А июньский дождь продолжал посыпать капелью людей, горы, скудную, жесткую, как проволока, растительность, которая и жила только за счет этих редких подарков природы.
Это был тот самый дождь, в конце операции, который спас немало жизней и с той, и с другой стороны, который остудил камни, напоил раненых, страждущих и – на короткое время – пригасил бои в Ущелье.
– Товарищ капитан! – появился рыжий Ряшин. – Лейтенант Лапкин, кажется, умирает. Вас зовет.
Последние слова утонули в звуках грома. Шевченко вскочил и побежал за Ряшиным.
Замполита обложили со всех сторон камнями. Получилась высокая, в полметра, кладка, а сверху накрыли плащ-палаткой. Шевченко вздрогнул: до того сооружение было похоже на гробницу. Он свалил полстены в сторону, сел рядом с Борисом. Тот часто дышал, в лице – мука боли. Шевченко повернулся к Ряшину, который молча ждал указаний.
– На, отнеси раненым мою воду. – Шевченко протянул каску, которую носил уже за ремешок, наподобие котелка.
Ряшин слил воду в свою каску и ушел.
– Как ты, Борис?
– Попить бы…
– Нельзя тебе. Терпи… Зашьют брюхо. Все будет. Все…
Шевченко сдвинул брезентовую крышу, чтобы капли дождя падали на лицо раненого. Замполит прикрыл глаза, а губами тянулся к падающим дождинкам. По небу покатился гром. Пахнуло свежестью.
– Терпи… Духи уходят… Слышь, Борька, уходят. Духи – они боятся дождя.
Он встал, чтобы идти к раненым. Но не сделал и десяти шагов, как услышал за спиной негромкий металлический стук – будто уронили молоток. Он обернулся и в оставшееся мгновение увидел все: ребристый овал гранаты, прятавшегося за камень афганца с птичьими глазками на болезненном сизом лице. Кажется, мелькнуло еще лицо Ольги, взгляд ее был укоризненным и вопрошающим.
Шевченко не видел уже, как вырастали из дождя сгорбившиеся тени; впереди, со страхом оглядываясь, ступал человек с окровавленной левой рукой, в истертом мышином френче. Он пошатывался, и тонкие его губы шептали проклятия…
Послесловие
Капитан Сергей Шевченко и еще несколько солдат его роты чудом выжили в том жестоком бою в 1982 году в Панджшерском ущелье. После излечения ранений Шевченко действительно получил назначение на должность начальника штаба, в другую часть, в афганском городе Кандагаре. Он попрощался с бойцами и попросил прощения. За полтора года это были первые потери в его роте.
Потом Шевченко закончил Военную академию имени М. Фрунзе. Получил назначение в Западную группу войск, стал командиром полка. Ветры перестройки и «новое мышление» руководителей страны Горбачева, затем и Ельцина нанесли армии урон, сопоставимый с самыми тяжелыми годами Великой Отечественной войны. Уход российских войск из Европы напоминал поспешное бегство. Полк Сергея Шевченко тоже был выведен – в Уральский военный округ. Место дислокации – чистое поле. Даже в Афганистан входили более организованно, о моральном духе и говорить не стоило.
Афган вспомнить пришлось в конце 1994 года. Шевченко получил приказ вместе с полком убыть в Чечню. Он пытался доказать, остановить бездушную военно-государственную машину, умолял не посылать на убой молодых, необстрелянных пацанов, потому что слишком хорошо знал, что такое война. Он просил его самого отправить в Чечню на самый сложный участок, на любую должность… Но – командира полка поставили перед выбором: или выполняешь приказ, или увольняем по дискредитирующим обстоятельствам. У Шевченко были свои понятия офицерской чести. И он принял самое трудное решение в своей жизни: написал рапорт на увольнение, отказавшись вести своих бойцов на верную гибель.
А его полк все равно отправили в Чечню. Новогодняя, 1995 года ночь стала кровавой бойней для сотен мальчишек, одетых в солдатскую форму.
К сорока годам ветеран афганской войны, орденоносец Сергей Шевченко и его семья остались без квартиры. И тогда он решает записаться на прием к своему бывшему, еще по Афганистану, командиру полка. Тот к тому времени сделал блестящую карьеру, стал генерал-лейтенантом, начальником Главного управления кадров Министерства обороны.
Опальный офицер долго ждал в приемной, пока не появился помощник, сухо сообщивший, что прав на квартиру он не имеет по причине невыполнения приказа в боевой обстановке и проявленной трусости.
