Рыцари сорока островов - Лукьяненко Сергей Васильевич

Что за чушь!

У входа в банкетный зал висело на стене огромное металлическое зеркало. Великолепное, явно не местной работы, а из тех вещей, что, по преданию, Бессмертные гайды принесли из купола. Асан остановился перед тусклым металлическим кругом, провел рукой по волосам, замер. Все правильно, раб должен быть опрятным и красивым… Не отрывая руки от лица беспамятный вышел.

Что видит беспамятный в зеркале? О чем думает?

Руки сами потянулись к гитаре, стащили мягкий кожаный чехол. Я взял аккорд, другой, третий. Музыка не важна, и слова не всесильны. Песню делает песней что-то большее…

— В мутном зеркала овале… — прошептал я.

Что говорит беспамятному его отражение? Что бы увидел я?

— В мутном зеркала овале

Я ловлю свое движенье,

В рамке треснувшей поймали

Нас с тобою отраженья…

Дверь хлопнула, и я сдернул руки с гитары, как ребенок, пойманный за постыдной шалостью. В банкетный зал вошел Бессмертный Гайд Ириан. Восьмидесятилетний мужчина в белом плаще, скуластый, длинноволосый, широкоплечий. Истинный вождь своего Острова.

— Приветствую, менестрель! — он взмахнул рукой, проходя к своему креслу во главе стола. Следом, негромко разговаривая, потянулись старики, их женщины, мечники личной стражи, дежурные прислужники-беспамятные. Жен самого Ириана не было. Молоденькая рыжая девушка, чье имя я вчера даже не запомнил, вероятно еще отсыпалась. А пожилая Льен, умница и красавица, для которой я очень любил петь, редко появлялась на утренних сборищах.

Я с трудом нашел силы кивнуть Ириану. Но гайд не обратил внимания на нарушенный этикет.

— Ты слагаешь песню, менестрель?

— Гайд Ириан никогда не ошибается, — с запоздалой вежливостью ответил я.

— И ты сможешь порадовать нас этой песнью перед уходом?

— Боюсь что нет, Бессмертный Гайд. Песне нужен срок, чтобы родиться и вырасти.

— Четверть века, как человеку? Да, менестрель? — Ириан улыбнулся, и старики торопливо подхватили смех.

— Иногда больше, гайд. Иногда в два раза больше, — не понимая, что на меня накатило, ответил я.

Мечники дружным смехом поддержали ответ. Женщины позволили себе захихикать. Но Ириан не смеялся. И некоторые из стариков — тоже.

— У тебя острый язык, менестрель, — холодным как ночной ветер голосом ответил Ириан. — Порой я думаю, что слишком острый язык менестреля должен приравниваться к мечу. А менестрель с мечом не должен жить.

— Возможно, Бессмертный Гайд. Ты лучше нас знаешь, что такое жизнь.

Вот теперь наступила полная тишина. И мечники, и старики, все смотрели на Ириана, ожидая его реакции. И даже Говорящих с Богами не было в зале, чтобы разрядить обстановку. Проклятый Аскин!

— Острый ответ, менестрель! — Ириан все-таки улыбнулся, и зал мгновенно расцвел в улыбках. — Порой мне кажется, что ты бы мог заставить покориться меч Врага!

— Бессмертному Гайду виднее, — прошептал я. — Но мое оружие — песни.

— Но и в песнях есть клинки, не так ли? Ты не споешь нам песню о деревянных мечах, менестрель?

Я посмотрел в глаза Ириана, но в них нельзя было прочесть ничего. Откуда он знает?!

— Я не слышал такой песни, Бессмертный Гайд.

И снова мгновения тишины, пока Ириан принимал решение.

— Значит меня обманули, менестрель. Что ж, я наказываю обманщиков, но сейчас — время отдыха.

Один из стариков сделал жест прислужникам, и те стали торопливо наливать в кубки вино. Мне налили последним. Беспамятные порой отличаются удивительным чутьем.

Ушедшие Гайды, что же на меня нашло! Я рассорился с лучшим из властителей Островов!

Но почему такая малость послужила причиной опалы? Мне позволялось высмеивать поражения гайда и вышучивать его пьяные выходки! И никогда Ириан не проявлял гнева!

— Бессмертный Гайд, я вспомнил забавную песню о лучшем из королевств, — начал я. Ириан даже не повернулся в мою сторону. Лишь протянул кубок за новой порцией вина и сказал в пространство:

— Этим днем я хочу тишины.

