Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
— Юрик, ты выпрыгивай, я тебе девочек передам, а потом сам выберусь, — хладнокровно, откуда-то из-под папиной попы подал голос дядя Миша.
— Ыааааа, — заплакала Гаянэ.
— Без паники, — повторил папа, с превеликой осторожностью выпрыгнул из машины и по очереди помог нам выбраться.
Снаружи все выглядело не так страшно, как из салона автомобиля, но все равно в передрягу мы попали ужасную — Генриетта правым боком угодила в такую непролазную грязь, что выбраться самостоятельно уже не могла. Нужен был какой-нибудь буксир.
Только как найти буксир высоко в горах, километрах в двадцати от ближайшего селения, в безлюдной местности?
— Ыаааааа, мы тут умрем? — безутешно плакала Гаянэ.
— Неа, не умрем, — фальшиво-бодрым голосом успокаивали ее наши папы, — мы пешком дойдем до села Навур и найдем людей, которые нам помогут.
— Пап, а что Ба скажет? — дернула дядю Мишу за рукав Маня. — Она ведь ждет нас вся из себя красивая, в платье с цветочком на груди!
— Да, Ба по головке не погладит. — Дядя Миша по очереди поправил нам шапки, намотал крепко шарфы, взял Гаянэ на руки. — Ну что, искатели приключений, в путь?
— В путь! — пискнули мы.
— Не унывайте, — подбодрил он нас, — я ведь однажды уже проваливался в яму. Как раз на Генриетте. Говорю с высоты своего опыта — ничего страшного не произошло!
Папа захлопнул дверцы машины, запер ее.
— Да, устроили мы нашим девочкам восьмое марта, — вздохнул он. — Это все моя вина!
Мы тут же кинулись дружно убеждать папу, мол, ничего страшного, пройдемся пешком, зато вон красота какая, лес да горы, и воздух чистый.
— Не переживай, обязательно по дороге встретится какая-нибудь машина, так что доедем до селения мы очень быстро. А там найдем трактор, вытащим машину, и часа через два будем дома, — успокаивал его дядя Миша.
Это был, конечно же, наш день. На всем протяжении двадцатикилометрого пешего марафона нам не попалось ни одной машины. Еще бы, кто дурак в праздничный день выезжать в холодные горы? Ну, кроме нас, конечно.
Сначала мы шли по дороге. Папа с дядей Мишей передавали по эстафете друг другу Гаянэ и развлекали нас историями из своего детства. Особенно долго мы смеялись над рассказом дяди Миши о том, как он нарисовал десять рублей, подложил их в кошелек Ба, а себе забрал настоящие деньги.
— Это было до денежной реформы, так что десять рублей по нашим деньгам — это рубль. Но и на рубль можно было много чего накупить, вот я и шиковал до вечера, пока не вернулся домой и не получил по заслугам!
— Хахахаааа, — покатывались со смеху мы.
— И ничего не хахаха, — деланно возмущался дядя Миша. — Знали бы вы, как меня мать выпорола!
Потом мы решили идти не вдоль горного серпантина, а по возможности срезать углы. Срезать углы не очень получалось, земля была влажная, мы поскальзывались и въезжали в кусачие кусты чертополоха.
— Прям не дети, а ходячий гербарий, — сокрушался папа, пытаясь привести нас хоть в какой-то божеский вид.
Потом мы сильно проголодались и поели весь прошлогодний шиповник и пшат, [12] которые обнаружились на придорожных кустах. Потом мы дружно чесались от шиповника, как заправские блохастые собаки. Потом нам захотелось пить, и дядя Миша ушел в лес — искать нам чистый снег. Ждали мы его долго, целую вечность, и, когда уже решили, что он заблудился и его съели голодные волки, он вернулся, гордо неся на отодранном куске древесной коры холмик чистейшего снега.
— Не мог придумать, как его до вас донести, в руках быстро таял, — объяснил он нам свое долгое отсутствие.
Потом я стерла ноги в кровь, потом у Маньки сводило икры, потом Каринку пробил понос…
В общем, дошли мы до села Навур в восемь часов вечера. Первым делом позвонили домой, чтобы успокоить маму.
