Ночной убийца - Тамоников Александр Александрович

Вернув кадровику папку, Шелестов попросил телефонный аппарат и позвонил в больницу. Сердце невольно сжалось – а если сейчас скажут, что Кузин умер… Но непоправимого не случилось. Медицинская сестра, поднявшая трубку, позвала дежурного врача, и тот сказал, что сердечный приступ удалось купировать, что, по мнению врача, причиной приступа стало нервно потрясение, а не болезнь сердца. Типичный обморок в результате стресса. Больному нужно полежать, ему следует провести курс инъекций внутримышечно и пропить некоторые витамины. Ну, по крайней мере, здесь все не так страшно, успокоился Шелестов.

А Буторин в это время в присутствии представителя жилищной администрации открывал запасным ключом квартиру Кузина. Немолодая женщина в высоких ботиках и драповом пальто прекрасно понимала, что задавать вопросы сотруднику НКВД не стоит. Раз приехал, раз потребовал, значит, так надо. Им там видней. Разберутся сами, а ее дело подчиниться и оказать всяческое содействие. Она даже не стала входить в квартиру – осталась на лестничной площадке.

Буторин включил свет и постоял в прихожей, осматриваясь. Обуви никакой, кроме тапочек, больше нет. Тапочки, кстати, только мужские и всего одна пара. Значит, гости не приходят, женщины не посещают. Полы чистые, следов ботинок или сапог на паркете нет. Значит, никто в верхней обуви не проходит запросто в квартиру. Одиноко живет Кузин. И на крючке вешалки в прихожей только один старый плащ и черное драповое пальто. А ведь в этом пальто он и был в тот вечер, вспомнилось Буторину.

Осмотр пальто вскоре дал свои результаты – на правом рукаве с внутренней стороны он нашел несколько подсохших капель. Кровь? Вполне возможно. Нужно отдать в лабораторию, чтобы специалисты определили. А вот на лацкане пальто что-то неумело, но старательно замывали. Разводы от мыла остались. Не кровь ли Кузин пытался застирать? Мог он не догадаться, что на рукаве тоже осталась кровь убитого? Мог, она же осталась с внутренней стороны, мог и не увидеть.

Оставив пока пальто на вешалке, Буторин стал методично обходить всю квартиру. Он не знал, что искать. Нужно как минимум получить представление об образе жизни жильца квартиры, а потом уже попытаться понять, какие вещи характерны для него, для его квартиры, а какие нет. Найти что-то из вещей убитого вряд ли удастся. Не потащит это Кузин к себе домой. И Буторин стал осматривать шкаф, подоконники, выдвижные ящики, другие вещи. Вещей было мало: две рубашки, вельветовая летняя куртка, старая потертая кожаная куртка, старые брюки на гвозде, свитер. В ящике нижнее и постельное белье. На кухне почти нет посуды. Между створками окна стоит початая бутылка водки. Тоже хороший признак. Только у пьяниц дома нет алкоголя. Они выпивают его сразу, едва приобретя и принеся домой. У малопьющих, знающих меру всегда в доме найдется бутылка, чтобы выпить рюмочку с мороза или угостить редкого гостя, которого случайно занесет в его квартиру.

Глава 3

Ответ из управления НКВД на железнодорожном транспорте пришел через два дня. По предоставленному фото убитого незнакомца один из проводников дальневосточного экспресса узнал своего пассажира. Самолетом из Иркутска проводник отправлен в Москву на военном самолете. Шелестов, увидев телеграмму, облегченно вздохнул: ну, хоть какая-то ниточка.

– Виктор, бери в оборот проводника, вытряси из него всю информацию, все, что он только может вспомнить! Бориса я посажу на допросы Кузина. Он сможет разыскать в его прошлом многие связи. Я не хочу сказать, что не доверяю Кузину, но связь его с этим Овсянниковым слишком настораживает. Да еще в Москве и именно сейчас! Мы обязаны проверить и на сто процентов убедиться, что Кузин или завербован иностранной разведкой, или он непричастен к шпионской деятельности.

