Убийство по-китайски - Попандопуло Анастасия

– Дима, остановись.

– Нет, Оленька. Не остановлюсь. Что Сашка отца убил, тут и доказывать нечего. Все ясно. Если не я, не Иван (с чего ему), так только он и остается. И способ такой паскудный только Сашка бы и выбрал. Тем более долги, виды на наследство. Как ты обманулся, а? Ведь уже богатым себя видел. Миллионщиком. Да, впрочем, черт с ним, с отцом. Туда и дорога. А вот за что ты Варвару жизни лишил, я понять не мог, пока не догадался, что она как-то про тебя прознала. Так, нет? Что ты, Оля, рукой машешь. Мне вот и Самулович интересно сказал. Было, Оленька, письмо анонимное, которое Аркадий Павлович собирался отцу передать, а отдал Сашке-мерзавцу. А в письме предостережение – дескать, убьют Василия Кирилловича. Сашка почерк-то и признал. А впрочем, и не в письме дело. Вспомни, что на балу случилось. Могу представить, как у тебя подошвы загорелись. У-у-у-у!!! – он сжал кулаки. – Тварь! Негодяй!

Он снова весь вздрогнул, покрутил воротник сорочки.

– Дмитрий Васильевич, – двинулся к нему Самулович, – дайте руку, я вас осмотрю. Не стоит вам волноваться.

– Не волноваться, доктор? А я и не волнуюсь. Пусть вот Сашка дрожит. Ведь он ее убил.

– Убил, – кивнул Самулович.

Александр побледнел, замахал руками.

– Да что вы?! Я при чем? Что вы? Что вы придумали? Она пила сильно. Сама перепилась да погибла.

– Не смей! – лицо Дмитрия страшно перекосилось. – Не смей, тварь, ее порочить. Я все знаю. Деньги любой рот развязывают, слепым зрение возвращают. Не знал ты этого? А вот так. Ты ее из дома тогда увез. Мне все подтвердили. И кучера я нашел, и приказчика, что ей от тебя шампанское носил. Что ты ей наплел? Что влюблен в нее, оттого и отца убил? Она бы и в такую чушь поверила. Тут ты все точно рассчитал. А поверив, стала тебя выгораживать и про то, что знала, – молчала. Так ведь, господа? Молчала? – Он снова как-то вздрогнул, дернул галстук, ослабляя петлю, и откинулся на спинку дивана. – А ты все равно ее убил. Трус. Она тебя спасала, а ты ее убил… Я тебе ее смерть не прощу. Я тебя сам судить буду. И ты, доктор, не лезь. Тут дело семейное. Я тебе за многое благодарен, но поперек дороги моей не ходи.

– Я и не стану. А только дело это у вас не семейное, а уголовное. И заниматься, как вы выражаетесь, этим суд будет. Вам, Александр Васильевич, я советую собраться. Скоро Выжлов приедет. Я к нему записку послал.

– Бросьте, доктор. Никаких судов! – вскинулся Дмитрий. – Довольно. Я этим вашим правосудием по горло сыт. Меня в этом городишке уже судили, или не знаете? Балаган сплошной. А это дело мое. Я его и разбирать буду. У меня возможности огромные. Теперь все, как я сказал, будет.

Он как-то осел, обессилел враз. Еще расслабил галстук.

– Ольга, иди, вели подать экипаж срочно, – тихо, но твердо приказал он.

– Но…

– Срочно, я сказал!

– Дмитрий Васильевич, нельзя же так… – сбиваясь, начал я. – Что это вы придумали? Разве можно в наше время… и самосуд. Ведь это дикарство. И потом, как же Иван, как же следствие? И он – ваш брат!

– Молчите, Аркадий Павлович. Вам ли с вашей жизнью меня понять. Тут резоны вам недоступные, тут…

Внезапно он страшно побледнел. Самулович бросился к нему. Дмитрий захрипел, тело изогнулось. Он вскинул руку, словно пытаясь дотянуться до брата. Тот стоял у окна, окаменев, и только щеки тряслись, жутко и неестественно. Губы Дмитрия посинели, Лицо стало страшным, как у покойника. Глаза выкатились и уставились на стол. Он силился что-то сказать.

Самулович выхватил из саквояжа шприц, какие-то ампулы. Я в ужасе перевел взгляд на Александра. Глаза наши встретились.

– Эттто не я… Богом клянусь! Нннне я…

Неожиданно он схватил со стола лежавший там нож и бросился к двери. Я попытался его остановить. Секунда, что-то обожгло плечо, брызнула кровь. Я пошатнулся. Александр выскочил из комнаты.

– Стойте… – попытался крикнуть я.

С улицы донесся шум подъехавшего экипажа. Голос Выжлова. Вдалеке хлопнула дверь.