Вот так.

Вокруг меня словно скорпионов на пол насыпали — мечники и старики быстро рассосались в разные стороны. Кубок мой опустел, но никто не спешил его наполнить. Враг бы побрал беспамятных!

Медленно, еще надеясь на возражения, я убрал гитару в чехол. Почему не пришла Льен… она бы потребовала песни, а Ириан с ней не спорит… Я искоса посмотрел на гайда — кутающегося в плащ из белой грифоньей кожи с перламутровыми застежками и глядящего в пустоту. Глаза его поблескивали таким же холодным синим перламутром. Гайд Торм когда-то спьяну клялся мне, что у Ириана стеклянные глаза, и на ночь тот прячет их в стакан с морской водой.

Сейчас я готов был поверить придурочному Торму.

— Спасибо за пищу и кров, — произнес я, вставая и забрасывая чехол с гитарой за плечи. — Меня ждет дорога, Бессмертный Гайд и его славные слуги.

Мне не ответили, но и не задерживали. Плевать. Я пошел к двери, на мгновение поймав свое отражение в зеркале. Спутанные волосы, красные от недосыпания глаза на бледном лице. Ну и видок.

В мутном зеркала овале…

По узким каменным коридорам я прошел в левое крыло замка, поближе к псарням.

Я ловлю свое движенье…

Потом, по винтовой лестнице, мимо сторонящихся беспамятных, спустился на первый этаж.

В рамке треснувшей поймали…

Крепко пахло шерстью и сырым мясом. Было темно. Солнце еще не успело подняться настолько, чтобы заглянуть через стены в узкие окна. А свечей здесь почти не жгли — псарни строят из теплого дерева, а не из холодного камня. Так что случись пожар — можно и не успеть вывести всех собак. Пусть уж лучше слуги привыкают управляться в полутьме.

Сейчас на псарне были лишь две девушки, кормившие охотничью свору объедками из деревянных тазиков и мальчишка-подручный, явно сын кого-то из беспамятных. Именно мальчишка, двадцати пяти ему еще не было. С боевыми псами всегда работают несозревшие дети, собаки реже их обижают.

Нас с тобою отраженья…

— Вы уходите, менестрель? — с явным сожалением спросил мальчишка.

Я кивнул.

— Где Айлок?

— Сейчас…

Пацан вернулся в полумрак псарни. Я слышал, как он возился с запорами, гремел железом. В одной из загородок тихонько скулил щенок.

И не вырваться, не скрыться…

Песня рождалась. Сама, без моего участия. Такое бывает, но редко.

— Тихо, тихо… — из темноты вынырнул мальчишка, придерживая Айлока за короткую цепь. Айлок, в общем-то, не спешил, иначе пацан волочился бы за ним, вытирая одежкой грязный пол.

— Привет, пес, — я сел на корточки, позволив Айлоку обнюхать меня и покровительственно лизнуть в лицо. Погладил короткую густую шерсть, одобрительно кивнул. Пес был чистым и ухоженным. И даже чуть располнел за эти дни.

— Вы не будете сегодня петь, менестрель? — негромко спросил мальчишка. Я покачал головой. Хватит с меня песен на Острове Ириана. Порывшись в кармане я нашел комочек сахара, положил его в приоткрытый рот Айлока. Пес осторожно разжевал лакомство. Я глянул на пацана, поймал выражение его лица и рассмеялся:

— Извини, дружок. Угостил бы и тебя, но не люблю много воровать со стола.

— Да нет, я вовсе… — мальчик смутился и замолчал. Я встал, похлопал Айлока по спине. Спросил:

— Что, пес? В путь?

Айлок не возражал. В полутьме псарни его шерсть отливала серебром, шипастый ошейник поблескивал как драгоценное ожерелье.

— Возьми, — я положил на ладонь мальчишки первую попавшуюся в кармане монетку. Пацан сжал ладонь, неторопливо, как Айлок, берущий сахар, и спросил:

— Менестрель, а у вас были ученики?

Под моим взглядом он опустил глаза. Я выждал секунду и ответил:

— Нет, и пока не намечаются. Мне известно, как ученики становятся менестрелями, на собственном опыте. Еще что-нибудь хочешь спросить?

Мальчишка колебался.

— А у вас есть песня для Айлока, менестрель?

Вот так меня еще никто не удивлял. Кроме Ириана, пожалуй. Я даже оглянулся, словно ожидая увидеть за спиной насмешливо ухмыляющегося гайда.