Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97

Дорогая мадам, простыни без морщинок и скатерти без крошек — не главное в жизни. Поройтесь в шкафчике, найдите там пачку пожелтевших писем, перевязанных пыльной лентой. Какая жалость, что вы редко их достаете! Там нет ни слова о чистоте ваших воротничков и аккуратности вашей штопки. Ваши спутанные волосы, ваша лучезарная улыбка — вот чем он восхищался! (Ваши близкие успели забыть, как вы улыбаетесь — возможно, в этом виноваты кухарка и мясник.) Ваши розовые губки — теперь их не узнать; попробуйте реже бранить Мэри Энн, найдите повод для улыбки — и, может, мы еще восхитимся их нежным изгибом. Право, попробуйте, когда-то ваш ротик сводил с ума.

Кто придумал, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок? Сколько глупых женщин, принявших эту вредную сентенцию за чистую монету, променяли любовь на стояние у плиты! Разумеется, если вас угораздило выйти за борова, вы посвятите свою жизнь приготовлению помоев. А если он не боров? Тогда вы совершаете серьезнейшую ошибку.

Вы слишком скромны, мадам. Я вовсе не хочу, чтобы вы возгордились, но вы гораздо важнее барашка, что стоит на столе. Пикантнее соуса тартар и нежнее растопленного масла. Когда-то ваш избранник забывал, что перед ним на тарелке, если вы сидели напротив. Не стоит недооценивать мужчин, мадам. Мы не аскеты и не гурманы, большинство из нас ценит хорошую еду, — однако не больше, чем женскую ласку. Испытайте нас. Пусть обед будет всего лишь сносным, все его несовершенства затмите вы — причесанная, в лучшем платье, веселая и остроумная (вам это по плечу, уж я-то знаю). Уверяю вас, такой обед мы предпочтем самой изысканной трапезе, особенно если вы, мадам, будете сидеть напротив с кислым видом, угрюмая и растрепанная, способная думать только о камбале и омлете.

Моя бедная Марта, стоит ли забивать вашу хорошенькую головку заботами? Для того чтобы дом стал домом, кроме кирпичей и раствора, нужны вы. Это вы должны выглядеть аппетитно и привлекательно. Мужчине нужна жена, товарищ, друг, а не кухарка и нянька.

А впрочем, что толку вас убеждать? Мир не переделать. Когда я думаю обо всех хороших советах, которые дал, и ничтожных результатах, которые получил, я падаю духом.

Вот только вчера я дал одной юной особе превосходный совет: как управляться с тетушками. Она, как обычно, сосала графитовый карандаш — дурная привычка, от которой я неоднократно советовал ей избавиться.

— Мне кажется, ты знаешь все на свете, — заявила юная леди, вытащив карандаш изо рта.

Иногда чувство долга велит нам забыть о скромности.

— Разумеется, — отвечал я.

— А мама? — незамедлительно последовал второй вопрос.

Ответив утвердительно, мне пришлось бы покривить душой, и все же я взял на себя этот грех ради мира в семействе.

— И мама. Сколько можно твердить, что нельзя сосать карандаш? Когда-нибудь ты его проглотишь, подхватишь перихондрит и умрешь.

И тут на мою собеседницу снисходит озарение.

— Выходит, взрослые знают все на свете, — объявляет она.

Порой я сомневаюсь, что дети действительно так бесхитростны. Если подобные выводы делаются ими по недомыслию, это еще полбеды. А если их простота кажущаяся? Тогда нам следует пересмотреть наши методы воспитания.

На следующий день я подслушал разговор этой юной особы с няней, женщиной рассудительной и здравомыслящей. На середине прочувствованного монолога об исключительной ценности молчания Доротея прервала почтенную даму замечанием:

— Ах, няня, хватит уже болтать. Ни минуты покоя!

Стоит ли говорить, как огорошила достойную матрону эта отповедь?

В прошлый вторник Доротея очень расстроилась — словно бедняжке до апреля запретили жевать ревень, особенно запивая лимонадом. Ее мать прочла ей лекцию о боли, из которой Доротея уяснила, что мы должны терпеть и благодарить Господа за беды, которые Он нам посылает. Изумленная Доротея, как свойственно детям, тут же углубилась в подробности.

— И за рыбий жир, который Он нам посылает?

— Конечно.

— И за нянь?

— Особенно за нянь. У некоторых девочек вообще нет нянь. И хватит болтать!

