Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97

«Молодая леди, говорят, привлекательная, — сама она в этом не уверена; просто сообщает слухи из своего района; люди считают, что она красавица; может, они правы, может, ошибаются, решать не ей, — хорошо образованная, с любящим характером, состоятельная желает познакомиться с джентльменом с намерением вступить в брак».

И сразу же под ним читаешь про джентльмена двадцати восьми лет: «Высокий, красивый, говорят, покладистый». Право же, скромность брачных объявлений преподает нам, простым смертным, прекрасный урок. Я интуитивно знаю, что если кто-нибудь вдруг спросит меня: «Вы считаете себя покладистым человеком?» — я тут же отвечу: «Покладистым? Разумеется, я покладистый человек! Что за глупые вопросы вы задаете?»

А если он будет настаивать и скажет: «Но есть люди, которые не считают вас человеком покладистым», я на него ужасно разозлюсь.

— О, не считают, вот как? — спрошу я. — Ну так передайте им мои наилучшие пожелания и скажите, что они просто кучка жалких идиотов. Не покладистый! Да покажите мне человека, сказавшего это. Я ему быстро объясню, покладистый я или нет.

Молодые люди, которые ищут себе жену, молчат о своих собственных достоинствах. Пусть другие сами выясняют. Человек, дающий брачное объявление, ограничивается просто констатацией факта: он считается покладистым. Он склонен к семейной жизни и имеет хороший доход. Он желает встретить леди с серьезным характером и намерением вступить в брак. Если она обладает средствами — что ж, это пустячок, вряд ли подлежащий рассмотрению. Он на этом не настаивает. С другой стороны, он не отказывает дамам со средствами. Его основная цель — брак.

Печально размышлять о юной леди, по слухам, привлекательной (давайте просто скажем «привлекательная», и на этом все: вряд ли соседи встанут и хором заявят, что она привлекательная, если она не привлекательная, это всего лишь скромный способ сказать об этом). Итак, юная леди, привлекательная, хорошо образованная, с любящим характером — несомненно, печально думать, что такая особа вынуждена с матримониальными намерениями прибегать к колонке в брачном журнале. О чем думают молодые люди, проживающие по соседству? Чего им еще нужно? Ждут, когда снова оживет Венера с десятью тысячами годового дохода? Я ужасно сержусь на свой пол, когда читаю такие объявления. Вы только подумайте обо всех тех девушках, которые хотят замуж!

Но жизнь — загадка. И факт остается фактом: вот идеальная жена, тщетно подыскивающая себе мужа. А сразу следом — ну, не скажу, что идеальный муж, у него могут быть недостатки, никто из нас не совершенен, но решительно неплохое приобретение для домашнего очага, насколько мужчины вообще для этого годятся: покладистый джентльмен, любящий дом и семейную жизнь, не какой-нибудь вам бродяга, и он взывает на все четыре ветра в поисках жены — любой жены, лишь бы с серьезными намерениями! В своем отчаянии он сделался безразличным к любым другим соображениям. «Есть ли в этом мире, — спрашивает он себя, — хоть одна незамужняя женщина, желающая выйти за покладистого мужчину с хорошим доходом?» Вполне вероятно, что эти двое не раз проходили мимо друг друга по улице, сидели бок о бок в одном и том же трамвае и даже не догадывались, что второй и есть тот самый объект, который им требуется, чтобы жизнь стала прекрасной.

Домохозяйки в поисках служанки, не столько ради того, чтобы избавиться от работы, сколько с целью осчастливить ее, дают объявление на одной странице. На следующей странице — домашнее сокровище, последователи Карлейля со страстной любовью к работе ради работы ищут место не из корысти, а исключительно с целью найти вакансию, где они смогут наслаждаться роскошью ощущения, что ведут полезный образ жизни. Эти домохозяйки-филантропы, эти обожающие тяжелый труд служанки годами живут рядом в одном и том же городе, но не знают друг друга.

То же самое и с несчастными европейцами.

