Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
И возродилось рабство, лицемерно прикрытое военной формой. Для вида даже зарплату мизерную начисляли. Но только на бумаге, на руки давали как и обычным солдатам.
Впрочем, что это я? Не об этом хотел рассказать совсем.
Мы лежали на койках и подавленно молчали. Вот уже и свет, мигнув, погас, заглох генератор в крайнем вагончике. Значит – время отбоя. Но не спалось. И не курилось, только мысль сверлила – за что ж мы тут пропадаем, чем же мы провинились перед Родиной, за что ж она нас так неласково – словно с преступниками.
Эх, Родина, не мать ты, а злая мачеха!
И тут задира опять начал свою песню:
– Андрей… молчишь – в пизде торчишь.
И тут уже все на него заорали:
– Заткнись, потрох поганый, и без тебя тошно! Ещё раз вякнешь – вылетишь на улицу, на всю ночь. По-эл, сука?
И тот угомонился наконец. Знал, что словами у нас не бросаются, в самом деле выкинут на улицу. Это называлось – выломили с хаты. И будет он потом бегать по чужим вагончикам и жалобно, униженно просить, чтоб его пустили заночевать. Не любили таких.
Зима 1980-го года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909 военно-строительный отряд.
Вот бывает так – подряд стечение нескольких несчастливых обстоятельств. А в результате, как говорит один мой знакомый: «Море крови, гора костей». Вот наложилось на общий неблагоприятный фон червивое мясо на эскадренном броненосце «Князь Потёмкин Таврический» – и пожалте, – известное восстание, с жертвами, с выкидыванием офицеров за борт, и прочими нехорошими вещами. Видно, командиры должны владеть искусством распознавать такое катастрофическое нарастание неблагоприятностей, чтобы предотвратить их неуправляемое развитие, бунт. А нет бы сказать потёмкинским командирам:
– Братцы! Мясо действительно ни к чёрту, ни одна собака жрать это не станет. Мясо за борт, а интенданта – под суд, мерзавца! Баталёру – заменить мясо солониной и всем выдать по дополнительной чарке. А теперь – команде петь и веселиться!
И глядишь, авторитет командира только выиграл бы от этого, и бунт удалось бы предотвратить. Но ложное самолюбие помешало сделать так потёмкинским командирам. Вот и побросали их за борт.
Так вот, о бунте в нашем стройбате. Служба – она везде трудна, никто не спорит. Но когда трудности службы не от самой службы, а от халатности и разгильдяйства командиров – жди беды. Или бунта, с выбрасыванием ответственных товарищей за борт и последующим приездом карательно-расстрельных команд. Читал недавно о трагедии на острове Русском, где умерли с голоду четыре матроса. Там так описывали положение в матросской учебке:
«Курсант Романенко три дня отказывался появиться в лазарете части – «там еще холоднее, чем в казарме, а кормят плохо». Другой – «лучше всего заступить в наряд по столовой, там по крайней мере иногда можно что-нибудь съесть. А так на завтрак дают по 200-граммовому кусочку каши, чаще всего сечки или из гнилого риса, на обед – 400 супа и 200 граммов каши, на ужин – то же самое, что и на завтрак. Иногда бывает хлеб, но только по буханке на каждый стол – 10 человек». Еще одно свидетельство – «часто голодаем. Приходится соскребывать остатки пищи из других тарелок или есть отбросы. Впрочем, и это удается не всегда». «За пять дней в лазарете мне только один раз принесли кусок хлеба, было холодно, приходилось спать, накрываясь сверху еще одним матрасом». Наконец – «больного курсанта, который стер ноги и не мог ходить, но не шел в лазарет, товарищи на руках приволокли в столовую. Он упал и пополз к своему обеденному месту. У нас здесь хорошо едят только старослужащие – мафия для них еду готовит – и, конечно же, офицеры».
Почитал я, и сильно удивился: и что тут такого необыкновенного? Да нас также кормили, и это не было трагедией. Также буханка черняжки на стол из десяти человек и ещё буханка белого. Те же 200 грамм каши, той же сечки, «кирзухи», а то и меньше, без мяса на завтрак, жидкий суп, похожий на воду и та же каша на обед. Ужин – как завтрак, только без масла, но с рыбой. Как-то друг мой, Славка с Питера, опоздал в столовую, прибежал, когда рота уже ушла. Взял свою хлебную пайку у хлебореза, увидел бачок со щами на столе, схватил ложку и стал быстро хлебать. А потом выловил из бачка грязную тряпку. Оказывается, водой из этого бачка наряд по столовой столы мыл. Но по консистенции эта вода мало от «щей» отличалась, потому и спутал Славка. Уже в Архангельской области служил я, посёлок Игиша, в 1981 году, когда к одному новобранцу приехали родители и спросили его:
– Чем сегодня тебя кормили на обед?
– Грибным супом, – скривившись, сказал солдат.
– Ух, ты – удивились родители. – Да вас тут деликатесами потчуют! Не в каждой столовой грибной суп на обед.
Не знали родители, что суп этот состоял только из воды и грибов. Больше нечем поварам было заправлять суп, а грибы – вон они, в изобилии растут по всему гарнизону и вокруг него. Там же, в Игише, осенью не было соли. Совсем. Даже хлеб ели без соли. Я удивлялся – неужели так трудно несколько мешков соли закупить? А всё было просто, соль выдавали на отряд ровно столько, сколько положено, по нормам довольствия. И нормы эти были вполне достаточные, более чем. Но дело в том, что осенью в офицерских-прапорщицких семьях начинается засолка грибов, капусты, огурцов и прочих солений. А соль где брать, покупать, что ли? Счазз! Да они даже картошку у солдат берут, в овощехранилище. Вот и ушла вся наша соль на засолку их семьям. Понимаю, им тоже кушать надо. Но если я, чтоб прокормить своих детей, начну воровать продукты в детском саду, суд не сделает мне поблажки. К воровству командиров добавлялось воровство кухонно-банно-пекарно-и прочей мафии, обслуги, короче. А ведь мы не просто служим, мы лес валим – это ж сколько калорий нам надо! Вместо мяса в бачки обычно клали куски варённого, скользкого, как мыло, свиного сала (да и не всем оно доставалось, мало его было в бачке). Ну ладно, я деревенский, да ещё украинец по маме, мог это есть не морщась. А мусульмане, коих у нас было много – им как быть, без мяса-то? Родители писали мне несколько раз, что хотели бы приехать ко мне в гарнизон, навестить меня. Я писал им, что это невозможно: дескать, погранзона, режим, всё такое… На самом деле просто не хотел, чтобы они увидели, в каких условиях мы служим. Родителей беречь надо, а у мамы сердце слабое.