В пятницу я обнаружил ее мать в слезах.

— Почему ты плачешь? — спросил я.

— Доротея такой странный ребенок! Иногда я совсем ее не понимаю.

— Что на этот раз?

— Ты ведь знаешь, какая она спорщица.

Да уж, не в бровь, а в глаз. И от кого только Доротея этого нахваталась!

— Так вот, она рассердила меня, и в наказание я не разрешила ей вынимать куклу из коляски.

— И что дальше?

— Доротея ничего не ответила, но пробурчала мне вслед, ты ведь знаешь ее манеру?

— И что же она пробурчала?

— Она сказала…

— Ну же, не тяни.

— Она сказала: «Придется терпеть, я должна благодарить Господа за мать, которую Он мне послал».

По воскресеньям Доротее разрешается обедать в общей столовой. Мы хотим, чтобы она перенимала от взрослых хорошие манеры и правила поведения за столом. Разговор зашел о политике. Увлекшись спором, я отодвинул тарелку и поставил локти на стол. А надо признать, у Доротеи и впрямь есть привычка вести внутренний монолог пронзительным шепотом, способным заглушить любовную сцену в театре «Адельфи». И я услышал, как она просипела:

— Я должна сидеть прямо. Я не должна ставить локти на стол. Только невоспитанные плебеи кладут на стол локти.

Я посмотрел на Доротею. Она сидела, вытянувшись в струнку, и глубоко ушла в свои думы. Все мы, как один, выпрямили спины, потеряв нить разговора.

Разумеется, когда Доротею отправили в детскую, мы обратили ее слова в шутку, но, похоже, смеялись мы над собой.

Наверное, пришло время вспомнить детство. Очень хочется понять, так ли бесхитростны дети, как кажутся.

© Перевод М. Клеветенко

О радостях и выгодах рабства

Окно моего кабинета выходит на Гайд-парк, и довольно часто, следуя советам журнальных передовиц, я развлекаюсь весьма поучительными наблюдениями за снующими внизу людьми, изучая человеческую жизнь в миниатюре. Вот бедная женщина, дрожа на холодном ветру, бредет передохнуть после трудов неправедных. Несчастная рабыня, обманом завлеченная на самое дно, навеки прикованная к галере. Для цивилизации ты жалкая псина, пожирающая отбросы на улицах восточных городов. Но это не повод плевать тебе в лицо. Ступай в конуру! Возможно, Господь в своей доброте пошлет тебе сны об уютном очаге и серебряном ошейнике.

А вот жалкие поденщики, дровосеки и водоносы, сонные и понурые, с котомками с нехитрой снедью. Слышен бой Большого Бена. Спешите, труженики, пока бич надсмотрщика не пал на ваши покорные спины и не раздался крик: «Поздно, лентяи, проваливайте, нам не нужны лежебоки!»

Ремесленники, сгибаясь под тяжестью инструментов, тревожно вслушиваются в бой часов. Свистит бич.

За ними, любезничая на ходу, следует юная парочка: приказчик с продавщицей; им в спину дышат мелкие клерки и лавочники. По местам, рабы, принимайтесь за работу!

Их дети — дети рабов — радостно хохоча, бегут вслед за родителями. Будьте прилежны, нежные крошки, и настанет час, когда вы подхватите из ослабевших рук весло и кинетесь в ревущую пучину. Ибо рабство не вечно. Пройдут годы, и мы наберемся смелости потребовать награды за труды, и когда-нибудь вернемся в землю наших предков. Вам суждено сохранить память о наших трудах. А теперь марш в школу, милые детки, там вас научат быть хорошими рабами.

Важно задрав нос, по улице движутся рабы из образованных: холеные адвокаты и напыщенные врачи, журналисты и поэты, художники и священники, но и им нет покоя! Поглядывают на часы, боятся опоздать, прикидывают размеры гонораров и будущих трат. Поистине этим досталось больше всех. У плети, что свистит над их головой, не один, не два, а все пятьдесят хвостов! Трудись, образованный раб, иначе вспомнишь вкус сигар по два пенни и кислого вина. Не зевай, не то променяешь вальяжный экипаж на тесный омнибус, а твоей жене придется донашивать прошлогодние наряды. Не вздумай лениться, иначе вместо элегантных костюмов носить тебе отвисшие на коленях брюки, а Кенсингтон за окном сменит Килбурн. Да, мой образованный собрат, наша плеть всех злее.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97