Учебник жизни для дураков - Яхонтов Андрей Николаевич

— Все твои расчеты пошли прахом. Как ни выверяй каждый шаг, а жизнь все равно поступает по-своему. Ну и колотился ты, надеялся защитить свой диссер — и что из этого получилось? Ну и примеривался, страховался при выборе жены, а к чему это привело? Нет, надо жить ни о чем не заботясь. Хорошо хоть твоя жена и дочка попали в надежные руки, а могло сложиться гораздо хуже.

— Чего ты взъелся? — говорил мне Маркофьев. — Будь шире. Что ты все время считаешься? Не все ли тебе равно, кто и что защитил?

Это и есть свобода, когда тебе все равно.

Все равно, кто тебя окружает.

Все равно, что с кем (в том числе с тобой самим) случается.

Все равно, дождь на улице или солнце.

Вот когда ты по-настоящему свободен — когда тебе все равно!

Ах, это счастливые люди, которым все равно, где жить: в Японии или Англии, все равно, каким способом зарабатывать деньги, все равно, в каких условиях обитать… И они с легкостью меняют эти условия, не пытаясь ничего переиначить и не тратя напрасно бесплодных усилий…

Это счастливые люди, которым все равно, с каким человеком выпивать. Все равно. С тем ли, с другим или… С кем проводить время, расставаться…

К кому-то что-то испытывать — обременительно. Гораздо лучше не испытывать ничего.

Как замечательно, когда тебе никто не дорог! И ни за чью судьбу не надо переживать. Никому не надо помогать и никого оберегать! Если привязан к своим близким, если дорожишь ими — ты несвободен. А если не привязан — как же тебе легко! И плевать, что с ними будет. Есть жена или нет жены, есть семья или нет семьи, есть родители или их нет — все одинаково, все едино. Так внушал мне Маркофьев.

Как чудесно, когда абсолютно все равно, куда ехать, все равно, куда идет маршрут автобуса, в который вы сели, — куда-нибудь да привезет!

Отчего нервы? Почему вы тревожитесь? Потому что вам небезразличен результат. А надо добиваться, чтобы стал безразличен. Вы тревожитесь из-за препятствий, которые могут возникнуть на вашем пути. А вы плюньте — и не тревожьтесь.

Со временем я понял, насколько хорошо быть равнодушным.

Когда все равно — идти гулять, или идти в театр, или в кино, или вообще никуда не ходить. Когда все равно — какую программу по телевизору смотреть — вторую, третью, и не огорчаться, что пропускаешь что-то интересное. Когда, по сути, ничто не может взволновать.

* РАВНОДУШИЕ — ЖИЗНЕННО НЕОБХОДИМО!

Если бы врач не был равнодушен, если бы страдал за каждого пациента душой и сердцем, не спал из-за него ночей — сколько бы протянул такой врач? То-то и оно.

Если бы начальник переживал за каждого подчиненного и за конечный результат работы, а подчиненные не ели, не пили, а только горбатились на службе, что бы с ними со всеми стало?

* РАВНОДУШНЫМ НАДО БЫТЬ ИЗ ЭЛЕМЕНТАРНОГО ЗДРАВОГО СМЫСЛА.

Но это особое искусство — быть равнодушным. Многолетние наблюдения позволили мне прийти к выводу:

* ЖИЗНЕННЫЙ УСПЕХ ПРИХОДИТ, КОГДА ТЫ ДОСТИГ ТОЙ ВЫСОТЫ РАВНОДУШИЯ, С КОТОРОЙ ТЕБЕ НА ВСЕХ И НА ВСЕ НАПЛЕВАТЬ.

Кроме единственного — собственного наплеваъельства. Не имеют значения ни одежда, ни окружение, ни деньги, ибо — если ты задумался, стоит ли тебе на что-то плевать, если ощутил сомнение, — тебе конец. Наплевательство должно быть абсолютным — на жизнь и смерть близких, будущее планеты и завтрашний день. Только в случае, когда твое наплевательство станет глобальным, тебя ждет успех.

БЕЗРАЗЛИЧИЕ И РАВНОДУШИЕ НАДО В СЕБЕ ВОСПИТЫВАТЬ, КУЛЬТИВИРОВАТЬ. Не отчаивайтесь, если сразу оно не выработается. Нужны время и терпение.

А я кипятился, как чайник, я не мог успокоиться.

— Но он же вор… Неблагодарная дрянь…

— Ну и вор… Ну и неблагодарный. Тебе-то что? — зевал Маркофьев.

— Я столько для него сделал… Маркофьев потянулся в кресле.

— Ну, в этом ты сам виноват… Протянул руку крокодилу…

В детстве многих учат, что нехорошо похваляться заслугами и достоинствами, нехорошо напоминать людям о добрых поступках, которые вы для них сделали.

