анонимных писем частично поразил и разведку» (Леонов). Об анонимщиках пишет и Шебаршин: «Раз в несколько лет в ПГУ появляется анонимщик…».

Из мемуаров становится ясно, что, совершив обыкновенное преступление, чекист на скамью подсудимых попасть не мог: ему следовало отмочить нечто действительно экстраординарное! Вот как такой случай описывает Леонов: сотрудник разведки «вдруг в одночасье стал уголовным преступником… завел себе любовницу из числа сослуживиц» (пока все как у людей! — авт.). Но завершился роман тем, что «герой» прибил даму бутылкой от шампанского и попутно прирезал случайного свидетеля. Получил 15 лет («обычному» дали бы «вышку»!). А после суда вдобавок выяснилось: любитель сослуживиц работал на французскую разведку — сам вдруг решил признаться! Впрочем, как пишет Калугин, признанию незадачливого шпиона не поверили, подумав, что «его шаг продиктован тщеславием». Но тут уж все-таки на всякий случай расстреляли…

Вообще, надо заметить, женщины до добра разведчиков не доводили. Даже канадские спецслужбы, блюдя нравственность советских граждан, сообщали советским (шпион шпиону — человек, товарищ и брат) «о моральном разложении, поразившем часть советской колонии». — «Среди постоянных клиентов одной замужней дамы оказались сотрудники резидентуры… — сокрушался Олег Калугин. — Вызванные в Москву… категорически отрицали участие в амурных похождениях, однако согласились отдать на заклание двух рядовых работников резидентуры».

Все же полное умерщвление непокорной чекистской плоти представлялось делом хотя, возможно и желательным, но едва ли выполнимым. Посему «в спортивном комплексе немалым успехом пользовалась массажистка, которая… не только растирала начальству спины. Дело было поставлено на конвейер, и в нем оказались замешаны два заместителя Крючкова, один начальник управления и другие начальники меньшего калибра». Меры, вестимо, были приняты самые суровые — «Крючков провел воспитательные беседы с шалунами…». Искусительница, разумеется, была отлучена от щита и меча. Так или иначе, читателю ясно, что «вторая древнейшая» шла рука об руку с первой даже и у стражей завоеваний.

И горячие сердца наследников железного Феликса, случалось, заводили их, а также их спутниц жизни и даже руководство очень далеко. Калугин описывает, как Юрий Владимирович Андропов вынужден был лично заняться серьезнейшей проблемой: противник разработал план шантажа жены резидента ГРУ. «Дама очень любила свою собаку, огромного кобеля, исполнявшего не только сторожевые функции. Собака отвечала даме пылкой взаимностью, и на базе этой документально зафиксированной патологии контрразведка намеревалась завербовать неверную подругу резидента». В общем, собачку решили отравить — по приказу председателя КГБ: Андропов лично подсказал, «что крысиный яд вроде стрихнина может сработать». Псина, правда, выжила, но на врага боле не могла работать — беднягу парализовало…

Какой-то чекист погорел на специфических религиозных пристрастиях. Его общение с миром горним заключалось в том, что он брал со священнослужителей взятки. Поскольку знал он немало и к тому же давал и сам — наверх, то поспешили «избавиться от него раз и навсегда» — расстрелять по-быстрому (Калугин). Во многой мудрости много печали…

Еще одно горячее сердце, проникшись, очевидно, идеей возмездия за жестокую гибель Лазо, дало волю чистым рукам. Сей деятель щита и меча «изнасиловал у себя в каюте, а затем зверски убил и выбросил в иллюминатор молодую японку», — вспоминает генерал Калугин.

Но, конечно, в целом от родимой почвы разведчики и контрразведчики не отрывались. И пороки их были не только романтического или стяжательского свойства: о частых ЧП, связанных со «злоупотреблением алкоголем» упоминает несколько нехотя, генерал Леонов. Не чурался рюмки и сам председатель: «вдруг Крючков предложил выпить по бокальчику», — вспоминает Леонов. Ему вторит Калугин: «Не успели мы сесть в самолет… как Крючков, достав из портфеля бутылку шотландского виски, предложил выпить. «Вы же любите виски, наливайте», — приказал Крючков… Я не успел открыть рта, чтобы похвалить чудесный напиток, как Крючков предложил повторить…На следующее утро Крючков не вышел на работу».

