Через полминуты стало ясно, что контратаки не предвидится. Лихая молниеносность нападения, видимо, лишила грабителя всех запасов дыхания. Он болезненно побулькивал и не делал никаких попыток подняться с пола. Арчи пришел к выводу, что можно без опаски встать с него и зажечь свет, что и исполнил. А когда по завершении маневра обернулся, то узрел своего тестя, сидящего на полу, почти бездыханного, всклокоченного и моргающего от внезапного яркого света. На ковре возле мистера Брустера лежал длинный нож, а рядом с ножом в своей великолепной раме располагался шедевр мисс Элис Уигмор, невесты Д. Б. Уиллера. Арчи озадаченно уставился на этот набор.
– Э… что… а? – наконец произнес он растерянно.
В области позвоночника Арчи ощутил нашествие ледяных мурашек. Зрелище это могло иметь только одно объяснение. Его худшие страхи оправдались. Напряжение современной жизни оказалось непосильным для мистера Брустера. Сокрушенный тысячью и одной заботой и тревогой, неотъемлемых от существования миллионера, Дэниел Брустер чокнулся.
Арчи пребывал в полной растерянности. Он впервые столкнулся с подобной ситуацией. Как, спрашивал он себя, полагается поступать в таких случаях? Каковы требования этикета? Что, короче говоря, от него требуется? Он все еще смущенно и беспомощно размышлял, из предосторожности пинком загнав нож под диван, когда мистер Брустер обрел дар речи.
И в словах, и в том, как они произносились, он показал себя настолько обычным, абсолютно прежним, что Арчи испытал огромное облегчение.
– Так это ты, мерзкая язва, ты, гнусный репей! – сказал мистер Брустер, накопив достаточно воздуха, чтобы излить душу. Он испепелял зятя полным отчаяния взглядом. – Я мог бы заранее предвидеть! Да окажись я на Северном полюсе, ты и там бы меня достал!
– Налить вам стакан воды?
– За каким дьяволом, – грозно вопросил мистер Брустер, – мне, по-твоему, нужен стакан воды?
– Ну… – Арчи тактично замялся. – У меня вроде бы впечатление, что вы немного переутомились. Я хочу сказать – водоворот современной жизни и все такое прочее…
– Что вы делаете в моей комнате? – сказал мистер Брустер, меняя тему.
– Ну, я зашел сообщить вам кое-что и ждал, и увидел, что какой-то типчик шебаршится в темноте, и подумал, это взломщик или какой-нибудь громила нацелился на ваше добро, и, по зрелому размышлению, решил, что вдарить по нему обеими ногами будет самое оно. Понятия не имел, что это вы, старина! Ужасно сожалею и все такое прочее. Из самых лучших побуждений…
Мистер Брустер глубоко вздохнул. Он был справедлив и не мог не признать, что в данных обстоятельствах поведение Арчи было довольно естественным.
– Ну что же! – сказал он. – Мне следовало ожидать какой-нибудь помехи.
– Жутко сожалею!
– Ничего не поделаешь. Так что вы хотели мне сказать? – Он просверлил зятя неумолимым взором. – Ни цента сверх двадцати долларов, – добавил он холодно.
Арчи поспешил рассеять это простительное заблуждение.
– Нет-нет, я совсем по другому делу, – сказал он. – Собственно говоря, я думаю, это самое оно. Меня оно взбодрило дальше некуда. Я только что поужинал с Люсиль, и пока мы ковыряли продукты питания, она сказала мне такое… Не скрою, настроение у меня сразу поднялось на сто градусов. Она отправила меня к вам спросить, очень ли вы против…
– Я дал Люсиль сто долларов в прошлый четверг!
Арчи это больно ранило.
– Боритесь с этой пошлой меркантильностью, старина! – посоветовал он настойчиво. – Сути вы и близко не уловили. На ярд мимо мишени! Абсолютно! Люсиль велела мне спросить, очень ли вы против… чтобы в относительно близком времени… стать дедушкой! Положение, конечно, паршивое, – сочувственно продолжал Арчи, – для типуса вашего возраста, но куда деваться?
Мистер Брустер булькнул.
– Вы хотите сказать?..
– Я хочу сказать, что тут можно почувствовать себя патриархом. Снежно-белые власы и тому подобное. Ну и конечно, типусу в расцвете лет, как вы…
– Вы хотите сказать… Это правда?
