Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Граф Толстой и милиционер
Ну, деваться было некуда, и повезли меня сниматься в Ясную Поляну. А по дороге произошла история, о которой я и хотел рассказать.
Я, конечно, при бороде. И Питер со мной. А ехали мы на «Чайке», списанной машине начальства. На той самой, которую у нас прозвали «членовоз». А выехали мы ра-а-но! И тут посреди дороги жутко жрать захотелось. Смотрю – слева сельмаг, справа – пост ГАИ. Я и говорю водителю:
– Притормози.
Он притормозил, а на посту – милиционер. Он как увидел… Конечно, подумал, что какую-то правительственную машину пропускает, а его не предупредили. И он ссыпается по лесенке и несется к нам. А я забыл, что я – Лев Николаевич-то… Открываю дверцу и вылезаю.
Господи, что тут с бедным милиционером сделалось! У него лицо судорогой свело, вот клянусь! И слова не может сказать, только:
– Ва!.. Э!.. – И отмахивается, как от пчел.
А я решил подыграть и говорю:
– Подожди, милейший, граф есть хочет. В сельмаге есть что-нибудь?
Он трясется как осиновый лист и ртом воздух хватает.
– Нет!.. То есть да!
И как дунул через дорогу! Питер трясется от смеха, а я ему говорю:
– Ты молчи! Ты мой слуга из Англии.
А в сельмаге действительно и «нет» и «да»: одни сушки. И на том спасибо, моему «слуге» понравились. Потом мне рассказывали, что, когда Питер улетал в Англию, он увез с собой целый чемодан этих сушек.
Между прочим, министерству внешней торговли следовало бы задуматься над этим фактом. Не умеем мы торговать!
* * *
В общем, приехали мы в Ясную Поляну и все, что нужно было, отсняли…
Там был один замечательный момент. Посадили меня за стол Толстого и вдруг операторы-канадцы расхохотались, глядя куда-то поверх моей головы.
Я поворачиваюсь: за моей спиной фотография Толстого за этим же столом, и он тоже делает вид, что работает, как и я.
И вот отсняли мы все и возвращаемся в Москву. Глядим – на том самом посту пять милиционеров стоят.
– Питер, – говорю, – это нас ждут.
Притормаживаем, я вылезаю из машины, и гаишники начинают хохотать.
– Дуров, – говорят, – твой на бюллетене!
– Кто это? – спрашиваю.
– Утренний. Он пришел к начальству и говорит: «С ума сошли! Толстой без охраны едет! А вы – ничего! Не приняли никаких мер!» Начальник спрашивает: «Вася, какой Толстой?» А он: «Писатель! Знать надо!» Начальник говорит: «Спокойно, Вася, сними портупею, сдай оружие…» Разоружили его на всякий случай, позвонили домой и сказали: «Клава, твой – плохой, едет домой, вызывай врача». Выяснилось, что у него был нервный шок. Дали бюллетень на десять дней.
Но оказалось, что это еще не конец истории. Когда Питер Устинов был уже в Англии, в журнале «Иностранная литература» вышел его рассказ «Лев Толстой и милиционер». Рублей семь, наверное, получил за него.
А после того, как у них там, в Англии, показали по телевидению сериал, мне прислали оттуда газету с рецензией. Серия, где я снимался в Ясной Поляне (она называлась «Бородино»), была признана лучшей. Пустячок, а приятно. А что? Не было бы Васи и сельмага с сушками на тульской земле, я, может, и не вошел бы так органично в образ великого писателя.
Приглашение в Голливуд
Прошло какое-то время после того, как Никулин вызвал меня в Президиум Верховного Совета за получением ордена Трудового Красного Знамени, и меня приглашают в дирекцию театра. Там мне вручают шикарный конверт – весь в штемпелях и печатях. Вскрываю и вижу отпечатанное на машинке письмо на английском языке. Нашел переводчика, и тот мне перевел, что фирма «Парамаунт» приглашает меня на роль в фильм «Пятеро». И что из советских артистов предлагают сниматься еще господину Никулину. С американской стороны участвуют Пол Ньюмен и еще какой-то популярный артист. Я сразу все понял и позвонил Никулину.
– Владимирыч, – сказал ему, – больше ты меня не купишь. Кончай свои розыгрыши.
– Ты о чем? – спрашивает.
– О письме из Голливуда.
– Значит, ты тоже получил? – радуется Никулин. – И мне прислали. Не веришь? Сейчас я к тебе Макса с этим письмом пришлю.
Приезжает его сынишка и передает мне точно такой же конверт, в котором лежит письмо с переводом. В нем сказано, что господину Никулину предлагают роль в фильме «Пятеро», и что из советских артистов предлагают еще роль господину Дурову и т. д. Звоню Никулину.
– Юра, – говорю, – извини. А я думал, ты разыгрываешь. Ну что ж, поедем, научим их, как надо работать.
Проходит неделя, никто не интересуется моими связями с США, и министерство культуры молчит. Звоню Никулину.
– Владимирыч, – говорю, – ты чего-нибудь получал еще оттуда?
– Нет.
– Тогда, – говорю, – ну их к черту! А то дома уже все волнуются, когда дед поедет, чего-нибудь привезет.
– Не поедем, – соглашается Никулин.
– Не поедем – пусть прозябают.
Никулин помолчал немного и спрашивает:
– У тебя конверт далеко?
– Вот он, – говорю, – на столе.
– Возьми его в руки.
Я взял.
– Там есть большая треугольная печать? – спрашивает.
– Есть.
– Прочти, что на ней написано!
– Так там же по-английски.
– Но буквы-то ты знаешь, вот и читай.
Я читаю. А там написано: «Счастливого пути, дурачок!»
Липовые пробы
В свою очередь, я любил разыгрывать Юрия Никулина. Он у меня в Ленинград съездил на пробы в несуществующую картину.
Я позвонил ему из Питера и, изменив голос, в стакан сказал, что он утвержден на роль отца трех близнецов в советско-шведский фильм «Вишня». И попросил просто формально приехать на пробу сцены с близнецами, которых специально привезли из Швеции. Юра приезжает в Питер, идет на студию, а я сижу в отеле и представляю, как все происходит. Думаю: «Вот сейчас он приходит в актерский отдел и говорит: «Мне нужна группа «Вишня». Ему отвечают: «Такой не существует». – «Как?! У меня назначена проба с тремя шведскими мальчиками-близнецами». – «Никаких шведских мальчиков-близнецов нет». И тогда он говорит: «Та-ак, я понял. Зато есть один русский «мальчик»… И только я про это подумал, у меня раздается звонок: «Ах ты, такой-сякой, тра-та-та-та!..» Но не злобно, разумеется.
Внимание: черепахи!!
Снимаем фильм «Ко мне, Мухтар!». Ночь, мороз градусов под 30, собаки из уголовного розыска воют от холода. Мы все лежим вповалку в тулупах в какой-то маленькой комнатушке, где можно хоть чуть-чуть согреться. Все раздражены и очень устали, атмосфера общего недовольства нагнетается с каждой минутой. И вдруг ни с того ни с сего раздается голос Никулина: «Вот сейчас в цирке артист Семушкин готовит новый номер: гигантские черепахи». Наступает гробовая тишина, и даже собаки перестают скулить. «Он выходит в белом жабо, бьет бичом и на манеж выползают восемь гигантских черепах, они делают полный круг. Семушкин говорит: «Ап!» и они все встают на задние лапы… – Через большую паузу Никулин добавляет: «Восемь часов идет номер». И тут у всех начинается истерика, мы закатываемся от смеха, представляя, как публика восемь часов следит за еле двигающимися черепахами…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
