Корея. 1950 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Так или иначе, медлить больше нельзя. Паша это понимает не хуже моего; поднявшись с колена, майор сделал знак бойцам следовать за собой — всем, кроме Чимина с его снайперской винтовкой. Этот пока прикрывает… Тройка осназовцев короткой перебежкой пересекла открытый участок «улицы» (петляющей промеж домов и хозяйских построек тропинки), укрывшись за добротой, каменной хозяйкой постройкой. Наверное, амбар… Я также жестом призвал артиллеристов следовать за собой; чёрный с лица Бао (явно чует свою вину) уже покинул дом тёти и теперь неотрывно держится за моей спиной.

Последним двор столь радушно встретившей нас корейской семьи покинул Чимин. Обошлось; все же таки принимать бой у родни нашего батарейца мне очень не хотелось… А между тем, весёлые, задорные голоса бриттов (или янки — кто же их разберёт, если и те, и другие говорят на английском⁈) раздаются совсем недалеко. Паша прижал указательный палец к губам, призывая сохранять молчание, после чего жестом руки призвал следовать за собой. Две группы бойцов тотчас снялись с места, следуя за командиром — в настоящих условиях специфический опыт Гольтяева даёт ему неоспоримое преимущество. Впрочем, умному и опытному офицеру подчиниться не зазорно, даже если он в одном со мной звании…

Мы смещаемся к околице короткими перебежками, от укрытия к укрытию. В деревне кричат — но это явно не крик обнаруживших врага англо-саксов, призывающих вступить в бой! Нет, судя по приказному тону врагов и жалобным ответам корейцев, это как раз мародеры, решившие поживиться за счёт крестьян…

Осознание последнего накрывает волной чёрной ненависти. Я невольно замер, прижавшись спиной к стенке очередного сарая… Ведь мы же и есть защитники этих самых крестьян! Для чего ещё нужна армия, если не защищать людей и землю, на которой живёт народ⁈ А от мысли о том, что наглы сейчас придут в дом Со Ён и заберут у тётушки Бао весь запас провизии, заготовленной на зиму, обрекая крестьян на голодную смерть… От этой мысли аж в глазах потемнело.

Я замер ненадолго, всего на пару-тройку секунд. Эмоции быстро уступили здравому смыслу — встречный бой в населённом пункте с неизвестным числом противником, даже если нам удастся победить… Каким-то чудом! Все одно этот бой будет иметь непредсказуемые последствия. От раненых и убитых гражданских, задетых случайной пулей, до карательной операции врага, возгоревшегося отомстить. Немцы наверняка бы так и поступили… Так что я потерял совсем немного времени, и хвост отряда успел удалиться всего на десяток метров.

Но, когда я уже продолжил движение, из-за угла хозяйской пристройки навстречу мне вдруг вышел британский солдат с закинутой за спину винтовкой «Ли-Энфилд».

Мы замерли друг напротив друга — ошарашенные, обескураженные внезапной встречей. Я успел разглядеть веснушки у явно сломанного в прошлом носа бритта и изумленный, несколько испуганный взгляд в голубых глазах врага… Рот противника скривился; он сорвал с плеча ремень скорострельной, надёжной британской винтовки, готовясь закричать, предупредив товарищей! Но я рванулся к англичанину секундой раньше — и коротко, практически без замаха обрушил приклад ППШ на челюсть противника, вложившись в удар всем телом за счёт скрутки корпуса… В сторону полетел сгусток крови и, как кажется, выбитый зуб; крик так и не сорвался с губ британца — а сам он, замерев на долю секунды, рухнул вперёд на прямых ногах, словно подкошенное дерево.

На краткое мгновение я успел возликовать, обрадоваться везению, мысленно похвалить себя за нерастраченные навыки рукопашного боя. Вырубил врага, не дал тому поднять шум! Но ликование резко сошло на нет — как только из-за угла дома, отстоящего всего на десяток метров впереди-справа, вышел ещё один праздный англичанин, держащий за шею мёртвого гуся.

— Damn it!

