После обеда мы с Ваней вышли прогуляться — беседовать у меня в комнате было опасно, могли подслушать.
«Как дела? Какое настроение?» — спросил я у молчавшего Замотаева.
«Настроение у меня, да и всех ребят поганое», — выпалил Ваня.
«Почему?»
«Потому, что после прыжков немцы всерьез хотят из нас сделать диверсантов.
В начале мы-то думали, что ребят мобилизуют действительно служить воспитанниками. А когда на банкете Больц проговорился и обман вскрылся, мы узнали, что нас готовят для диверсий против Красной армии. Вот ребята и решили: дураков среди нас нет… Раньше мы надеялись, что после освобождения Смоленска Красная армия быстро добьет немцев. Но не получилось. А сейчас, Юрий Васильевич, где наши застряли?»
«Сейчас, Ваня, линия фронта проходит перед Оршей и Витебском, а Красная армия готовится освобождать Белоруссию и Польшу».
«А что же нам делать? Может, еще повезет?» — сокрушался Замотаев.
«Нет, Ваня, везет лишь в карты и рулетку, а в нашей ситуации многое зависит от каждого из нас. Паниковать пока рано. Давай рассудим. Вот ты прыгнул с парашютом, приземлился, сложил парашют и отправился к инструктору Фролову докладывать ему, что все в порядке. А когда тебя забросят в тыл Красной армии, и ты на родной земле оказался? Ты свободен. Для немцев ты теперь недосягаем, неуязвим. Для наших — неизвестен. И ты должен сделать выбор: куда идти, искать ли железнодорожную станцию и выполнять задание Абвера или прийти в первую попавшуюся воинскую часть Красной армии, откуда тебя направят в советскую военную контрразведку, где ты и доложишь все о себе и о заброшенных в тыл Красной армии ребятах. Тем самым ты, Ваня, предотвратишь грозящую Красной армии опасность. Поверь, ты будешь не первый, и не последний, кто так поступит.
В начале сентября немцы забросили в тыл Красной армии двадцать девять таких же подростков-диверсантов, которые обучались здесь, в этой школе. Хотя на словах все они заверяли немцев, что готовы выполнить любое их задание и вернуться с честью назад, но прошло почти три месяца и ни один из них так и не возвратился. Я уверен, что все они обманули немцев, отказались совершать диверсии и пришли к своим, потому что сохранили преданность Родине и свои неподкупные сердца.
Я, как патриот своей Родины, очень хотел бы, чтобы и ты и все твои товарищи поступили так же, как те двадцать девять истинных патриотов. Как это сделать? Ты уже знаешь. А другие? Ведь я не могу их напрямую, в лоб, агитировать. А вдвоем, с твоей помощью мы бы могли незаметно, скрытно от немцев сориентировать ребят, как им следует действовать. Так, Ваня, ты согласен?»
«Я согласен. Можете рассчитывать на меня!» — с жаром заявил Ваня.
«В разведке, Ваня, есть железное правило конспирации: Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами».
«Это мне знакомо, — прервал меня Замотаев, — когда в детдом наведывались партизаны и привозили трофейные продукты, то наши воспитатели наставляли нас — ни гугу. Не болтатьі Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами. Соблюдайте конспирацию!» — требовали они.
«Поэтому будь осторожен, сдержан в разговорах, особенно с преподавателями и сотрудниками школы. Все они докладывают о вас Больцу Доверяй только тем товарищам, которым веришь, как себе. Да и их проверяй. Помни, подростки подвержены внушению и, запуганные немецкими угрозами, могут стать малодушными и трусливыми. Есть и такие, у которых психика еще непрочная, не устоявшаяся. Они могут безрассудно стремиться к самоутверждению, когда у них еще не выработано представление, барьер между рискованным и не рискованным поведением. Им нередко кажется, что здоровье и жизнь — это недорогая цена за свое любопытство. И я опасаюсь за таких. Сумеют ли они самостоятельно, без помощи извне преодолеть свою нерешительность. Так вот, наша задача, Ваня, помочь им».