34

Рана моя была пустячной – нож только рассек кожу. Признаюсь честно, мне было очень совестно, что я не принял участия в погоне, а запаниковал из-за такой царапины. Конечно, никто не ставил мне это в вину, напротив, меня выставляли чуть не героем, что только больше конфузило и угнетало. Расследование наше окончилось, и я, не видя возможности приложить куда-либо свои силы, проводил время в праздности, как и все в городе, наблюдая со стороны за финалом ужасной этой драмы. После всего произошедшего дело казалось абсолютно ясным. Закрытию следствия мешал только побег подозреваемого. Выжлов день на второй или третий заехал ко мне с визитом. Выразил благодарность за проявленное мужество (какая ирония), достаточно откровенно и в деталях рассказал о том, как продвигался розыск Александра (никак, несмотря на то, что на поиски были брошены все силы). Самулович же снова пропал. Я знал, что более суток он пытался вытащить с того света Дмитрия Васильевича. Знал и то, что это ему не удалось. Однако куда делся Борис после того, как препроводил тело в прозекторскую Липгарта, было мне неведомо. Дважды вечером видел я свет в окнах Бориса, дважды ходил к нему, но на мой стук никто не вышел, и я сдался, не без обиды на своего друга. Впрочем, затворничество Самуловича заметил не только я. Прошло дней пять после происшествия, я сидел в кабинете дяди и обсуждал с ним дела по своему имению.

– Аркадий, – неожиданно обратился ко мне Денис Львович, – когда ты планируешь зайти к Борису Михайловичу?

Я удивленно посмотрел на него. Потом объяснил, что несколько раз ходил, но не был прият. Дядя покивал головой и будто даже обрадовался чему-то.

– Так мне и доносили. Все понятно. Запил Борис. А Выжлов еще говорил: «еврей»! Тоже мне! Что за люди у нас, а? Или это климат такой? Чуть камень на дороге, так норовят споткнуться. Уж Борис Михайлович, я думал, – скала. Думал, все у него в голове просчитано. Такого с пути не собьешь. А на поверку… Однако от своих отступаться нельзя. Ты это запомни! – он поднял палец. – И иди к нему снова, ищи, вытаскивай. Тут черта есть – неделя. Дольше этого пить уже совсем нехорошо. Он мне еще понадобится, так что пусть приходит в себя и не дурит, хватит мне полицмейстера с его загулами. Ты ему вот что скажи, что врача без кладбища не бывает. Должен же он такие вещи понимать?! Вот и Липгарт уверяет, что все было сделано по последнему слову этой их науки. И глюкозу Борис колол, и декса… черт, не помню. Да я и без него, без Липгарта, знаю, что друг твой – доктор от Бога. Уж если у него больной умер, так значит и никто бы не помог. Цианид – не шутки, да, говорят, еще и сердце изношено полностью. Дмитрий-то Васильевич ведь опиум принимал, – понизил дядя голос. – Ты знал?

Я снова кивнул.

– Так и скажи ему это все. Скажи, что я велел так передать! Губернатор! Хотя, конечно… У меня когда в первом бою пятеро погибло… До сих пор, веришь, каждого перед собой вижу. – Он закурил.

Я кивнул, хотя внутри еще дулся на Бориса. Разговор перескочил на какие-то общегородские новости. Потом стали обсуждать расследование. Денис Львович рассказывал мне о внутренних интригах, завязывавшихся вокруг этого дела, группах влияния, которые старались что-то выгадать, и прочем, что я, по чести сказать, понимал плохо. Я рассеянно поддерживал беседу, выбирая момент, чтобы спросить о том, что истинно меня интересовало. Наконец момент, как мне показалось, подвернулся.

– А что там, собственно, у Трушниковых, вы не знаете? – как можно более небрежным тоном спросил я.

Дядя отставил чашку и слегка откинул голову.

– А что там может быть? На будущей неделе завещание вскрываем, хотя я просил обождать, но… Ольгу Михайловну как подменили – настаивает, торопит: «Хочу окончить с этим делом… Похоронить всех мертвецов… Закрыть все связи…» – он вздохнул и пригладил бакенбарды. – Женщина не понимает ничего. Как тут закрыть? Если, скажем, в духовной Дмитрия Александру что отписано, ведь это придется в суде рассматривать. «Устранение от наследования по недостойности», если я правильно помню. Все равно задержка выйдет. А тут еще этот князь с векселями. Никакого стыда у человека. Да и китайцы не отстают. Что уж им там Дмитрий обещал? На что они надеются? А все мне головная боль. Попомни мои слова, Вышносельцев попробует тиснуть записочку, да и граф не отстанет. А тут еще выборы. Одно к другому, попортят мне крови. Будто в других губерниях никого не убивают! Но ты, Аркадий, не переживай (будто я переживал!) – я вот что скажу: не на того нарвались! Я это дело уж придумал, как себе на пользу повернуть. А впрочем, что я опять? Есть и хорошее – Ивана Федоровича вот отпустили. Я рад. Хоть и жду, что может он выкинуть какое-нибудь коленце. Все они, Трушниковы, отчаянные, что ли, без удержу.