Шевченко выжил в Панджшере, уцелел в Кандагаре, когда сам лично вытаскивал раненых и убитых с поля боя. Он знал цену солдатской жизни, и ее сохранение для него было главным мерилом командирского труда, его совести и чести.
Шевченко выжил в Афгане. Но спустя двенадцать лет эта война вновь вернулась к нему и забрала его, вслед за ребятами его роты, погибшими на скалах Панджшера.
Сергей умер неожиданно. У него просто остановилось сердце. Как останавливается, когда в него стреляют в упор.
Капитан Горелый
Страна чудес: часового выставили у дверей женского модуля! Я стараюсь сдержать эмоции, но голос меня выдает. После подрыва на «итальянке» мой голос стал нервным и лающим. Горелый поднимает глаза, устало цедит:
– У вертолетчиков позаимствовал…
– Что? – не понимаю я.
– Опыт, говорю, замполит у вертолетчиков позаимствовал. – Он зевает. – Все эти жалкие попытки решить вопрос силовым методом…
Горелый устал. Комплекция у него внушительная, и оттого ему на этой подлой жаре тяжелее, чем мне.
– Какой вопрос?
– Взаимоотношения полов.
Заскорузлое полотенце порхает у моего носа. Горелый обтирается. У него мохнатая спина и грудь. Черные волоски блестят и топорщатся.
– А-а…
Я хочу заметить, что в американской армии эта проблема решается рациональней, но передумываю. Эту тему мы обсуждали. В наших приватных беседах мы давно все на свете пережевали. У Горелого безразличный тон, а свое личное мнение он высказывает так, будто припечатывает: все ему ясно. И почему-то получается, что я всегда несу абсолютную чепуху, как юный отличник, которому разрешили высказаться. Меня бесит, что ему все и всегда ясно.
Горелый любит откалывать всякие шуточки. Однажды он ухитрился незаметно записать на магнитофон выступление замполита батальона. Месяц назад тот посетил наше комсомольское собрание и разразился речью. А на днях Горелый выходит из комнаты с чугунным выражением лица и сообщает: «Ты пока не входи. Там замполит и начальник инженерной службы. Меня вот попросили выйти». – «А чего им у нас надо?» – спрашиваю. «Замполит на нас капает… Ты постой пока здесь, а я сейчас приду». Слушаю, как за дверью замполит меня по косточкам разбирает, вспоминает всякую ерунду месячной давности. Жду, когда вызовет. Надоело… И вдруг вижу: идет прямо по коридору, навстречу мне, кто бы вы думали, именно так – замполит батальона.
Вот так Горелый развлекается с подчиненными.
В свободное время он сидит на койке и спичкой вычищает грязь из-под ногтей. Он боится афганских глистов. Горелый уверяет, что на такой иссушающей жаре они становятся чрезвычайно агрессивными и, как только попадают в кишечник, сжирают человека вместе с костями.
С Егором мы уже полтора года «пашем» афганскую землю. И все то время мужественно боремся с пылью, хотя она вездесуща и неистребима.
Впрочем, надо представиться: я – Лысов. Это не кличка и не прозвище, а настоящая моя фамилия. И с шевелюрой у меня все в порядке. Правда, говорят, что на жаре волосы быстрей вылазят, вроде как выталкиваются вместе с потом. Но это все вранье. Если не подхватишь стригущий лишай, прическа не пострадает. Вообще говоря, болезни здесь кишат прямо в воздухе: сделаешь вдох – и тут же проносит. Тиф, паратиф, дизентерия, а также болезнь Боткина. А стригущий лишай, к слову, не встречался. Чего не было, того не было. По званию я – старший лейтенант, а по должности – командир взвода разминирования; кроме того, еще секретарь парторганизации роты. Нас называют «кротами». А я, значит, «крот с партийным уклоном». Капитан Горелый – мой начальник. Это тоже не кличка. Нигде, слава Аллаху, он не горел, а подрываться – это было: три раза на бэтээре. Для сапера это непростительно. Ну а если подорвешься лично, не на машине, то ругать тебя никто не будет. Даже если жив останешься. Такая жизнь. А в остальном у нас все нормально. Коллектив в батальоне дружный. Так я пишу в письмах домой – маме и папе. И чем больше я вру им, тем больше они волнуются. Целых полгода их обманывал: писал, что служу в Монголии. А потом увидели мой портрет в «Красной звезде», там все подробненько про меня расписано: кто я и где проживаю. Соседи им газету принесли, показали…
