Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77

– За Надеждой пошли, – проинформировал по дороге Петр Игнатьевич, очевидно, полагая, что это должно меня ободрить, – думаю, сейчас уж здесь будет.

В этот момент мы добрались до крыльца, возле самых ступенек я увидела что-то прикрытое белой простыней.

Я затряслась помимо воли, очень стараясь взять себя в руки, и тут поймала себя на мысли, что действительно страшно хочу, чтобы рядом была Надька.

– А Ира где? – пролепетала я севшим вдруг голосом и неожиданно поняла, что абсолютно не желаю видеть то, что находится под этой белоснежной простыней.

– Не знаю… Нету… Готова? – глянул мне в лицо Петр Игнатьевич.

Готова я, конечно, не была, но кивнула, одновременно в душе ругая себя последними словами за слабость.

Тут участковый отогнул край простыни, и я, подавившись собственным взвизгом, уставилась в широко раскрытые глаза бледного усатого мужика. Рот его был как-то неестественно криво раскрыт, словно он пытался скорчить дурную рожу, за синюшной нижней губой виднелись мелкие ровные зубы. В глазах у меня поплыло.

Такую физиономию я не пожелала бы увидеть злейшему врагу, однако, несмотря на сильнейшее желание грохнуться в обморок, где-то под самой черепной коробкой слабенько екнуло: «Я его видела…»

– Настя, Настя, – вернул меня к действительности Петр Игнатьевич, с силой встряхнув за плечо, – что, нехорошо тебе? Ну-ка, иди сюда, присядь, подумай маленько… Ну что, признала?

Благодарно дрогнув краем губ за то, что он отвел меня за соседний сиреневый куст и усадил на лавочку, я кивнула.

– Угу, – сказал участковый и почесал в затылке, – ладно, отдыхай пока…

Он исчез за кустом, я сидела не шевелясь и боясь оглянуться. Но через несколько минут я малость отошла, перестала трястись и стала вспоминать, где же могла видеть того, кто отдыхал сейчас у Иркиного крылечка в неудобной позе. За последние дни я перевидала столько народу, что в голове все путалось, однако в одном я была уверена – я его видела.

Возле куста послышалось шуршание, я оглянулась и обнаружила бледнющую Надьку, безвольно стекающую с рук участкового на лавку рядом со мной. Я торопливо подхватила ее под руки и помогла сесть, она окинула меня отсутствующим взглядом и жалобно вякнула.

– Пригляди за ней, – озабоченно пробормотал Петр Игнатьевич и обрадовался:

– Тоже признала… Только пока молчит… Ну ладно, посидите… Начальство прибыло, пойду доложу обстановку…

Участковый вновь растворился среди зелени, я глубоко вздохнула и ткнула Надьку локтем. Она взглянула на меня затравленно и заморгала.

– Надь, – шепнула я, – что делается-то?

Поскольку она пришибленно молчала, я снова ткнула ее в бок, на этот раз посильнее. Надька поморщилась и замычала. Потом подняла на меня глаза и принялась вдруг трясти возле шеи ладонью, словно пыталась зарезаться. Я решила, что вид покойника произвел на подругу гораздо более сильное впечатление, она явно никак не могла прийти в себя. Хлопнув ладонью по лавке, я поднялась и осторожно выглянула из-за сирени.

Крыльца отсюда, слава богу, не видно, зато хорошо видна целая толпа народу, топтавшаяся возле. Мелькали люди в форме и в штатском, и на лицах их был написан живой интерес, но никак уж не ужас. Они, безусловно, гораздо более привычны к подобным зрелищам, чем мы с Надькой.

Я прошла вдоль беседки и вышла к уже основательно натоптанной нами за последние дни тропе. Обошла теплицу и, немного не доходя до забора, остановилась. На земле были расстелены две телогрейки, я долго смотрела на них, стараясь понять, почему же этот факт мне так не нравится.

Тут я услышала, как меня окликнул Петр Игнатьевич, развернулась и неожиданно увидела в лопухах справа от тропинки что-то красно-белое. В первое мгновение мне показалось, что это скомканная тряпка, но сердце отчего-то сжалось, шагнув ближе, я с ужасом поняла, что передо мной Иркина кошка Маська. Что именно произошло с ней, я понять не успела, сообразив лишь, что кошка мертва, а ее белоснежная шерстка слиплась от запекшейся крови. Зрелище это было явно не для моих нервов, и я заголосила во все горло, одновременно плюхнувшись на землю, потому что ноги меня уже больше не держали.

