Последняя Мона Лиза - Сантлоуфер Джонатан

58

Дверной молоток в виде львиной головы стукнул в тяжелую деревянную дверь. Два одинаковых голосовых сообщения Этьена Шодрона еще звучали в моей голове: «Я должен показать вам кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда… Пожалуйста, приезжайте».

Голос его звучал настоятельно, почти умоляющие, так что я сразу же попросил водителя такси отвезти меня к дому Шодрона.

Сунув картину Перуджи за пояс джинсов, я постучал еще раз. Никто не ответил. Я в третий раз набрал на мобильнике номер Шодрона и вновь попал на автоответчик.

– Это Люк Перроне, – продиктовал я. – Я стою у вашей входной двери. Сейчас… уже почти девять часов.

Почему, настойчиво попросив меня приехать, он не открывает? Сунув телефон во внутренний карман куртки, где уже лежал вырванный из дневника листок, я постучал еще раз.

Я должен показать вам кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда…

Спустившись по ступенькам, я посмотрел вверх. В ночной темноте ярко светились желтые прямоугольники: в нескольких окнах особняка горел свет. Я вернулся к двери, постучал еще раз и крикнул: «Этьен!» Откуда-то из дома доносились слабые звуки музыки. Может, в этом все дело? Они просто не слышат меня. Прислушиваясь, я надавил на дверь, и она приоткрылась.

– Этьен? – позвал я чуть тише. – Это я, Люк Перроне.

Но музыка – та же попсовая мелодия, которую слушала подруга Шодрона – в доме звучала так громко, что меня действительно трудно было услышать.

Я шагнул в прихожую.

Керамическая лампа отбрасывала свои тени на все в помещении: обои, ковры, антикварный столик с пепельницей, в которой лежали несколько окурков. Чемоданы все так же стояли рядком в прихожей.

Сделав еще шаг, я еще громче позвал Шодрона.

Музыка затихла, но через мгновение та же песня началась снова – очевидно, стояла на повторе. Она доносилась сверху.

Сделав еще несколько шагов, я вдруг увидел ее, подружку Шодрона – она лежала вверх ногами на лестнице, голова на нижней ступеньке, одна нога вытянута, вторая согнута под немыслимым углом. Глаза ее были открыты и неподвижны.

Поначалу у меня перехватило дыхание, и я на какое-то время остолбенел. Потом совершенно машинально попытался нащупать пульс у нее на шее и на запястье, хотя в том, что она мертва, сомневаться не приходилось: сорочка была пропитана кровью.

Трясущимися руками я кое-как достал из кармана сотовый, испачкав его при этом кровью. Но куда звонить? 911? Какой номер набирают французы в таких случаях?

Проклятая музыка продолжала действовать на нервы. В радиаторах шипел пар. Кислый запах табака висел в воздухе. Борясь с приступами тошноты, я стал подниматься по лестнице – туда вели следы крови.

Этьен Шодрон лежал на полу у порога спальни, лицо его было разбито, синий халат стал фиолетовым от крови.

Музыка гремела во всю мощь, сотрясая мое тело низкими частотами. Дверь спальни была приоткрыта, и я заглянул внутрь: комната была разгромлена, ящики комода вытряхнуты, подушки разрезаны, повсюду валялись перья, а некоторые еще кружились в воздухе. Неужели это произошло только что?

По лицу Шодрона – вернее, по тому, что от него осталось – я сделал вывод, что он не выдал убийце то, что тот, очевидно, искал.

«Кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда…»

Сердце бешено колотилось. Шодрону не дали договорить или, наоборот, он говорил под дулом пистолета? Может быть, не ему, а кому-то другому нужно было, чтобы я приехал сюда?

Меня охватило неодолимое чувство тревоги, внутренний голос кричал: «Убирайся отсюда немедленно!» Я спустился обратно, едва не споткнувшись о тело девушки на ступеньках. На телефоне, который я еще держал в руке, была кровь, и я попытался вспомнить, до чего еще дотрагивался: дверная ручка, молоток, перила – девушка! – а еще у Шодрона на телефоне мои звонки и сообщения!