– Абсолютно. Конечно, сам я всецело «за». Не помню, когда еще я чувствовал себя так забористо. Когда поднимался сюда, я пел. Просто щебетал на весь лифт. Но вот вам…
В мистере Брустере произошла странная перемена. Он принадлежал к тем людям, которые выглядят высеченными из монолитной скалы, но вдруг необъяснимым образом как бы растаял. Секунду он смотрел на Арчи, потом стремительным движением сжал его руку железной хваткой.
– Лучшая новость в моей жизни! – пробормотал он.
– Жутко мило с вашей стороны так к ней отнестись, – сказал Арчи благодарно. – Я хочу сказать: стать дедушкой…
Мистер Брустер улыбнулся. Про человека его внешности невозможно сказать, что улыбнулся он шаловливо. И все-таки в этой улыбке было что-то, отдаленно напоминающее шаловливость.
– Мой милый старый стручок, – сказал он.
Арчи вздрогнул.
– Мой милый старый стручок, – неколебимо повторил мистер Брустер. – Я счастливейший человек в Америке! – Его взгляд скользнул по картине на полу. Он слегка содрогнулся, но тут же взял себя в руки. – Теперь, – сказал он, – я сумею смириться с необходимостью жить с этим… этой… до конца моих дней. Я чувствую, что она не имеет большого значения.
– Послушайте, – сказал Арчи, – то есть как? Я бы воздержался от вопросов, но раз уж вы сами подняли эту тему, то скажите, как мужчина мужчине, что, собственно, вы делали, когда я приземлился на вашем позвоночнике?
– Полагаю, ты подумал, что я свихнулся?
– Ну, вынужден признаться…
Мистер Брустер бросил на картину недружелюбный взгляд.
– И было бы неудивительно после того, как мне пришлось прожить с этой адской мазней целую неделю!
Арчи в изумлении уставился на него:
– Послушайте, старина, не уверен, что я вас понял правильно, но у меня сложилось впечатление, что это милое старое произведение искусства вам не нравится.
– Не нравится! – вскричал мистер Брустер. – Да эта штука чуть с ума меня не свела! Всякий раз, когда она попадалась мне на глаза, у меня родимчик начинался. Сегодня к вечеру я почувствовал, что больше не выдержу. Огорчить Люсиль, сказав ей об этом, я не хотел, а потому решил вырезать проклятущее полотно из рамы, а Люсиль сказать, что ее украли.
– Какое совпадение! Ведь именно так поступил старина Уиллер.
– Какой старина Уиллер?
– Он художник. Мой хороший друг. Картину написала его невеста, и, когда я ее слямзил, он ей сказал, что картину украли. Ему она вроде тоже не так уж сильно нравилась.
– Видимо, у твоего друга Уиллера тонкий вкус.
Арчи поразмыслил.
– Ну, все это не по моей части, – сказал он. – Лично я всегда этой картиной восхищался. Чертовски сочная штукенция, так мне казалось. Тем не менее, если вы относитесь к ней так…
– Именно так, можешь мне поверить!
– Ну, в таком случае… Вы же знаете мою неуклюжесть… Можете сказать Люсиль, что виноват только я…
Уигморская Венера улыбалась Арчи с пола улыбкой, показавшейся ему жалобной, молящей. На мгновение он ощутил угрызения совести, но затем закрыл глаза, скрепил сердце, грациозно подпрыгнул и приземлился на картину обеими ногами. Раздался треск рвущегося холста, и Венера перестала улыбаться.
– У-уф! – сказал Арчи, с раскаянием глядя на погибший шедевр.
Мистер Брустер его раскаяния не разделял. Второй раз за этот вечер он потряс ему руку.
– Мальчик мой! – произнес он дрожащим голосом, глядя на Арчи так, будто увидел его новыми глазами. – Мой милый мальчик, ты ведь прошел всю войну?
– Э? Ну да. Всю милую старую войну до самого конца.
– И какой у тебя был чин?
– Второго лейтенанта.
– Тебя следовало сделать генералом! – Мистер Брустер вновь горячо пожал ему руку. – Могу только надеяться, – добавил он, – что твой сын пойдет в тебя!
Есть некоторые комплименты – или комплименты, исходящие из определенных источников, – от которых скромность шатается в полном ошеломлении. И вот так зашаталась скромность Арчи.
Он судорожно сглотнул. Ему никогда не приходило в голову, что он услышит подобные слова от Дэниела Брустера.