Они проходят мимо меня по улице и даже не догадываются, что я готов и желаю взять их под свое крыло, научить их здравому смыслу с долей смышлености — стать, если можно так выразиться, им отцом родным. Они смотрят на меня, но во мне нет ничего такого, что подскажет им — этот человек знает, что для них хорошо, гораздо лучше, чем они сами. В сказках мудрец носит коническую шляпу и длинную мантию с волнистыми штуковинами на подоле, и вы понимаете, что это умный человек. Тут не требуется дополнительных объяснений. К несчастью, эта мода прошла. Нам, мудрецам, приходится носить обычную одежду, и никто не догадывается, что мы мудрецы. Даже если мы им это скажем, они не поверят, и наша задача становится намного сложнее.

Первое, чем я займусь, если европейские дела передадут под мой контроль, — это переустройством карнавалов. Пока карнавалы во всей Европе проходят в феврале. В Ницце, в Испании или в Италии вас изредка может посетить желание сплясать на улице в феврале, вырядившись в тонкий костюм. Но в более северных странах я видел во время карнавала только одну разумную маску — человека, нарядившегося ныряльщиком. Это было в Антверпене. Дождь лил потоком. Оживленный, неистовый, типично английский восточный ветер завывал на улицах со скоростью пятнадцать миль в час. Пьеро с замерзшими руками высмаркивали посиневшие носы. Пожилой Купидон одолжил зонтик в ближайшем кафе и ждал с ним трамвая. Очень маленький дьяволенок плакал от холода и вытирал глаза кончиком собственного хвоста. Во всех дверных проемах толпились дрожащие маски, и только один ныряльщик шел, выпрямившись, по улице, и по нему струилась вода.

Февраль — не лучший месяц для маскарадов под открытым небом. Конфетти, которые на самом деле всего лишь цветная бумага, нарезанная кружочками, слипаются в мокрую массу. Если такой комок попадет тебе в глаз, инстинкт велит тебе не весело смеяться, а отыскать того, кто его бросил, и ударить в ответ, а это вовсе не похоже на истинный дух карнавала.

Самое удивительное то, что, несмотря на почти неизменно отвратительную погоду, карнавалы все равно продолжаются. В Бельгии, где католицизм еще остается господствующей религией, карнавал держится крепче, чем в остальной Северной Европе.

В одном маленьком городке, Бенше, недалеко от французской границы, он продолжается без перерывов три дня и две ночи, и в это время все население, разбухшее от приезжих, собравшихся с округи в двадцать миль, орет, шумит, ест, пьет и пляшет, а потом приезжие упаковываются, как сардины, в поезда, пришпиливают билеты к своим пальто и моментально засыпают. На каждой станции железнодорожные служащие, пошатываясь, ходят по вагонам с фонарями. В последней жалкой попытке пошутить перед тем, как присоединиться к куче храпящего человечества на полу вагона, наиболее трезвый гуляка меняет местами билеты у парочки своих впавших в забытье товарищей. Таким образом, джентльменов с востока вытаскивают за ноги на полустанках и заталкивают в поезда, направляющиеся на запад, а южных отцов семейств выталкивают в холодный рассвет на одиноких северных станциях, где их с энтузиазмом приветствуют чужие семьи.

Рассказывают, что в Бенше (сам-то я не подсчитывал) на улицах можно увидеть до тридцати тысяч масок, пляшущих одновременно. А когда они не пляшут, они швыряют друг в друга апельсинами. В домах заколачивают досками окна, рестораны снимают зеркала и прячут бокалы. Если бы я отправился на маскарад в Бенш, я бы нарядился рыцарем в доспехах периода Генриха VII.

— Разве не больно, когда в тебя швыряют апельсинами? — спросил я одну леди. — А если говорить в общем, то каким сортом там пользуются — этими хорошими сочными, кажется, их называют «Ява», или теми твердыми маленькими, с кожурой, как терка для мускатных орехов? А если используют оба сорта без разбора, то какой предпочитаете лично вы?

— Умные люди, — ответила она, — они везде одинаковые и, должно быть, очень расточительные, используют апельсины с Явы. Когда апельсин попадает тебе в спину, я предпочитаю «Яву». Они, конечно, пачкают сильнее, но зато у тебя не появляется этого курьезного ощущения, что ты на время оглушен. Но большинство, разумеется, кидаются маленькими твердыми. Если вовремя увернуться и он попадет тебе в макушку, то не так больно, как можно подумать. Но если ударит в мягкое место… ну, лично я считаю, что немного нюхательной соли со старым коньяком — половина на половину, вы же понимаете, — это самое лучшее средство. Но такое случается всего раз в год, — добавила она.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97