Академия родная - Ломачинский Андрей Анатольевич

Народ тут же переметнулся на сторону Игорька, стал орать на офицера и просить отпустить бедного солдатика. Рядышком едет какой-то русский мужик, он начинает гневно расспрашивать, как такое произошло. Другой мужик, уже литовский, начинает с ним спорить, доказывая, что литовцы такого сделать не могли, а обувку, скорее всего, спёрли русские. И тут этот литовец замечает Колю, за спиной которого болтаются армейские ботинки явно десантного образца. Литовец спрашивает Шлёму: «Соолдатас, у-уу тебя таакие виисокие боотинки были?» А потом указывает на Колю: «Воон он, воор!!! Я же гоовоорил, руусский!» К нам через толпу начинает продираться разъяренный громила-старлей. Ничего не понимающий водила останавливает автобус и на счастье открывает двери. Мы с Милей долго не думаем – выпрыгиваем из автобуса и даем стрекача от греха подальше. Через секунду десантируется Шлёма и шлепает своими покрышками нам вслед. Вдогонку что-то орёт высунувшийся лейтенант, но тут двери закрываются, и автобус отходит. Мы переводим дыхание, заставляем Ламина обуть его злосчастные новые БД и бредём назад к остановке ждать следующего автобуса.

ПРИКОПНИТЕ БАБКУ

Пролетела войсковая практика, мы вернулись в Ленинград. Завтара добрый дядька Ридкобород будет принимать устный зачет по парашютно-десантной подготовке, а сегодня делать нечего. Надо бы книжку читать. Но это лишнее – Ридкобород еще вчера вечером позвал Батю, нашего художника Виталика Руденко, и приказал ему каллиграфическим почерком подписать все зачётки. В графе «оценка» было велено написать «зачтено». А потом Ридкобород во всех зачётках расписался. Батя военную тайну в секрете не сдержал – срали мы теперь на этот зачёт. Больше никто ничего учить не будет. Будем гулять и к отпуску готовиться.

Тут к нам в комнату забегает взволнованный ленинградец Вовка Чернов. Чернов, курок третьего взвода. Он не десантник, но всё равно нам с Колей друг.

Мужики! Помогите прикопнуть бабку.

Чего?

Да дело тут такое… У моей бабушки есть подруга – в обед сто лет. Должно было быть. Померла она. Бабуська совсем одинокая, хоть и подружек куча. Но они там все – свидетельницы бытия Ивана Грозного, самые молодые – так Петра Первого. Короче, хоронить некому; нужна помощь, мужские руки. А кроме вас, никого нет. Мне мать пятьсот рублей дала, так что поминки с водкой гарантирую!

Вовкин отец воевал в Афгане, а его машиной, «Волгой»-фургоном, Вовка пользовался по доверенности, как своей. Поехали мы в мастерские Академии. Там нам за сто рэ сварили примитивный памятник – треугольный обелиск с крестиком. Покрасили мы этот памятник серебрянкой, а когда просох, привязали его к черновской «Волге» на крышу. Ещё за стольник заказали в похоронном бюро маленький автобус «ПАЗик», на пару сотен накупили водки и вина, а остальные деньги оставили неприкосновенным запасом на всякие накладные расходы. Гроб нам Коля сделалал бесплатно из досок, что уж год как валялись во дворе Факультета, а обивку бабушки принесли. Они же и поминальный обед приготовили. Короче – завтра погребение.

Мы нашему прапору Вась-Петровичу Чудаку ситуацию доложили и на зачёт первыми пошли. Добрый дядька Ридкобород наши мудрствования особо слушать не хотел, и уже через пять минут мы оказались свободны на все четыре стороны. Вышли мы с «тактики», а там уже Чернов нас на папиной «Волжане» поджидает. Сверху ракетным обтекателем надгробный памятник красуется. Сели, поехали бабушку хоронить. Приехали. А там уж всё готово – надо бабушку из квартирки вынести, чтоб на подъезд в последний раз посмотрела, загрузить в автобус и везти на кладбище. И тут до нас доходит – чтобы гроб нормально нести, а тем более в могилу опустить, ЧЕТЫРЕ мужика нужны! А нас трое. Тогда мы пришли к временному решению. Вначале надо в автобус загрузить всех живых бабушек, а потом через заднюю дверь как-нибудь втроём умудриться запихать гроб. Колю мы решили поставить в ноги одного – он самый сильный, пусть несёт.

Стали заводить бабушек в автобус, а одна бабулька… Ну столько не живут, какая старая, – на ступеньку автобуса ногу поставить не может. Чтоб сразу двух не хоронить, Чернов её в свою «Волгу» на заднее сиденье усадил. Потом мы кое-как задвинули гроб в автобус и дали водиле червонец сверху, чтобы тот не спеша на кафедру подъехал. Разворачиваемся, едем обратно на «тактику». Смотрим, в числе самых последних с зачёта выходит Поль. Морда довольная – мужик в отпуск собирается. Поль, он же Поляков, родом из Пятигорска, мне почти земляк. Я опускаю окошко и ору:

Поль! У тебя билет на когда?