— Наденька, — сказал папа в трубку в присутствии всего мужского состава села Навур, — машина застряла в горах, мы сейчас отправим детей на попутке домой, а сами поедем вытаскивать ее. И позвони Розе, мы сами звонить ей уже не успеваем.
— Боятся, — шепнула мне на ухо Манька.
Дома мы оказались только в девять вечера. Мама долго отпаривала нас в кипятке, растирала махровым полотенцем и вычесывала из волос и бровей репейник и чертополох. Потом она накормила нас горячим ужином, дала каждой от греха подальше по таблетке аспирина, уложила в постель, накрыла пуховыми одеялами и долго плакала, сидя на краешке кровати.
— Я думала, вы все погибли, — всхлипывала она.
Ну а что устроила Ба папе и дяде Мише, когда они вернулись под утро на победно выколупанной из замерзшей к вечеру грязи Генриетте, рассказывать не имеет смысла. Потому что каждый в нашем городе, кто имеет уши, слышал все, что Ба им высказала.
Все от первого до последнего ласкового слова.
ГЛАВА 9
Манюня узнает все о наших корнях, или Как Каринка с розеткой экспериментировала
Как ведут себя обычно люди, когда сильно болеют? Они стонут, бредят, активно страдают и всячески требуют к себе повышенного внимания. Могут из вредности падать в обморок или для пущего разнообразия проводить досуг в обнимку с фаянсовым другом. Вот как обычно ведут себя люди.
Папу, когда он сильно болел и пугал нас намерением незамедлительно отправиться на тот свет, можно было застать только в одной позе — головой в холодильнике. Потому что чем сильнее он болел, тем больше ему хотелось есть.
— Юра! — всплескивала руками мама. — Тебе что врач сказал? Отлеживаться и пить овощные бульоны. А ты в отместку килограмм колбасы съел. Пюре подъел! Выпил весь рассол из маринада. А теперь фрикадельки из супа вылавливаешь!
Папа быстренько проглатывал очередную фрикадельку.
— Жена! Нашла кого слушаться. Врачей! Они тебе еще не такое насоветуют, ненормальные люди. — Он боком прокрадывался к выходу из кухни, по пути выхватывая из хлебницы полпростыни лаваша. — Я борюсь с заболеванием своими методами. Ты мне не мешай!
Мама теряла дар речи. Будь отец представителем любой другой профессии, его еще как-то можно было бы понять. Но если ты врач, притом врач высшей категории, всю жизнь ездишь в Москву на курсы повышения квалификации и свободное время проводишь, штудируя медицинскую литературу, очень странно слышать от тебя фразу: «Нашла, кого слушаться, врачей!»
— Да если бы доктор сказал — ешь круглые сутки, — ты бы зашил себе рот суровой ниткой! Можно подумать, я тебя первый день знаю! — У мамы от возмущения краснел лоб.
— Много говоришь, женщина. — Папа наспех проглатывал лаваш и, лежа в постели, принимался выклянчивать еду на всю квартиру: — Наринэ, принеси отцу морковки. Морковка — это же диетично? И яблок принеси. Ты моя старшая дочка, ты мне не откажешь, я знаю.
— Одно яблоко? — всовывала я голову в спальню. Папа, сложив руки на груди, скорбно лежал на подушках и глядел так, словно его два дня голодом морили.
— Три яблока. И морковок принеси три. Или пять. Возьми еще хлеба с сыром.
— Хорошо.
— И помидор положи с огурцами. А лучше сделай мне салат!
Папе не повезло с наследственностью — от предков ему досталось тяжелое заболевание — средиземноморекая периодическая лихорадка. Ею страдают народы, издревле населяющие средиземноморский регион. Так как медицина справляться с этим недугом так и не научилась, то папа по сей день борется с ним своими методами. Так сказать, клин клином вышибает.
Через день после приступа он выходил на работу. Никакие увещевания, что надо хотя бы еще денек отлежаться в постели, его не останавливали.
— Ну что ты за человек такой! — возмущалась мама.
— Я шикарный человек, жена, и тебе повезло, что встретилась со мной, ясно? — Папа, победно хлопнув дверью, выскакивал из квартиры.
— Вчера только скорую вызывали, — причитала мама, выглядывая в кухонное окно. — Юра, я тебя очень прошу, ты хотя бы на дежурство не оставайся!
