— Свяжите этого засранца и заткните ему пасть, — сказал Мальваузен вытягивая из ножен кинжал.
Солдаты схватили Терцо. Тот задергался, заорал. Мальваузен ударил его навершием в висок точным наработанным ударом.
— Забирайте его и везите в тюрьму к священнику. Я задержусь немного.
— Но уже закат, а сейчас новолуние, — засомневался старший из солдат, — Надо ночевать здесь.
— А этого куда? — спросил третий солдат, который все это время стоял, облокотившись на коновязь и краем глаза поглядывал на Мятого.
«Вот черт. Какой был хороший план. Только я не учел, что они не поедут по темноте», — подумал Мальваузен. И деваться-то некуда, сейчас правда совсем стемнеет, а луны на небе нет. Зачем, интересно, этот мужик вступился за священника? Зачем он после этого напросился в погоню за Терцо?
На первый вопрос ответ понятен. Еще швейцарцы в Монце говорили, что с Тодтом был мужик со вмятиной на лбу. Это подельник Тодта. И Терцо его знает. А вот на второй вопрос ответа нет. Зачем ему ехать за Терцо? Не собирался ли он сбежать? Нас четверо, их двое. Все больше шансов, чем против рыцаря, сержанта и солдат.
Ладно. Ночуем здесь, утром пусть они едут в Турин, а я задержусь с телегой. Но их трое, а этих двое. Тоже плохо. Значит, надо ночью выпотрошить телегу, пленных связать как колбасы, и отправить солдат в Турин с телегой. Еще какого-нибудь местного нанять телегой править. Чем медленнее они доползут, тем больше у меня фора.
Но надо, чтобы ночью ничего не случилось. Не дать ли пленным снотворного? Мальваузен вспомнил про свой докторский сундучок, с которым не расставался. И этому Терцо можно дать побольше, чтобы сдох. Все, кто в тот день был у Абрама, заслужили самой мучительной смерти. Ему еще повезет, что умрет во сне, не попробовав пыток. А мужик с помятым лбом как раз сойдет для палача, чтобы подтвердить показания священника.
— Мэтр как вас там? — напомнил старший из солдат.
— Да, — сказал Мальваузен, — Ночуем здесь и утром в путь.
Солдаты облегченно выдохнули.
— Арестантам я дам снотворного, чтобы не шалили.
— Ага, — идея солдатам понравилась.
Мальваузен подошел к своей лошади, отвязал сундучок и поставил его на крыльцо. Солдаты следили за ним.
Мятый резко дернул ногой. Ударил коленом себе в плечо.
— Эй! — стоявший рядом с ним солдат обернулся и вытянул меч до середины.
— Молчу-молчу, — Мятый сгорбился и ссутулился, чуть не упершись лбом в перекладину.
— То-то же.
— Повернись, открой рот, — Мальваузен подошел с пузырьком.
— У-у, — Мятый отвернулся и сжал зубы.
Солдат подошел к нему и жестко схватил за плечо.
Мятый воткнул нож ему в живот. Тот самый нож, который лежал в ботинке еще с Монцы. Тонкий, острый, без гарды и с тонкой рукоятью. Тык-тык-тык.
Мальваузен потерял драгоценные мгновения, пока понял, что произошло. Если связанный рыпается, то пусть солдаты его приведут в чувство. Мятый повернулся к нему, и Мальваузен потерял еще немного времени, пока выпустил из рук пузырек и схватился за меч.
Если кому кажется, что можно просто выпустить ценную вещь и схватиться за оружие, то вопрос решается хронометром. Всегда уйдет время на то, чтобы освободить руку. Немного, но счет даже не на секунды.
Сколько времени нужно, чтобы вытащить из ножен клинок полностью, когда половина уже вытащена? Нисколько?
Нет. Кулак уже долетел до лица.
Бить кулаками не учат в школах фехтования. Бить кулаками учат в тюрьмах и каменоломнях. Точнее, не столько учат, сколько заставляют учиться на собственном опыте. У Мятого этого опыта хватало. Мальваузен упал как мертвый.
Мятый с мечом Мальваузена встал перед двумя солдатами. Вот они уже успели встретить его оружием.
Мастером фехтования как Высокого искусства Мятый никогда не был. Он просто умел бить людей руками и палками. Налетел на ближайшего из солдат, обошел его полукругом, прикрываясь первым противником от второго и яростно звеня клинками. Мощным ударом отбил в сторону меч солдата и пронзил ему горло.