Жажда одолевала не только больших начальников… Читаем у того же Калугина: филеры индийской контрразведки «зафиксировали факт распития «из горла» в автомашине сотрудника резидентуры перед тем, как он с товарищем зашел в ресторан». Это проняло даже видавших виды руководителей. «Дикий случай, — прокомментировал Сахаровский (руководитель ПГУ в 1956–1971 гг. — авт.), — как можно пить до ресторана, ведь для того туда и идут, чтобы выпить там!»

Из пламенных строк Шебаршина вообще можно составить целую поэму: «зеленый змий» и извечное российское «пить или не пить» красной нитью проходит через две его книги. Чувствуется, что человек проблему знает не понаслышке, разбирается в ней досконально и отдал ее разрешению немало сил, выбрав первый вариант ответа. И конечно, память матерого разведчика хранит немало ярких эпизодов. Запали они в душу. На первых же страницах «Из жизни начальника разведки» описано задержание милицией пьяного преподавателя развединститута. «В разведке пили ничуть не меньше, чем в любом другом советском учреждении…», — констатирует преемник Крючкова. Но вот попался Шебаршину в Пакистане резидент, который «не брал в рот спиртного. Это… не укладывалось в привычные рамки, даже противоречило традиции». Хуже того, резидент даже не ругался матом! Не то, что начальники в Центре, которые «не стеснялись высказывать свое отношение к жизни, начальству и особенно к подчиненным с помощью всем известных русских выражений» («Рука Москвы»).

Но прошло время, появился новый резидент и все, слава КПСС, наладилось: «Резидент питал неодолимую тягу к спиртному, пил в любое время суток, быстро хмелел и во хмелю нес околесицу, густо пересыпанную матом».

Радует глаз и греет душу описание Шебаршиным армейско-чекистской попойки в Афганистане с участием мемуариста, маршала Соколова и афганских вояк: «…сервировка скромная, походная, еда обильная, но еще обильнее выпивка — добротное шотландское виски и русская водка». Да и дома, в Ясенево, «в непринужденной и подогретой алкоголем атмосфере выносились суждения о том или ином человеке…». То есть зря мы ломали голову: как в разведке решаются кадровые вопросы? А так же решаются, как и везде.

Откровенность бывшего шефа всесильной разведслужбы поражает настолько, что начинаешь опасаться за него — упекут ненароком под видом белой горячки в психушку за разглашение гостайны! Вот, открываю страницу 163-ю «Из жизни начальника разведки»: «Не хочется отрывать голову от подушки…». Причина? — «Ясна постольку, поскольку утренние последствия вечернего приема алкоголя всем хорошо известны. Еще ни один человек не пожалел утром, что накануне мало выпил. Выпил нормально…». Читаем дальше: «Вечером же было выпито сомнительного коньяку с армянской этикеткой…». При таком образе жизни нет ничего удивительного, что даже у начальников разведки порой бывают галлюцинации: «кажется, вот-вот из-за угла появятся всадники в папахах — персонажи из… фильма о Махно, толпа закричит и ринется во все стороны, бросая мелкий товар на панель». Оно конечно, в таком состоянии, с утра, не то что Махно привидится, а и сам Калугин! «Ваша бы воля, господин Калугин. Вы не аресту, а пыткам бы подвергли своих бывших коллег, а потом бы их расстреляли, правда?» Но гнев и ярость (можно понять человека — утро, а то еще и понедельника!), быстро сменяются скупой чекистской слезой и новыми глюками: «Со стены смотрит на меня с укоризной Феликс Эдмундович Дзержинский. Я перед ним виноват»!

Недурно бы разведчику и завязать: Махно, Феликс, пресса проклятая — «Правда» Шебаршину «напоминает курицу с отрубленной головой: мечется, панически хлопает крыльями и… истерически кудахчет… «Московские новости», «Огонек» брызжут ядом…». Так и зеленых человечков с обшлага начать смахивать недолго!