Меня знобило, голова раскалывалась, во рту пересохло; стоя внизу и озираясь, я боролся со страхом. В гостиной тоже был разгром: покрывала с мебели сброшены, диванные подушки распороты, из них торчал поролон, словно они взорвались, на полу лежали осколки разбитой керамической вазы, все ящики шкафов открыты, и даже стол перевернут.

Превозмогая одуряющую музыку и стук собственного сердца, отдававшийся в ушах, я пытался сосредоточиться. Мой взгляд упал на картину Вермеера.

«Кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда…»

Слово «тщательный» Шодрон использовал, когда говорил об этой картине.

Я сорвал картину со стены и повернул ее обратной стороной. За деревянными планками подрамника торчала пачка сложенных листов бумаги. Я вытащил и развернул их. Почерк, пожелтевшая бумага, рваные края… несомненно, это были страницы дневника Перуджи.

Все, что принадлежало моему двоюродному дедушке, перешло к моей старшей сестре… эта картина, какие-то бумаги…

Я хотел прочитать, что там написано, но не смог: перед глазами все плыло. Решил прочесть позже.

А теперь вон отсюда, немедленно!

Я сунул листки в карман куртки. Через миг я почувствовал за спиной движение воздуха и чье-то дыхание.

– Как раз то, что я искал.

Из-за моей спины вышел мужчина с пистолетом в руке.

– Это я заберу.

Помедлив долю секунды, я потянулся к внутреннему карману куртки. Незнакомец ударом ладони отбросил мою руку в сторону, сам полез в мой карман и вынул оттуда испачканную кровью страницу.

Потом он приставил пистолет к моему виску и взвел курок.

59

Коллекционер заменил перегоревший светильник у одной из картин и перешел к следующей. Он бегло оценил манеру письма на морском пейзаже Моне, яркие цвета натюрморта Матисса и задержался у приобретенного несколько дней назад эскиза гуашью по картону работы Тулуз-Лотрека: женщина, натягивающая чулки, простая и сексуальная. Коллекционер восхитился тем, как художник несколькими небрежными линиями создал фигуру, белой краской на плечах и груди придал им объем, использовал для волос яркий красно-оранжевый цвет. Ему не нужна была эта вещь, и он не заказывал кражу. Он чуть было не отказался от нее, но представившаяся возможность была слишком хороша, работа первоклассная и станет хорошим дополнением к его коллекции.

От Лотрека – к Леонардо. Два художника из совершенно разных миров, но оба очарованы женской красотой. У Лотрека – вполне реальная, земная женщина, у Леонардо – нездешняя обворожительная дама, недоступная простому смертному. Кроме него.

Двадцать лет назад он приобрел этого Леонардо у одного француза. Тот утверждал, что представляет знатную французскую семью, которой досталось от прабабушки много произведений искусства сомнительного происхождения. Семейство опасалось держать у себя такую знаменитую картину и готово было расстаться с ней всего за пять миллионов долларов. Сторговались на трех – сущие гроши, если она действительно настоящая. Но он до сих пор не смог найти этому доказательств.

Сколько раз он ездил в Париж, чтобы постоять в Лувре перед точно такой же картиной, пытаясь найти какие-нибудь отличия – и всякий раз безуспешно! Он знал, что бывают очень хорошие подделки, и вполне возможно, одну из них ему всучили. Он навел увеличительное стекло и медленно повел его вдоль полотна. Но что он ищет? Есть ли здесь что-нибудь, что могло бы доказать подлинность этой картины? Коллекционер не знал этого. Пока не знал. Но надеялся вскоре узнать.

60

При звуке взведенного курка я рванулся, двинул этого типа локтем в ребра, он покачнулся, но выстрелил – так близко от моей головы, что в ушах зазвенело, и я почувствовал, как пуля просвистела рядом. Но пистолет он выпустил, тот отлетел в сторону, и мы оба прыгнули к нему, падая в броске. Этот верзила приземлился удачней: на меня сверху, выбив воздух из моих легких. Ребра хрустнули, но я продолжал барахтаться, пытаясь дотянуться до пистолета первым.