Тут возле меня очутился Петр Игнатьевич. Вслед за участковым показалась толпа самого разнообразного народа, и на меня обрушился град вопросов. Но наш участковый показал себя молодцом, оглянувшись вокруг, он быстро сообразил, в чем дело, и, стащив фуражку, вытер со лба пот:

– Матерь божья, что делается!

Он помог мне подняться, и я вновь очутилась на лавочке рядом с Надеждой. Теперь настала ее очередь приводить меня в чувство, я сидела истукан истуканом, не реагируя на окружающих. Возле лавки продолжали вертеться люди, вскоре ко мне пробился Петр Игнатьевич, рядом с ним была молодая женщина в белом халате, которая без всяких разговоров вкатила мне в руку укол. Это окончательно подкосило мои силы, я закрыла глаза и решительно отказалась отвечать на вопрос сурового молодого человека в штатском: почему я сразу направилась туда, где находилось умерщвленное животное?

– Так вы утверждаете, что незнакомы с этим человеком?

Я в десятый раз кивнула и опечалилась. Молодой человек в штатском печалился вместе со мной, удрученно подперев голову рукой и вздыхая. Который час, вертясь на неудобном колченогом стуле, я честными глазами моргала на прилипчивого следователя, тщетно стараясь сообщить ему нечто, что удовлетворит наконец-то его неуемное любопытство.

Кабинет, стул и люди, задающие вопросы, менялись несколько раз, столько же раз меня любезным голосом просили сообщить все, что может быть полезным для раскрытия преступления, столько же раз благодарили за сообщенные сведения, и все начиналось заново.

Периодически я сталкивалась где-нибудь с тоскующей Надькой, мы обменивались жалобными вздохами и вновь скрывались за разными дверями. Иногда возникал участковый, ободряюще улыбался, хлопал меня по плечу и советовал потерпеть еще немного, ничего не поделаешь, следствие должно учитывать все возможные версии. Часа через четыре мы наконец встретились с Надькой в коридоре.

– Я отпросилась покурить, – нервно сообщила мне Надежда, – не могу больше…

Я отпросилась по несколько другой причине, однако обе версии позволяли нам уединиться в туалете, что мы, собственно, и проделали.

– Что ж ты не куришь? – поинтересовалась я, усмехнувшись.

Между нами, Надька не курила вовсе, просто врожденная скромность не позволила ей выдвинуть другую уважительную причину. Она раздраженно заявила:

– После такого и закуришь, и запьешь…

– Точно… – согласилась я. – Ты что рассказывала-то? Ты мужика-то этого.., убитого.., узнала?

Надька передернула плечами и кивнула:

– Господи, как не узнать… Я ж с ним танцевала…

Только он был в зеленом пиджаке. А сейчас в одной рубашке. Ой, мамочки, – запричитала вдруг она, схватившись за виски руками, – сниться он мне теперь будет, ох, чую, что будет. Горло его в глазах стоит…

Она снова заныла, я уточнила:

– А что его горло?

– Как что? – всплеснула Надежда руками. – Перехвачено горло отсюда досюда… Весь кровью залит до самых коленок…

– Да? – ужаснулась я, только сейчас сообразив, что добросердечный участковый, пожалев мои нервы, показал мне одно лишь лицо. – Я, честно сказать, подумала, что его задушили или чего в этом роде…

– Задушили… Я Игнатьевичу говорю: «Он в зеленом пиджаке?» – «В зеленом? – говорит. – Да нет, вроде нету пиджака, сама вот смотри…» Да простыню и откинул.

А там… Ой, плохо мне, Стаська, ей-богу, плохо. Рубашка вся как есть залита, и горло перехвачено, словно мясник рубил. Простыню Игнатьич прикрыл, да не натянул, как было, так она вся вмиг промокла…

Пару минут мы с Надеждой поплакали друг у дружки на плече, но меня надолго не хватило.

– Ты что рассказывала следователю?

– Что спрашивал, то и рассказывала. Что отмечали день рождения в «Магии», убитый подошел, пригласил.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77