Шкура лисы - Скворцов Валериан

Практика Железного Феликса, влившего шпионаж в терроризм, а терроризм поднявшего на уровень бюджетного, государственного обеспечения — кладезь опыта манипулирования национальным подсознательным. Сын польского дворянина, католик, он провел 11 лет в сибирских рудниках. Говорил шепотом. Предчувствовал, что проживет недолго. Да что с того? Человек западного воспитания, он знал закон Лукиана о том, что любая победа в гражданской войне — поражение всей нации. Стоик и прагматик, он оставался единственной твердью в бушующем море коллективных и личностных страстей. Именно Дзержинский сформировал силы внутренней безопасности и внешнюю разведку Ленина — ВЧК. Средоточение власти полицейской, прокурорской, судебной и исполнения наказаний, в том числе исключительной, в одном учреждении — это гениально. Такое учреждение априори всасывало жестких, мстительных, комплексующих и считающих себя при любых обстоятельствах носителями конечной истины пролетарских и интеллигентских пассионариев. Оно великолепным образом превращало несогласных и, тем более, сопротивляющихся в осужденных, минуя юридические процедуры. Между этими двумя экстремальными разновидностями человеческого материала — всегда правых и всегда неправых прело и выдавливало на поверхность пузыри аммиачных газов бескрайнее болото доносчиков и приспособленцев.

Если шпионаж вне человеческого фактора — ничто, значит и безопасность всякой организации, структуры или системы должна обеспечиваться ловушками и ловчими сетями, рассчитанными, прежде всего на людей. Как и в других видах охоты западни на человекоподобных строятся на точном знании шпионских примет и следов всех видов, но в данном случае — психологических. Охотник, рыбак и грибник предвидят где, когда и при каких обстоятельствах объявляются особи нужного сорта. Шпионов всегда рады видеть.

«Что хотят знать о нас во враждебном окружении?» — вопрошал Йозеф Глава. И отвечал: «Все!» А поэтому приходиться это «все» фальсифицировать. Пусть гоняются за тенями!

Общественная жизнь с колыбели вяжет по рукам и ногам регистрирующими метками всякого. Даже у горилл новорожденный — член стада. Люди же не только застревают в памяти сородичей. Homo Sapiens пробирается по жизненным лабиринтам в тесноте и толкучке занудных свидетелей, которые по поводу его каждого верного и, тем более, не верного шага создают сотни документов, включая отпечатки пальцев на электронных носителях, анализы ДНК и цифровую память на запахи. С годами не только тело, душа человека покрывается бессчетными административными татуировками. Даже гориллы, доведись им родится или околеть в зоопарке, вносятся в регистры, ветеринары и уборщики ведут о них сотни записей.

Расстаться со штампами и метками, содрать с себя густой нарост идентификации, по сути административную шкуру, приросшую к телу, значит умереть, оставаясь живым. Другими словами, оказаться невидимкой и, если понадобиться, мертвым документально, в особенности, если на отринутое имя выписано формальное свидетельство о кончине. Возвращение к жизни, разумеется, в другой среде и ином времени совершается путем втискивания бренных телес, сбросивших административное прошлое, в иной бумажный чехол. Новое прошлое автоматически открывает дверь в новое будущее. Метаморфоза тем надежней, чем безупречней краденая натуральная или искусственная, инкубаторная идентификация.

Всегда ли тщательно подготовленный и предельно осторожный профи сумеет подменить собственную личину, обуздать и замаскировать свою психику, изнасиловать наследственность, привычки и навыки, то есть растворить свой изначальный образ до прозрачности дистиллированной воды и сделаться «невидимкой» для поджидающих в засадах или идущих по его следу?

Вся трудность в том, что дистиллированной воды в природе не существует.