На завтрашний вечер, а что?

Тогда садись с нами немедленно – на часок твоя физическая сила срочно нужна, а уж обед гарантируем.

Поль, не слишком вдаваясь в подробности, садится к нам в машину, пожрать мужик всегда любил. Он вообще-то молчун был, если скажет за день три слова, то уже вроде как выговорился. Поэтому до Пискарёвки он рта не раскрывал, пока Вовка нас просвещал, какая старушенция странная – вроде ещё с Блокады у неё антиквариата на мульён. Это ему его родная бабушка рассказала по секрету – вроде как та работала в пекарне, а отсюда и богатство. Чернов за рулём, я рядом, сзади с одного боку Коля, с другого Поль, а посередине бабка. В конце концов Поль спрашивает:

А что за помощь?

Да делов-то пустяки – бабку прикопнуть.

Это у которой миллионы?

Ну да!

Тут Поль недоверчиво смотрит на сидящую рядом старуху и вдруг начинает истошно орать:

Остановите машину! Выпустите меня! Я в вашем деле не участвую!

Ты чё? Делов то на минуту! Совсем оборзел, уже почти приехали.

На повороте к кладбищу Чернов сбавляет скорость, а Поль открывает дверь и пытается выпрыгнуть на ходу. Нам, сидящим впереди, всё еще не понятен ход поляковской мысли, а вот до Коли уже дошло. Он хватается за живот и начинает истошно ржать. Сидящая рядом бабка из ума совсем выжила и, глядя на Колю, тоже начинает громко смеяться, во всю открывая свой беззубый рот. Поля такая реакция смутила, тот, как и бабка, открывает рот, правда, не смеётся, но уже и из машины не прыгает. Коля нам орёт:

Мужики, он подумал, что это ТА бабка! Поль – вон бабка! Сзади нас, в автобусе.

Тут и мы начинаем ржать. Поль смущенно улыбается:

А-а-а!!! Ну если она уже того… В смысле, естественной смертью, то я что… Я за! Прикопнём, какие дела!

Подъехали к могиле. А при социализме кладбище было – единственное место, где рэкет. Выкопают экскаватором «Беларусь» какую попало яму, а чтоб всё цивильно прошло – плати им сверху. Если не хочешь платить, то сам в эту яму лезь уголки подрубать да комки разбивать. А тут не то что комки – тут глыбы мраморные! Земля – плотнейший суглинок, каждая вывернутая экскаватором груда не меньше, чем центнера. Об такую лопата звенит как о камень, разве что искры не высекает. От такой безысходности у нас даже руки опустились – это ж как такое на гроб кидать? Как пить дать поломается… Что потом бабушки скажут – они в таких делах щепетильные… Смотрим, а неподалеку тот же «Белорусь» другие могилы роет. И тут Коля берёт главную роль:

Так, гробик вынесли, вынесли! На небко голубое душа пошла, а землица да будет пухом… Ну-ка крышечку сюда! Молоточек, гвоздики! Веревочки поддели. Теперь понесли, опустили! Да мягко опускать, не как Брежнева! Теперь все по горсточке кинем. Ну-ка все по горсточке и в автобус. Не надо вам здесь мерзнуть – пожилым людям необходимо о здоровье заботиться. Как будущий врач говорю. Все в автобус, а мы пока будем комья разбивать, да землицу мягкую выбирать.

Про Брежнева он не зря вспомнил – того церемониальная группа кремлевской охраны с таким грохотом в могилу опустила, что вся страна до самой перестройки этот случай вспоминала. Пока бабушки своими слабенькими ручками кидали жменьки землицы, Коля успел сбегать к трактористу. За очередной червонец он попросил того подъехать к могиле и бульдозерным ножем сгрести кучу обратно в яму. Тот выразил законное сомнение: «А меня после не побьют?» Коля заверил, что не побьют, и вообще ритуальный порядок – это его проблема. Тракторист подогнал свой «Беларусь», но боязливо остановился неподалеку от могилы. Мы же подбежали к бабушкам и стали их под ручки усаживать в автобус. Осталась только та старушенция, что в автобус залезть не могла. Тогда Коля махнул рукой водителю, и тот увёз бабушек на поминки, а тракторист, видя, что опасных свидетелей нет, за секунды засыпал яму. Мы воткнули памятник и разложили венки, забрались в «Волгу» и поехали кушать. Всю дорогу наша бабка то плакала, то смеялась не пойми от чего.