Оперативный псевдоним - Корецкий Данил Аркадьевич

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93

Облокотившись на литую чугунную ограду, Юмашев глубоко дышал и постепенно приходил в себя. Вокруг никого не было.

Тщательно оглядевшись, он достал рацию.

– Пальцы?

– Вода смоет...

Тимохин вынул рацию из подрагивающей вялой руки. И неожиданно нажал клавишу вызова.

– Слушаю, – раздался тот же угрюмый голос из другого мира.

– Грубо работаете, браток, – с издевкой сказал Тимохин. И, не выключая, бросил изрыгающий отборную матерщину прибор в черную, со сплошным крошевом льда воду.

Но река не хотела принимать улику: плотная ледяная шуга удерживала рацию на поверхности, течение медленно несло ее в сторону остановившегося вдали буксира. Две пары глаз напряженно следили за этим движением. Но постепенно шуга раздвинулась и рация исчезла.

– Зачем ты это сделал? – устало спросил Юмашев. – Пижонство...

Они вернулись к «Форду».

– Вас домой? – спросил Тимохин.

– Да нет, я уже отошел. И дел сейчас много будет. Давай в банк.

Мягко хлопнули дверцы. После чистого студеного воздуха в машине особенно отвратительно воняло блевотиной.

Глава вторая

ИЗ ДВУХ ПОЛОВИНОК

Как это могло случиться? Что бросило меня к пистолету? Почему так уверенно приклеилась к ладони ребристая рукоятка? Откуда мысль: «Лишь бы патрон был в стволе»? Как я смог стрелять в человека? В двух людей? Я убил двоих, причем сделал это с легкостью... Но я не способен на это...

А изощренный расчет выстрелить в ногу, в коленную чашечку... Как я рассчитал, что иначе не успею опередить противника? Откуда узнал, что только мгновенный болевой шок автоматчика спасет мне жизнь?

Халдеи уже позвонили. Японская полиция прибывает на место через три-пять минут, американская через пять-семь, московская милиция добирается пятнадцать-двадцать, местные приедут через столько же: организация ниже, зато город меньше. Если у них хватит ума, то сразу начнут стягивать кольцо: оцепят район и пойдут к центру, фильтруя подозрительных лиц. Я похож на подозрительное лицо? Похож. Работал без маски и засветился полностью. Но приметы появятся после опроса свидетелей, да и оповещать станут неуклюже и долго, значит, на два часа я не отличаюсь от других прохожих. Это как минимум. И вообще, что есть против меня, кроме показаний? Словесный портрет мало что стоит, потому что он может в равной мере касаться того, который лежит на паркетном полу с пулей в мозгах. А вот нагар на руках... Если снимут парафиновый слепок, потом обработают в лаборатории и выявят частицы распада пороха... Надо купить водки и вымыть руки. Но «пальцы» на пистолете... Как я бросил его, не протерев! Хотя чего бояться? Я обезвредил налетчиков, убивших нескольких человек. По законам любой страны я действовал правомерно...

Что там получилось, почему возникла стрельба? Кого убили и что угрожало лично мне? Я не расплатился за завтрак... Хотя, кажется, меня угощали. И вкусно пахло раками. Куда идти? В гостиницу, лечь отоспаться...

Я ничего не сделал, да меня и невозможно найти... Ашот с Самвелом хорошие ребята, они меня не выдадут. Я же им помог: ведь свидетелей всегда убивают... Я спас им жизнь! Неужели все-таки выдадут? А что они знают?

Даже имени не спросили... Что накатило на меня? Ведь можно было спокойно сидеть в кабинке, может, и не заметили бы... Но что-то прорвалось сквозь пленку, разделяющую мозг на два уровня, теперь я точно знаю, что эта пленка есть и что она разделяет. Будто безликий человек вынырнул из глубины и стал управлять моим телом... Я будто бы на время отключился...

Безликий! А на кого был похож тот, который снял маску? Он сказал, мы вместе учились... В техникуме? Или в детдомовской школе? Нет, там его точно не было. Да и в техникуме я его не помню... Или... Он сидел в третьем ряду у окна! Точно! Но это не он там сидел, а я... Он называл какую-то школу! Ко-ми-тет-ская... Что это за школа? А что за фамилии он выкрикнул? Куракин? Анатоль? Из «Войны и мира»? Странно, я никогда не был знатоком классики...

Как лучше уходить? Здесь прямолинейно-квадратная застройка. Классика.