Буторин приехал на аэродром, оставив машину у КПП. Отсюда он смотрел, как садится на поле скоростной учебный «ЯК-спарка». Вот машина подрулила к краю поля, где техники помогли подставить переносную лестницу и спустить вниз невысокого щуплого мужчину в летном меховом комбинезоне, который был ему явно великоват. На дежурной «полуторке» аэродромные техники доставили мужчину на КПП.

– Получите, – улыбнулся старший наряда, подводя к Буторину мужчину и ставя рядом объемистый вещмешок. – Извините, придется его переодеть. Имущество казенное, не имеем права разбазаривать.

– Вы Лапшин? – спросил Виктор на всякий случай.

– Да… так точно, – кивнул мужчина и полез во внутренний карман за паспортом.

Лапшина укачало и сейчас откровенно подташнивало. Но проводник старался держаться молодцом, понимая, что дело государственной важности, раз его запросил в Москву НКВД, да еще военный самолет гоняли, чтобы побыстрее доставить важного свидетеля в столицу. Чтобы не терять времени, Буторин сам в комнате отдыха наряда помог Лапшину снять летный комбинезон и передал его дежурному. В вещмешке было форменное железнодорожное пальто и ботинки. Унты, в которых прилетел железнодорожник, пришлось тоже снимать и возвращать летчикам. У оперативника мелькнула мысль, а не предложить ли свидетелю сначала подкрепиться в столовой, но, посмотрев на его серое лицо, решил, что даже упоминание о еде может спровоцировать у этого человека рвоту.

Но все обошлось. Более привычная «земная» обстановка и свежий ветер из окна через опущенное стекло быстро сделали свое дело. Лицо Лапшина порозовело, и он перестал делать горлом судорожные глотательные движения. Буторин, сидя за рулем, начал расспрашивать.

– Итак, Гордей Максимович, давайте вспоминать. Возможно, вы там в Иркутске отвечали на эти вопросы, но мне хочется услышать ответы здесь и лично от вас. Нам придется вместе работать, так что рассказывайте, где вы видели того мужчину, которого вам показывали на фотографии, при каких обстоятельствах.

– Так это, видел я его в поезде, в купе видел, когда был проводником на рейсе из Владивостока в Москву. Он, как сел во Владивостоке, так только в Москве и сошел, стало быть. Семь дней я их чаем поил, газеты предлагал и шашки с шахматами предлагал. Они, стало быть, ехали не в плацкарте, а у меня в мягком. А у нас это все полагается предлагать пассажирам.

– Вы говорите иногда «он», а иногда «они». Он ехал не один?

– У нас купе четырехместные, и, кроме того гражданина, в нем ехала еще одна пара. Думаю, что иностранец и переводчица с ихнего на русский язык. Вот, простите, не могу знать, на каком они там разговаривали, языками не владею.

– А кто был четвертым? – Буторин свел брови, напряженно размышляя об услышанном. – Купе же четырехместное.

– Никого не было четвертого. Эта пара, ну, которая иностранец и переводчица, они три билета предъявили. Выкупили, значит, еще одно место.

– Только одно место выкупили, не все купе? – Буторин повернул голову к проводнику и даже сбавил скорость. Этот человек, который с ними ехал и чью фотографию вам показывали, он был с ними знаком?

– Не могу сказать, товарищ начальник, – сокрушенно покрутил головой железнодорожник. – На такие подробности я не обратил внимания. Но общались они меж собой по-дружески, компанейски. А уж в вагоне они познакомились или раньше знались, тут я точно сказать вам не могу.

Лапшина пришлось привезти пока в гостиницу. Куда двое сотрудников НКВД в гражданской одежде привезли обычное гражданское пальто по размеру и шапку, чтобы со стороны нельзя было узнать в свидетеле железнодорожника. Эти же сотрудники должны были круглосуточно охранять важного свидетеля. Следом приехал и Шелестов. Буторин передал ему суть их разговора в машине, сделав акцент на том нелепом факте, что иностранец и переводчица, как их охарактеризовал проводник, выкупили лишь одно дополнительное место, а не все купе. И к ним сразу же подсел третий пассажир.

– Все это очень похоже на то, что они были знакомы и до поездки и им в купе не нужен был четвертый пассажир, – подвел итог своим размышлениям Буторин. – Если Овсянников здесь, значит, и эта пара тоже в Москве. Не факт, конечно, но, скорее всего, так и есть.