Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел

Любовь — мои грех, и гнев твой справедлив.

Ты не прощаешь моего порока.

Но, наши преступления сравнив,

Моей любви не бросишь ты упрека…

— Какая «любовь», ты, извращенец… — она пыталась вырваться, чувствуя, как ствол всё сильнее вдавливается в шею.

— «Будь так умна, как зла. Не размыкай

Зажатых уст моей душевной боли.

Не то страданья, хлынув через край,

Заговорят внезапно поневоле…» Убью ведь, сука. Ты меня знаешь.

— Знаю… пусти…

— У меня ведь деньги есть, Артист! Ты знаешь. Могу… могу откупиться?

— Кому твои деньги здесь и сейчас интересны? Насчёт «могу» — я ведь знаю, про что ты сначала подумала! Сбежать, да? Куда, дура? До ближайшего блок-поста даже не дойдёшь — замёрзнешь. Ты заметила, что заезжих коммерсов не стало? Эпидемия, Марго, эпидемия! Трое Гришкиных «солдат» уже свалились! Иди — трудись!

Деревенские половики отброшены в сторону.

Цок-цок — из одежды только стринги, да туфли на высоком каблуке (от Кристиана Лабутена, в Марселе любовничек покупал…) на длиннющих голых ногах — странно смотрятся на крашеном деревянном полу, — под музыку подошла вплотную к Гришке… Он, скотина тупая, не выдержал, облапил, вцепился, вскочив, в груди — больно. Сильно, но мягко, отстранила его — взглянула в глаза — бесноватый… дошёл уже мужичёк! Мелькнула мысль — может с Гришкой? Такой точно не отдаст свою бабу на групповуху… Нет… Тупой… не долго ему осталось, чувствуется, использует его Артист… нет…

Сильно надавила ему ладонями на плечи — здоровый какой бык-то! — он, поняв вдруг, опустился перед ней на колени — королева!.. Парни его затаили дыхание. А музыка всё всхлипывала… Повернулась боком, за вихрастый затылок привлекла его голову — понял, вцепился зубами в тонкую лямочку стрингов (от Виктори Сикрет, Штаты, сама покупала), потянул их зубами вниз по точёной ягодице, по бедру, наклоняясь — Артист хмыкнул удовлетворённо, парни аж застонали от кайфового зрелища и вожделения, — командир, боевой товарищ и ухарь Гришка, стягивающий зубами с танцовщицы трусы!.. А, здесь все свои! Андреич, есть ещё что хрястнуть??

А Мэгги уже повлекла командира в соседнюю комнату. Ещё два голодных кобеля проводили её и Гришку чуть не светящимися в темноте взглядами. Субботник, бл. дь! Субботник…

Пётр Иванович Степанов уже собрался.

Всё было ясно ещё с того часа, как сорока на хвосте принесла, что «Громосеев застрелился».

Срок неясен был — сегодня или через день-два зачищать будут. Потом — эта стрельба «на пригорке»; глухой удар, чёрный отчётливый султан взрыва на фоне заснеженных подступов к церкви. Стрекотание автоматов, щёлкание карабинов, пыхание дробовиков. Потом «зондеркоманда», как он про себя называл теперь Гришкину группу, вернулась в деревню, волоча на сцепке за автобусом подстреленный джип… Ясно стало, что карательная акция сорвалась.

И ясно стало, что будут спешно искать на ком отыграться. А он — вот он. По характеру — в каждой дырке затычка; не позволял при себе твориться несправедливости; жёстко пресекал, когда был при власти; и Антон с ним считался; камарилья эта, роящегося вокруг новоназначенного вдруг Антоном нового старосты ненавидела его за независимость и прямоту в суждениях. Журналист особенно этот столичный. Ясно было, что за ним придут. Не воронок приедет, — сейчас по-простому ведь.

Одел свой старенький потёртый «наградной» пиджак — с орденом Трудового Красного Знамени, с колодкой медалей и юбилейными ведомственными значками. Галстук повязал сперва, потом снял — душит, отвык. Валенки, пимы домашние, какие по старческому делу носил дома, снял — пригодятся зятю и дочке; надел туфли, в каких в город ездил — кому они теперь-то?..

Родным уже всё обсказал — отспорились, отплакались как по покойнику. Нет выхода — в церковь всей семьёй большой не уйдёшь, да с хозяйством ещё, — без вариантов. Уйти одному? — там примут, конечно… так тут — на семье отыграются непременно.

Спрятаться — где? Сказать, что ушёл в лес? Да не поверят, всё вверх дном перевернут.

Нет. Всё. Конец. Точка.

