На самой боевой службе нам действительно пришлось попыхтеть. Если бы не мои однокашники штурманы-вертолётчики Владимир Зюбанов и Юрий Заярный, то пришлось бы нам туговато. Они щедро делились с нами своим богатым практическим опытом.
На той боевой мы не только много работали, но и было достаточно времени для отдыха и познания нового. Сирия, Мальта, Тунис с их необычными пейзажами и радушными хозяевами забудутся нескоро.
Находясь на сходе в сирийском городе Тартус, я был так поражен тем, что окружающее меня у хода в порт сильно напоминало Афганский Джелалабад, что непроизвольно бросил назойливому пареньку, крутившемуся у наших вещей: «Буру, бача!» (отойди, пацан), чем его совершенно озадачил и рассмешил самого себя и стоявшего рядом со мной подполковника Пшенко. «Ну, сосед, ты даёшь!» — только и смог он произнести, вытирая слезы, выступившие на глазах от смеха.
Мы с Алексеем Григорьевичем в то время жили в одной каюте. Общих точек соприкосновения, несмотря на возраст, оказалось довольно много. До службы на авианосце он был начальником штаба полка где-то в Молдавии, а в далёком тысяча девятьсот восемьдесят первом году ему довелось полетать в небе Афгана.
Как часто, почему-то по ночам, мы в беседах уносились в страну, разделившую всю нашу жизнь кровавой полосой на две части: это было до Афгана, а это — после.
В такие моменты мгновенно выкуривалась на двоих пачка сигарет. Алексей рассказывал, как они летали, как им жилось в Баграме, где ему суждено было побывать, а однажды удивил, сказав, что на канал, проходящий невдалеке от наших сторожевых застав, они любили ходить на рыбалку, причем из оружия был иногда только один пистолет ПМ, валявшийся где-то в кармане.
Я рассказывал, что до сих пор не могу забыть картину, увиденную в горах Алихейля — на краю кишлака стояла самая обыкновенная украинская хата с когда-то белоснежными стенами и соломенной крышей. Кто и когда построил её? Какова судьба хозяина? Врядли об этом можно теперь узнать.
Мы жадно ловили слова друг друга, и всё вспоминали и вспоминали дни нашей молодости….
Перелёт.
Очнувшись от воспоминаний, словно ото сна, я взглянул на полётную палубу. Самолёты со сложенными крыльями, вертолёты со сложенными лопастями заполнили полётную палубу словно птицы, собирающиеся в стаи, чтобы лететь из жарких стран в родные края. Они задумчивы и горды в осознании предстоящего перелёта и, кажется, совершенно не замечают копошащихся вокруг техников и даже находящихся неподалёку лётчиков. Весь их вид говорит: «Домой! Мы летим домой!»
Взметнулись ввысь две зелёных ракеты, обозначив начало полётов. На четвертой вертолётной площадке запустился наш спасатель — вертолёт КА-27ПС. Его винты начали своё стремительноё вращение, образовав над фюзеляжем два сверкающих диска. Воздух наполнился рёвом двигателя и свистом лопастей. Прошло совсем немного времени, и этому шуму стали вторить ревущие двигатели палубных истребителей. Казалось, сам воздух стал вибрировать от этого страшного шума.
Спасатель, выполнив контрольное висение, взлетел, и, заложив крутой вираж, занял положенное ему место по правому борту.
К третьему старту подрулил Су-33, приостановился, словно собираясь с мыслями, и занял стартовую позицию, упершись в задержники своими шасси. Синхронно поднялись секции газоотбойного щита. Самолёт разложил крылья и, взревев на форсаже двигателями, стремительно рванулся к трамплину. Словно ловчий сокол, с головы которого сдёрнули колпачок, истребитель промчался по трамплину и унёсся в небесную высь.
Второй, третий, четвёртый Су-33 взмыл в воздух. Через несколько минут в эфире раздался голос командира полка: «Группа в сборе!» и четвёрка истребителей на предельно малой высоте четким строем прошла по левому борту авианосца, отсалютовав нам на прощанье отстрелом противоракетных тепловых ловушек.
Вот уже вторая, третья, четвёртая группы, повторяя манёвр командира, ушли к себе на аэродром. Пришла очередь и корабельных Су-25 собраться в стаю стальных хищных птиц, чтобы улететь на родной аэродром, покачав, прощаясь, крыльями. Проводив их взглядом, я тоже мысленно попрощался с ними: «До свидания, друзья! Счастливого вам пути и до скорой встречи!»