«Юрий Васильевич, конечно, из семидесяти воспитанников кто-то может оказаться малодушным и нерешительным. Но как вожатый я ручаюсь, что больше половины ребят по-звериному ненавидят фашистскую немчуру за горе, которое она принесла нам! А тех, кто еще сомневается, запуган угрозами, мы сумеем убедить и сагитировать на нашу сторону. Ведь я их хорошо знаю и понимаю. Все мы, в том числе и они, набраны и вышли из одной среды, из организованной красногалстучной жизни, где главную клятву — жить, учиться и бороться — давали все. Многие ребята, как и я, сберегали свои красные галстуки и сохраняют веру в нашу победу».
Заканчивая нашу беседу, мы подошли к моей любимой березке и притихли, очарованные этим даром природы.
«Любота! — тихо проговорил Ваня. — Неспроста немцы ставили кресты из березки на могилах своих погибших солдат. Вся местность вокруг Минска утыкана ими, — красота и жуть. Кресты, как солдаты, стоят в строю».
После разговора с Ваней я возвращался в приподнятом настроении, почувствовав что-то теплое, что исходило от Замотаева ко мне. Помню, тогда у меня впервые возникла идея усыновить этого паренька. Это обрадовало бы его и скрасило бы мое горестное одиночество. Да и мне легче было бы вдвоем с Ваней срывать авантюрные планы немцев в отношении остальных подростков. А о дальних планах я не задумывался.
С этой мыслью, точно чем-то обогащенный, я и уснул и спал без обычно сумбурных сновидений.
Откровения майора Шульца
В декабре вернулся Больц довольный и радостный — ему Абвер восстановил прежнее звание капитана. Он от души поздравил и меня с присвоением мне такого же звания. Я доложил ему, что занятия в школе идут нормально, ребята сделали по одному тренировочному прыжку с парашютом. Все прошло без происшествий. По просьбе ребят я только заменил Абрамова, а вместо него для проведения утренней зарядки назначил воспитанника — пятнадцатилетнего Ивана Замотаева, который еще в детдоме проводил с ними эти занятия. Парень он толковый, душевный, жадный до работы и занятий, среди ребят поддерживает дисциплину и порядок и во всем помогает мне. Я к нему привык и чувствую себя с ним спокойно и уверенно. И хочу его усыновить — он круглый сирота, с 8 лет скитался по детским домам. Думаю, он бы скрасил мою холостяцкую тоскливую жизнь.
«Ты поддерживаешь мою просьбу?» — поинтересовался я у Больца.
«Я-то поддержу, а вот в штабе абверкоманды — не знаю. Ты напиши подробный рапорт, а я доложу начальнику команды. В штабе могут возразить, мол, он вышел из детдомовской красноталстучной атмосферы и, наверное, заражен коммунистическим духом».
«Фриц, ты же знаешь, что красный галстук — это цвет не столько коммунизма, сколько романтизма, это пламя костра, зарниц, походов», — возразили Больцу.
«Кстати, в конце месяца, — заметил Больц, — из Берлина к нам с проверкой приезжает работник Абвера майор Шульц. Ты, Юра, посоветуйся и с ним. Он влиятельный офицер. Пока же нам надо готовиться к встрече и подтянуть пацанов», — добавил Больц.
Через две недели приехал майор Шульц, подтянутый, лет сорока пяти офицер. Шульц сначала был немногословен, сдержан в оценке событий на фронте и при всем усталом пессимизме старался выражать немецкую самоуверенность и некую надежду. О своей миссии и полномочиях контролера говорил телеграфно, заявил, что приехал под давлением, которое на Абвер оказал штаб группы армий «Центр» и персонально генерал Модель. Они стремятся сконцентрировать все силы вермахта и приданные им абверкоманды и группы. Поэтому мне приказано выяснить, готова ли «Особая команда Гемфурт» к диверсионным операциям в тылу русских и, если готова, передислоцировать ее в тылы вермахта, в Польшу, под город Конин, в качестве резерва командования.
После нескольких рюмок коньяка и обильной закуски Шульц взбодрился, посвежел, стал говорливым и откровенным. На вопрос Больца, какова ситуация сейчас на Восточном фронте и каковы планы, по данным военной разведки, на весенний и летний период 1944 г., Шульц, хотя и пространно, но здраво ответил:
«Наше положение к концу 1943 года стало критическим и напоминает говно с перцем (Drek mit Pfeifer). Главная задача командования вермахта состоит в том, чтобы собрать все силы и распределить их так, чтобы выстоять там, где противник будет наносить новые удары.
