Закон навязанных обстоятельств - Ефимова Юлия

– Не вагоны они переставлять собираются, – тихо, словно говоря сам с собой, произнес Колчак. – Хотя, может, и их тоже.

В последнее время шли очень тяжелые новости, и с Дальнего Востока в том числе. Слишком уж лютовали на местах военачальники и настроили народ против себя.

– Мне докладывали, еще когда я был в Омске, что в Иркутске генерал Сычев прилюдно расстрелял тридцать одного политзаключенного, чем очень разгневал народ. Красные, которых поначалу здесь не жаловали, быстро этим воспользовались и переманили симпатии населения на свою сторону. В донесениях все больше встречаются упоминания о красных партизанах, численность которых растёт, и это уже не маленькие банды, не понимающие, что они творят, теперь их действия стали управляемыми из центра и полностью скоординированными. Это уже настоящая армия, вот их и боится трусливая Антанта. Продают нас друзья чехи и французы, – сказал он, усмехнувшись уже Андрею. – Уверен, переговоры ведут, торгуются, как бабы на базаре. Скорее всего, даже не золотом нашим торгуют, его-то они точно уже не отдадут. Там, скорее всего, моя жизнь на кон ими поставлена. Больше всех, думаю, старается генерал Жанен, пытаясь спасти свою шкуру и договориться о выводе союзных войск до Владивостока и при этом еще и с золотом.

– Не посмеют! – порывисто воскликнул Андрей, но даже в его голосе чувствовалась неуверенность.

– Посмеют, – Колчак сел обратно на диван. – Я, скорее всего, уже приговорен. Ничего не изменить. Да что там я, Россия мертва.

– Мы дойдем до Иркутска, там соберем армию и вновь пойдем на Москву. Красные не продержатся долго, вот увидите.

– Ступай, – жестко сказал ему Александр Васильевич, видимо, не желая слушать патриотичный бред, в который уже никто не верил.

Андрей уже хотел выйти, но тут Колчак выглянул в окно и увидел солдата охраны, дежурившего прямо под их окном. Видимо, это стало последней каплей в унижении адмирала, и он, быстро открыв его, прокричал что есть мочи:

– Пошел вон отсюда!

Перепуганный солдат попятился, и Александр Васильевич, видимо, сообразив, что тот не понимает по-русски, стал громко повторять то же самое на всех языках, какие мог сейчас вспомнить. В этих криках было столько отчаянья, столько безнадеги, что Андрей, не желая видеть адмирала таким, закрыл глаза. Непонятно, на каком, польском или французском, но конвоир все же понял приказ и побежал к своему начальству – докладывать о происшествии.

Удостоверившись, что солдат не вернется, Колчак закрыл окно, выключил свет и вновь лег на диван, не обращая внимания на оцепеневшего адъютанта.

Андрей в первый раз ослушался приказа и сел тут же на стул. Он решил охранять сон главнокомандующего, но не заметил, как уснул сам. Снилось ему лето, дача, зелень и чай. Вкусный чай с липовым медом, что может быть прекраснее. Родители, сестра… Андрей был счастлив, и казалось, что Зима, холод и война – это всего лишь дурной сон.

Вдруг налетела буря, и стало очень холодно, так холодно, что руки задрожали. Он открыл глаза и понял, что холодно на самом деле, потому как окно, в которое адмирал недавно кричал на охрану, по-прежнему открыто. В темноте, на его фоне, небольшая фигура подняла руку и метнулась в сторону адмирала. Не задумываясь, Андрей кинулся вперед и уже вблизи увидел, что в руке у ночного гостя нож.

Глава 5. Эрик

Эрик буквально силой вынырнул из сна и тяжело задышал. Это был все тот же постоянный сон, который приходил периодически, не давая забыть его содержания и повторяясь в точности до секунды. Ему потребовалось несколько минут, чтоб сообразить, где он. Маленькое купе поезда, верхняя полка.

Точно, они сначала долетели до Иркутска, а потом сели на поезд до Зимы, и хоть ехать было недолго – полтора часа, но им взяли билеты в купе, за что Эрик был особенно благодарен.

Ночью поспать совсем не удалось, приехала скорая, поставила матери укол и в срочном порядке приняла решение о госпитализации. Эрику пришлось ехать с ней, об этом родительница очень просила сына, хоть этот поступок абсолютно не имел смысла. Эрик понимал, что внутрь его все равно не пустят, но уступил ее мольбам.

Всю дорогу в скорой мама держала его за руку, а Эрик, напоминая себе о долге, стоически терпел, хотя не любил тактильных контактов без особой необходимости. Когда машина въехала уже на территорию больницы, она жестом попросила его нагнуться и прошептала:

– Сыночка, я чувствую, что умираю, я должна тебе признаться…

– Вам не стоит сейчас разговаривать, – строго сказал уставший доктор скорой помощи, увидев, как она возбужденно шепчет. – Сейчас вам купируют приступ, а вот завтра или послезавтра сын придет, и вы поговорите.

Эрик понимал, что поступил в тот момент неправильно, просто промолчав. Скорее всего, как сын он должен был сказать матери нечто успокаивающее, что, мол, все будет хорошо, ты ни в чем не должна признаваться, ты поправишься и расскажешь все спокойно, но не сделал этого. Он просто промолчал, а все потому, что Эрик был уверен: то, что хотела сказать ему мать, очень важно и может перевернуть всю его жизнь. Он хотел это услышать и одновременно боялся, где-то внутри догадываясь, что она будет говорить с ним об отце. Это единственное белое пятно в его биографии, единственная тайна, которую он хотел знать, одновременно боясь разочарования.

Команда попалась молчаливая, всю дорогу они практически не разговаривали. Опер Юлий был молодым и самоуверенным глупцом, смотрящим на мир свысока, и страстным любителем пошутить, а странная Зоя Саввична, женщина за шестьдесят, была эксцентричной и совсем не тянула на айти-специалиста.

– Зима через пять минут, – сказала проводница, заглянув в купе и нарушив стоявшее здесь уже полтора часа молчание.

– Ну что, начальство, – Юлий, когда они вышли на перрон, подошел к Эрику вплотную. Хоть он и был выше, Эрик чувствовал, что сильнее этого мальчишки и физически, и морально. – Давай на время зароем топор войны, вот прям здесь, на вокзале, вместо топора можно взять лопату, она прекрасно подойдет, рыть можно снег, – сказал он, указав на пожарный стенд. – Предлагаю тебе, конечно, не руку и сердце, а мир, что тоже немаловажно в нашем случае. Я бы на твоем месте от такого предложения не отказывался.

– Я не переходил с вами на «ты», – ответил ему Эрик, рассматривая парня и пытаясь понять, действительно ли он хочет мириться или это очередная провокация, слишком уж насмешливым был его тон. Детство в заводском дворе, где правота определялась силой, научило Эрика не верить улыбкам и шуткам.

– Как сказала бы моя тетя Песя, – своим грудным голосом произнесла подошедшая к ним Зоя Саввична, дыхнув на парней только что прикуренной сигаретой. – Вы так заносчивы, Эрик Кузьмич, как гаишник с престижного перекрестка. Я согласна с Юликом, ваши препирательства будут мешать работе, а мне это неинтересно. Мальчик дело предлагает, кстати, со мной можно на «ты».

– Хорошо, давайте на «ты». Вот тебе, Кай, первое задание: нам нужно найти такси, – сказал Эрик Юлию, выдержав небольшую паузу.