У британца на груди беспечно болтается пистолет-пулемёт «Стен». Бросив гуся, враг схватился было за рукоять автомата — но, мгновенно соориентировавшись, уже рванул обратно, за угол дома, успев бессвязно закричать… Короткая очередь ППШ ударила навстречу, ровной строчкой из двух пуль прошив живот бритта и бросив его на бок; ещё один отчетливый вскрик боли! Стрелял я от живота, не успев даже вскинуть приклад к плечу — но с десяти метров не промахнулся… Помявшись долю секунды и подавив краткое сожаление, я также добил оглушенного врага. Вязать его времени нет — а если очнулся бы, мог ударить в спину…

Тебя сюда никто не звал, солдат.

— Юонг, готовь мортирку!

Сам я уже рванул к дому, из-за которого показался второй британец. Последний потерял сознание от острой, пекущей боли в животе; злобно ругнувшись, параллельным курсом повёл осназовцев Гольтяев, стараясь держаться поближе к укрытиям правым плечом.

Я подскочил к дому и высунулся во двор, держа всю левую сторону корпуса за углом… Навскидку выщенная из «Ли-Энфилда» пуля вжикнула чуть правее; ударившая следом пулеметная очередь выщербила камень, зацепив меня колотым крошевом — но я успел нырнуть обратно за укрытие. Судя по «голосу», меня встретила очередь «зброевка», то есть лицензионного пулемета «Брен»…

Набросив ремень автомата на шею, я поспешно рванул трофейную «лимонку» из подсумка, с такой силой дернув за кольцо предохранительной чеки, что разжимать усики уже не пришлось! Отпустив спусковой рычаг, скороговоркой проговорил про себя «двадцать два, двадцать два» — отчаянно надеясь, что британцы пощадят своего раненого и не бросят гранату раньше моего, гарантированно добив товарища… После чего метнул «лимонку» за угол, по направлению стрелка с винтарем. Его я ещё успел разглядеть, в отличае от пулеметчика…

Взрыв!

Граната рванула, едва коснувшись земли — гулко, разметав осколки во все стороны; несколько ударили и по моему укрытию. Со двора раздался болезненный вскрик… Надеюсь, крестьяне-корейцы уже при первых выстрелах догадались забиться в самые дальние углы своих жилищ.

Я распластался на земле, высунув за угол дома лишь голову и правое плечо, плотно прижав к нему приклад автомата. ППШ, правда, имеет слабую отдачу… Но привычка.

Стрелка с винтарем все же таки задело осколками «лимонки»; последний прижался к тыльной стороне каменной ограды, зажимая рану на груди. А вот укрывшийся уже за оградой пулеметчик обозначил себя, положив длинную, поспешную очередь чуть повыше моей головы… Заметив пульсирующие вспышки пламени на раструбе чужого пулемета, я тотчас свёл плоскость целика с мушкой прямо на них — и спешно нажал на спуск, отсекая короткую, в три патрона очередь. А потом ещё раз, и ещё… Пулеметчик замолчал — я наверняка задел британца, расстояние смешное; после довернул ствол к раненому гранатой, нажал на спуск. Ещё одна короткая… Наконец, не полагаясь на одну лишь чуйку, бросил вторую «лимонку» к пулеметчику.

Взрыв на мгновение заглушил рев оживших моторов. Одна из машин явно двинулась на звуки стрельбы; я не успел даже покинуть своё укрытие, как из проулка показался знакомец «Грейхаунд»… Высунувшийся из башни пулеметчик заметил меня, и уже принялся разворачивать в мою сторону ствол крупнокалиберного пулемета! Но опережая британца, хлестко стегнул выстрел СВТ — и мертвый англичанин с прострелянной головой безжизненно откинулся на спину…

У врага остался ещё спаренный пулемёт — и смертельная для нас пушка. Ствол орудия также повело в мою сторону, ещё секунда — и картечный выстрел порвёт мое тело в лохмотья! Но уже вылетел из мортирки Юонга огненный шар куммулятивной гранаты; преодолев смехотворную дистанцию менее, чем в пятьдесят метров, он врезался в лобовую броню отделения управления…

Кумуллятивная струя, преодолев тонкий броневой лист (всего 19 миллиметров), поразила экипаж осколками, огненной струёй огромной температуры, избыточным в точке удара давлением. В отделении управления уцелевших явно нет, а в башне… Ухнувший следом взрыв, сорвавший башню с погон, развеял всякие сомнения. Ударило не так сильно, как во время засады на дороге — очевидно, боезапас мародеров был или уже растрачен, или изначально не столь велик. Но теперь «Грейхаунд» жарко пылает огромным погребальным костром своего экипажа…