Напал на второго, яростно рассекая воздух, и вынудил того сделать глупейшую ошибку. На улице никогда нет достаточно места, где можно безопасно отступать назад. Солдат не то запнулся, не то поскользнулся и пропустил удар в голову.
Этих двоих Мятый добивать не стал, и так не жильцы. Раненого ножом в живот солдата и лежавшего без чувств Мальваузена просто ткнул острием в грудь. Куда попало, туда попало. Темно уже.
— Что уставились? — прикрикнул Мятый на зевак, столпившихся на крыльце и на той стороне улицы, — Мне от вас ничего не надо. Знаете, кто я?
— Разбойник какой-то, — ответили ему.
— Да. И свожу личные счеты, — сказал Мятый, — Не лезьте. Дайте уйти и не стойте на дороге. Как говорил Иисус, поднявший меч, мечом погибнет.
— Проваливай, — ответил ему кто-то из темноты, и несколько голосов поддакнули.
Вместе они бы смяли его, но всем было плевать и на победителя, и на побежденных. Вот попробовал бы он кого-то из местных обидеть, тогда другое дело.
Мятый не показывал страха, потому что знал, что в случае чего он просто убежит. Крестьяне не умеют бегать. Если только молодые. Но молодых и небитых он уделает двоих-троих просто руками, если они его и догонят.
— Друга моего отлейте водичкой, заберу его, — показал он на Терцо.
— Сам отлей. Вода денег стоит.
Мятый подошел к коновязи, взял у какой-то лошади недопитое деревянное ведро и вылил его на голову Терцо.
Терцо фыркнул и приподнялся на локтях.
— Вытаскивай свое и уходим верхом, — сказал Мятый, присев рядом.
— Ага, — ответил Терцо и уплелся в конюшню.
Мятый опоясался поясом Мальваузена с ножнами к красивому мечу и кинжалом. Забрал его поясную сумку, где позвякивало серебро. Отвязал одного мула.
Терцо вышел, волоча за собой две небольшие, но очень тяжелые на вид переметные сумы. Хоть на плечо вешай, хоть на коня. Подошел к мулу.
— Эй, а где…
Мятый ударил его кинжалом в грудь. Выдернул клинок, присел над упавшим Терцо и перерезал ему горло. Не без труда перекинул сумы через мула перед седлом. Вскочил в седло и ускакал, куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону Монкальери, и за околицей ему пришлось перейти на шаг.
На самом деле, крестьянам вовсе не наплевать на то, что у них в деревне кого-то убили. Одно дело благородная дворянская дуэль, другое — разборки между разбойниками. Никому не нужно, чтобы по окрестностям бродил убийца, место которому на виселице. Сегодня он убил бог знает кого, завтра убьет славного парня.
Но крестьяне потому и крестьяне, что не умеют реагировать на нештатные ситуации с нормальной для рыцарей скоростью «вот меч, а вот голова с плеч». Они, конечно, могут пойти прочесывать местность и прочешут до последнего сарая, свою землю они знают. Но сначала соберутся, посоветуются, отправят гонцов по соседям, дождутся разрешения от сеньора. Может и вовсе переложат задачу свершения правосудия на широкие рыцарские плечи.
Мятому со своей особой приметой предстояло спрятать две тяжеленные сумки и себя самого в совершенно неизвестной местности, где и местного населения немало, а приезжих сейчас и вовсе без счета. Не говоря уже про семьи Сансеверино и Ваньоне с их егерями и собаками.
Но он знал, где его с радостью примут. У отца Жерара — настоящего атамана.
Мальваузен пришел в себя, когда его пошевелил за плечо какой-то мужик. Адски болела нижняя челюсть. В груди ныло сломанное ребро.
Благодарение Богу, Мальваузену досталось его же мечом. Легкий колющий меч. Остро отточенный и без зазубрин. Начищенный до блеска. Самое чистое и безопасное, чем могут проткнуть человека в царствование короля Франциска. Повезло, что острие уперлось в ребро. Страшно подумать, что оно могло бы пройти насквозь в землю через легкое и затащить в рану грязищи на обратном ходе.
— Люди, помогите, — прошептал он, с трудом ворочая языком.