И уйма проходных дворов. Вниз и влево, по проходнякам. Там что? Латинский квартал? Нет, Лысая гора. Прекрасное место, чтобы отсидеться и все обдумать. Но особо сидеть некогда, скоро закроют город. Нужны документы.

Какая здесь явка? Черт, в голове ни одного адреса! Придется выходить на нелегальную сеть, хотя это и рискованно... Кто здесь резидент? Снова проклятая пустота! Попробовать легальную резидентуру... Телефон посольства... Опять нет! Какое посольство? В какой я стране? В каком городе?

Старушка, кормившая голубей в большом дворе, окруженном разваливающимися гнидниками коммунальных пятиэтажек с железными наружными лестницами и едким духом длинного дощатого сортира в углу, неодобрительно смотрела на покачивающегося человека, вошедшего в давно пустующий, с ржавыми петлями, проем ворот. Пьяный? Непохоже. Его вроде дергало то вправо, то влево, бросало из стороны в сторону, но это не было шаткой походкой перебравшего алкаша. И одет прилично. Может, ищет кого?

Человек подошел ближе. У него было белое, покрытое испариной и совершенно неподвижное лицо. Гипсовая маска. В войну она работала в санитарном поезде и видела такие лица у тяжело контуженных, потерявших память людей. Но у тех были пустые глаза, а глаза незнакомца переполняло нечеловеческое напряжение и отчаяние.

– What is this country? What is this city? – с трудом выговорил он.

Лоб сморщился, причем только правая половина, в то время как левая оставалась безмятежно гладкой.

В другое время она бы приняла его за сумасшедшего, но в представлении простого советского, а ныне российского человека, сумасшедшими могут быть только свои, а среди иностранцев таковые не водятся.

Старушка беспомощно развела руками и оглянулась по сторонам в поисках переводчика, хотя с переводчиками во дворе было негусто. И точно, лишь Сережка Воронов, по кличке Фонарь, выглядывал из своего подвала, но тот способен переводить только с тюремного жаргона на нормальный язык и наоборот, а поскольку с самого утра бухает с дружками, то сейчас, наверное, и этого не сделает.

Человек повторил вопрос на другом, тоже незнакомом языке, потом на третьем. Диалог проваливался.

– Не понимаю, милок, – виновато сказала старушка, но «иностранец» сразу перешел на доступную речь.

– Где я? В какой стране? В каком городе? – теперь морщилась и щека, и подбородок, причем только на правой стороне лица.

– Ой-ей-ей, милок, да ты, видать, заболел? – озабоченно протянула она, и тот согласно кивнул.

– В Россию ты приехал, в Россию. В город Тиходонск...

Незнакомец перестал морщиться.

– Извините, бабушка, я не то хотел спросить. Мне к «Интуристу» нужно.

Теперь он говорил по-другому, не так как минуту назад, хотя, в чем состоит отличие, старушка объяснить бы не сумела.

– Так это туда. – Она указала рукой в старой, многократно штопанной варежке. – Насквозь наш двор пройдете, через пустырь, и вверх. А там увидите.

– Спасибо.

«Иностранец» той же дергающейся походкой направился в глубину двора.

– Чего он хотел? – откуда ни возьмись подскочил Фонарь. Телогрейку он набросил прямо на тельняшку с прорехой, в которую проглядывала волосатая татуированная грудь.

– Тебе-то чего? Иностранец дорогу спросил. «Интурист» ищет...

– Пьяный? – жадно выдохнул Фонарь.

– Нет, не пахнет... Болеет человек...

– Значит, обкуренный! – пояснил Сережка сам себе и поспешно воротился в подвал. Через несколько минут он вышел уже с двумя дружками, и они хищно, будто принюхиваясь к следам, потрусили следом за бросаемым из стороны в сторону человеком.

– Эй, эй, вы чего удумали? – тревожно закричала вслед старушка, но на нее никакого внимания никто не обратил.

Они нагнали незнакомца на пустыре. Когда-то городская архитектура выделила «пятно» под строительство стодвадцатиквартирной девятиэтажки, старые халупы снесли, поставили забор, начали рыть котлован, да на том все и застопорилось. Летом здесь рос высокий густой бурьян, в котором можно было пить вино, играть в карты, курить анашу, трахаться, колоться морфином, проверять украденные кошельки, сводить счеты и выяснять отношения, прятать «горячие», только с «дела» шмотки и делать еще массу вещей, требующих уединения и безлюдья, причем местные босяки использовали эти возможности на все сто процентов. Зимой, конечно, пустырь простаивал зря, но вполне позволял спокойно ошмонать ненароком забредшего сюда глупого обкуренного бобра.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93