Чушь и глупость!

ВСЕГДА НАДО ОБЪЯСНЯТЬ ЭТИМ ТУПЫМ СОЗДАНИЯМ, КОТОРЫЕ ВАС ОКРУЖАЮТ: ВОТ, СМОТРИ, СЕЙЧАС Я ДЕЛАЮ ДЛЯ ТЕБЯ ДОБРЫЙ ПОСТУПОК. НЕТ, ПОВТОРИ, ТЫ ПОНЯЛ? УЯСНИЛ? НУ, ЧТО Я ДЛЯ ТЕБЯ СЕЙЧАС ДЕЛАЮ? ПРАВИЛЬНО, ДОБРЫЙ ПОСТУПОК, КОТОРОГО ТЫ, СВИНЬЯ, НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ. И ЗАРУБИ СЕБЕ НА НОСУ, ЗАПОМНИ: Я СОВЕРШИЛ ДОБРЫЙ ПОСТУПОК, ХОТЯ НЕ ОБЯЗАН ЕГО ДЕЛАТЬ.

Потому что многие не понимают. Они считают: им все должны. А сами они никому не обязаны. И знай требуют опеки и внимания и принимают их как само собой разумеющиеся… Нет, мои милые…

Да, он сказал:

— Ты протянул руку крокодилу. Тебе отхватили ее по локоть. Кто прав и кто виноват? Крокодил или ты? Ты что, не видишь, кому протягиваешь руку?

Маркофьев меня увещевал:

— Был поэт, он писал стихи на листочках, а потом выходил на улицу и раздавал их детям. И его совершенно не заботило, что станет с его рукописным наследием. Так и должен вести себя подлинный талант — сорить идеями и открытиями, раз уж ему дано пережить озарение и прозрение. И не трястись над своими черновиками. Пусть бездарности потом, после его смерти, потрудятся, разыскивая и нумеруя исчерканные им страницы…

Я соглашался, но лишь частично. Он же не уставал; меня вразумлять:

— Положа руку на сердце, — и действительно прижал ладонь к левой стороне груди, — недавно мне случайно попалась давняя твоя работа… Ну, которую я защитил как свою… Я ее перечитал. Старик, не обижайся. Может, для своего времени она и была открытием. Но сейчас — плоско, скучно, неинтересно. Надо это признать. Ну, а какая разница — хорошая она была или плохая? Кто про это сейчас вспомнит? Так что с точки зрения вечности… Ты и сам понимаешь…

Конечно, мне первому надо было сказать, что Миша написал гениальную работу. Что я горячо рекомендую ее к защите, ибо выдающуюся свою работу Миша ведь выполнял под моим наблюдением, я же был его руководитель. А потому его успех — во многом моя заслуга. Заметить, кстати, что так думает и ректор, возглавляющий наш институт. Того же мнения придерживается и мой друг Маркофьев. А члены коллектива, которые не согласны с подобной постановкой вопроса, могут оставить свои возражения при себе. Или вообще убираться из института. Потому что Маркофьев — мой друг, а не их. И пока они, вжавшись в кресла, преодолевали бы ужас и собственную немоту, я бы тут же и провел быстренько свою предзащиту, а после позвал бы всех в ресторан и там еще раз напомнил, кто в институте главный и что мы с Мишей некоторым образом родственники, и сами между собой разберемся, после чего влепил ты ему оплеуху, и другую, и третью… И рассмеялся бы, поблагодарил бы за помощь в проведении опытов, дружески пожал руку и во всеуслышание объявил, что только лишь тонко мыслящие люди могли оценить гениальность и эпохальность моего открытия.

Вот как повел бы себя настоящий мужчина.

Я же сделал наоборот. Показал сотрудникам института не силу, а слабость. Чем окончательно всех взъярил.

* ЕСЛИ ГОВОРИТЬ С ЧЕЛОВЕКОМ МЯГКО, ОН ДУМАЕТ, ЧТО ВЫ — МЯГКИ, И, ЗНАЧИТ, ОН МОЖЕТ НА ВАС НАСЕДАТЬ И НЕ ВСТРЕТИТЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ. ЕСЛИ ГОВОРИТЬ ЖЕСТКО — ОН ВОЛЕЙ-НЕВОЛЕЙ НАЧИНАЕТ ОПРАВДЫВАТЬСЯ. И ЭТО ВЫ НА НЕГО НАСЕДАЕТЕ.

Если вы сильны и вероломны — с вами лучше не связываться. Если слабы — вы легкая добыча.

Если с кем-то не могут сладить в одиночку, то объединяются в стаю.

— Эх, народишко, — вздыхал Маркофьев. — Увы, людишки, что нас окружают, далеки от совершенства. Любой бездельник им дороже серьезного ученого. Если бы этот Миша не был тобой обижен, хрен бы его поддержали…