Конечно, нелегалы умеют быть, то есть обретаться среди людей теми, кто они не есть на самом деле. Шпион обязан не казаться, а именно быть чем угодно — дирижером симфонического оркестра, писателем, предпринимателем, преуспевающим служащим или, напротив, суетливым бездарным идиотом, малым на побегушках, опустившимся бомжем; высокопоставленным офицером генерального штаба или одуревшим от службы недокормленным стройбатовцем, рыдающим над посылкой из комитета солдатских матерей; министром или слепнущим до рассвета у компьютерного монитора безвольным недоучкой; домовладельцем или истопником; обитательницей «хрущобы» или престижной дамой из коттеджного поселка. Каждую из этих жизней, а вернее — жизненных стилей, и в пьяном виде, в пылу сексуальных страстей, во сне и обмороке, даже в сортире и вдали от глаз людских, в особенности же вдали от них, должно совмещать с иной и подлинной — секретной, посвященной совершенно иному и совершенно иного стиля.

А в ткани-то, из которой скроена поддельная идентификация, остаются швы, стежки, неуклюжести. Они как раз и прощупываются там, где разные стили двух жизней, а то и нескольких жизней вообще, сшиты друг с другом. Самому дисциплинированному и профессионально подготовленному шпиону невозможно всегда и везде избежать мелких нестыковок между своим истинным положением и поведением, если они, эти нестыковки, оказываются под микроскопом. Наросты, не совпадающие по цвету или фактуре нити, любые закрашенные заплатки проступают наружу при определенных условиях… Это и будут следы нелегала, которые охотник за шпионами высмотрит и нащупает, это та самая паутинка, по которой ползет к мухе паук с пастью, полной желудочной кислоты.

С другой стороны, совершенство тоже подозрительно. В шкафу всякой семьи прячется скелет, заваленный рухлядью. Скажем, алкоголик, растративший казенные деньги, или ребенок, у которого другой отец, о чем знает лишь мать. Приходится скрывать некие происшествия, чего-то стеснятся или заставлять себя что-то забыть. Совершать ошибки или оказываться пойманным на таких ошибках — в природе человека; это свидетельство его подлинности. Значит, высматривающим ошибки — от любопытства или по должности приходиться подсовывать такие, которые присущи натянутой на себя внешней жизни, как если бы они полностью вытекали из всего поддельного прошлого и такого же поддельного настоящего у шпиона по найму.

Говорят, что судьба человека — его характер. Судьба нелегала фальшивый характер, включая фальшивые ошибки.

От директора берлинского Музея западных союзников второй мировой войны Гельмута Трупнова пришлось услышать однажды сходную мысль.

— Вы знаете, — сказал он, — компьютер глуп именно потому, что не ошибается. Сбор же и поставка информации являются результатом человеческих планов и потребностей. Техника существует только для того, чтобы реализовывать эти цели и желания. Таким образом, с одной стороны, не надо ожидать чудес от технологии, хотя она позволяет делать вещи, которые предыдущим поколениям казались невообразимыми. Во времена холодной войны техника, конечно, внесла свой вклад в то, что узнавали о военном потенциале друг друга противоположные стороны. Но это тоже не были чудеса. Чудеса совершали люди, потому что обладали искусством ошибаться. Такое искусство очень важная вещь, в том числе для умиротворения ситуации и повышения уровня безопасности…

Итак, человек и ремесло, в том числе умение ошибаться, первичны, а техника — следом.

Ну, а число агентов? Если умение каждого помножить, то, стало быть, и результаты его применения станут во столько же кратными?

Йозеф Глава отвечал на вопрос вопросом: художников много, да как слепить из них хотя бы пару Рафаэлей?

Как крайности, применяются два метода сбора информации. Согласно первому, не количество, а её качество и, соответственно, качество поиска и поисковиков имеет значение, то есть сведения изначально должны стать «точечными», высокой пробы.

Конторы, придерживающиеся второго метода, напротив, беспрерывно и в гигантских объемах прокачивают данные из любых источников, в том числе и открытых, газет и журналов, радио и телевидения, электронной «паутины», из докладов и научных сообщений, всякого рода обзоров, знакомств, симпозиумов, презентаций и тому подобного. Что подвернется. Это работа не для Рафаэлей, конечно. Но «ширпотреб» после аналитических перегонок тоже дает качественный продукт.