Потом лай этот по всей деревне. Волчок у крыльца, как чувствуя предстоящее, не тявкать стал, а завыл.

И когда послышалось в сумерках редкое теперь в деревне фырчание мотора и свет фар мазанул по окнам, уже не удивился и не испугался, конечно же. Кряхтя, встал; повесил на спинку стула старый плед, которым в ожидании закутал ноги. Сейчас…

Выйти надо. Для себя решил — лучше не в доме, семье тут ещё жить; нехорошо…

— Бать…

— Всё. Сказано уже всё! — обрезал — За мной не вздумайте выходить.

— Поговорить, может. Всё же там, говорят, кто-то из Оршанска приехал, власть…

— «Вла-асть!» Какая она — «власть»! Этой власти и надо теперь чем-то хоть отметиться, потому как обоср. лись! Вот и пришли… Да… Ружьё возьму.

— Зачем?

— Всё одно отберут, все же знают, что есть. Патроны… Вот, пять штук на столе — скажете, что всё что было; остальные сменяете на что-нибудь.

Помолчал, слушая, как тарахтит уже на холостых оборотах двигатель машины во дворе; как раздались голоса. Витьки Хронова визгливый особенно выделялся. Боятся соваться, знают про ружьё. Теперь главное, чтобы стёкла в окнах не побили.

— Всё, пошёл. Попрощались уже… Вон, за печку спрячьтесь, там не достанет. Всё.

Перед дверью ещё остановился, опираясь на ружьё как на палку:

— Хороните как есть, не переодевайте. Гроб — не надо. Завернёте — и сойдёт. На кладбище — не надо. Земля… мёрзлая. За огородом яма ещё с весны — вот… Ну… не поминайте!

— Барс, обойди с тыла! — распоряжался Витька, — Возьми ещё кого с автоматом, из Гришкиных, — может попытаться удрать!

— Куда он удерёт, он ходит еле!

— Придуряется. Нормально он ходит. Ещё тот старый бандит.

— Значит, как увидите — сразу на поражение! Слышь, пацаны? Это опасный бандит, из прежних ещё! У него оружие!

— Понято…

Скрипнула входная дверь на крыльце, сразу несколько лучей фонарей упёрлось в неё. Вышел старик при параде; встал, щурясь и прикрываясь от фонарей ладонью. Он! Все молчали пока, хотя ружьё в другой руке старика видели. Ну?!

Не слова не говоря, ни о чём не спрашивая; как поняв, что пора, старик привычно вскинул было ружьё к плечу…

Та-тах!! — грохнул дуплет картечью. Бах! Бах! Бах! — зачастили винтовочные. Тра-та-та-та! Та-та-та! Та-та-та-та!! — раскатились очереди из автоматов.

Старика на крыльце мгновенно срубило; швырнуло на закрытую за спиной дверь, отлетело в сторону ружьё. Подломились ноги, и он упал вниз лицом вперёд, на крыльцо.

Тах! Бум! Та-та-та! — простучали ещё выстрелы; брызнула щепками и так продырявленная уже дверь; тело старика сползло и кувыркнулось с крыльца на землю.

Опять волнами пошёл по деревне собачий лай; пронзительно завыл собакен у крыльца, и тут уж Витька не выдержал — шмальнул в него из карабина — промазал; два раза засадил Денис, Дени-Волк — и один раз попал; но визг оборвала только очередь из автомата кого-то из Гришкиных.

После грохота выстрелов упала тишина. «Бля, всю деревню, небось, переполошили!» — подумал каждый.

Подошедший ближе один из бойцов поднял стариково ружьё, переломил стволы:

— Пустое, гля… Без патронов.

— Забыл зарядить, значит, сволочь! Ну — все в дом! Пока там не опомнились! Вы, с автоматами — вперёд! При малейшем сопротивлении — огонь!

Гришка сидел на старом продавленном диванчике, и рожа его в отблесках фонаря и свечи лоснилась. Он не хотел больше пить, и только лениво так уже поддевал из миски вилкой квашеную капустку. Жизнь удалась, жизнь определённо удалась! Такого кайфа он никогда не ловил ещё — что значит профессионалка! Вроде и устройства-то у них у всех одинакова… должна быть; чай не поперёк!.. а вот поди ж ты! Нет, что Мэгги тёла из лучших, элитная, так сказать, он знал, слышал; но чтоб настолько!.. Макс как-то базарил, что есть у баб какие-то техники; там… как-то они это дело тренируют… смеялись тогда — датыафигел, да у всех одинаково, ни у кого нет штоб поперёк или с зубами — а вот поди ж ты…