Полётная палуба авианосца и вертолётные площадки кораблей нашего ордера оказались во власти вертолётчиков. Словно нехотя вытягивают тягачи КА-27 и Ка-29 на вертолётные площадки «Адмирала Кузнецова». Разложив лопасти и запустив двигатели, все ждут разрешения на взлёт. Наконец прозвучала долгожданная команда, и противолодочники, сделав прощальный круг, ушли на берег. Счастливого вам пути! Мы не прощаемся, а говорим: «До свидания!», ведь вы ушли от нас, чтобы вернуться к себе на аэродром для небольшого послепоходового отдыха, а потом вас, как и нас снова встретит море….
Опустела полётная палуба. Только один КА-27ПС сиротливо стоит зашвартованный на вертолётной площадке, заправленный и готовый к вылету туда, где потребуется помощь спасателей. Экипажи заступили в дежурные силы уже не для обеспечения наших полётов, а для поисково-спасатльного обеспечения главной базы Северного флота. Они останутся с нами до завтра и улетят на аэродром, как всегда, только после того, как наш авианосец станет на рейде Североморска.
А на КДП видимых изменений нет. Группа руководства полётов всё также находится на рабочих местах, хотя давно уже прозвучал доклад Руководителя Дальней Зоны: «Группа 725-го под управлением «Прудка». (Прудок — позывной берегового аэродрома, куда ушли наши вертолёты). Это старая, давно сложившаяся традиция — не покидать рабочих мест и не расслабляться до поступления доклада о посадке крайнего нашего летательного аппарата на аэродроме.
Зазвонил телефон на столе у диспетчера. Прапорщик Пирогов, немного поговорив и что-то записав в своём журнале, специально громко, чтобы слышали все остальные, доложил Руководителю Полётов: «Посадка 728-го на «Прудке» в 12.37 Москвы».
На лицах моих сослуживцев засияли радостные улыбки, послышался смех, шутки.
— Да тихо вы! — Развернулся в своём кресле подполковник Голубев. Сегодня работает его расчет. Сергей Николаевич поднёс к губам микрофон корабельной трансляции. — Ходовой пост, руководителю полётов!
— Есть Ходовой Пост, командир корабля. — Послышался спокойный голос капитана первого ранга Шевченко.
— Товарищ командир, руководитель полетов подполковник Голубев: группа 725-го произвела посадку в на своём аэродроме в двенадцать часов тридцать семь минут. Наш спасатель зашвартован на шестой площадке. Прошу дать команду об окончании полётов.
— Есть!
С обходного мостика послышался хлопок выстрела, и взметнулась ввысь красная ракета.
По корабельной трансляции прозвучала команда: «Полёты закрыты. Материальную часть — в исходное».
Вахтенный офицер (судя по голосу, это был В. Протасевич) подал команду таким обыденно невозмутимым голосом, словно окончание лётной смены, когда все самолёты и почти все вертолёты после боевой службы перебазируются с кораблей на аэродромы — явление самое заурядное.
На КДП сразу же стало шумно. Уже нет необходимости сдерживать свои эмоции.
Мы идем домой!
Адмиральский час.
Тишину в каюте разорвал резкий звонок телефона.
На корабле сейчас послеобеденный отдых, или, как говорят на корабле «адмиральский час» — время, когда все, кто не на вахте, предоставлены сами себе и обычно используют, чтобы уйти в царство Морфея, или, если сказать по-простому — хорошенько выспаться. Считается, чуть ли не оскорблением, если побеспокоить кого-либо в это время.
Распорядок дня в ВМФ отличается от распорядка дня в сухопутных войсках тем, что «отбой» во флоте происходит на час позже, но зато после обеда предусмотрен часовой «послеобеденный отдых». Ещё есть одно отличие — рабочий день начинается в 7.30.
Первых полгода своей службы на корабле я ворчал по этому поводу, на что Валера Терещенко, мой однокашник, который в свое время тоже служил на «Адмирале Кузнецове» уже давно, так как его полк расформировали раньше моего, в шутливой форме отвечал: «Юра, ты не понимаешь своего счастья: у тебя на рабочем месте (он имел в виду мою каюту) есть кровать, на которой тебе положено по распорядку дня спать даже днём!»
