Убийство по-китайски - Попандопуло Анастасия

Он отхлебнул чай и помолчал. Я нетерпеливо заерзал. Денис Львович вздохнул.

– Да ты что меня спросить-то хочешь? Уж не об Ольге ли Михайловне? Галина Григорьевна мне сказала, что опять тебе от нее корзину с фруктами передали? Правда, нет? Большая честь. С ее-то положением и хлопотами… Что краснеешь? Ты не красней. Я тебе вот что скажу – ты, Аркадий, в эту сторону даже и думать не берись. Я тебе как родственник, как, можно сказать, отец. Она – женщина красивая и даже выдающаяся. Набожная, опять же. Плохого никто не скажет, не подумай. Но ты держись подальше.

– Мне многие передавали и фрукты и цветы, – буркнул я, – что ж такого, раненого человека подбодрить?

– Да ничего, с одной стороны. Конечно, ничего, Аркадий. Что ты так взвился? А только кто, кроме меня, о тебе позаботится? Впрочем, она – женщина умная. Зря тебе морочить голову не станет. И хватит об этом. Ты меня слушать должен. Я жизнь хорошо понимаю. И вот я тебе говорю: держись подальше.

Я нехотя покивал.

– Так… вот что действительно важно, – сменил тему дядя. – Ольга Михайловна передала нам карты, что ее отец составлял. Там много любопытного. Весь город подземельями пронизан. Просто как в романах история! Тайные ходы и все, что там пишут – «les donjons mystiques» [45],– он огладил бакенбарды. – Петр Николаевич по этим картам облавы устраивает. Но… пока толку чуть. Сидит Трушников где-то под землей, как крыса в подполе. – Он передернул плечами.

Я знал, конечно, что в тот несчастный день Александр сбежал от Выжлова. Знал и то, как и где он скрылся. Впрочем, на этом, наверное, стоит остановиться несколько подробнее.

Выжлов в тот день опоздал буквально на секунду. Когда он в сопровождении полицейских ворвался в дом, то сразу не разобрался, что же происходит. Бросился было на второй этаж, потом снова вниз. Младший же Трушников тем временем выскочил через черный ход и кинулся в каретный сарай. Ольга Михайловна, посланная Дмитрием поторопить с экипажем и как раз оказавшаяся на заднем дворе, ринулась было остановить пасынка, однако, по чести сказать, больше помешала его задержанию. От всех выпавших на ее долю волнений, от самого вида Александра – бледного, полубезумного, с окровавленным ножом в руке – бедная женщина лишилась чувств. Спешивший ей вослед кучер, вместо того чтобы догонять барина, замешкался возле нее, и дело было решено. В сарае, как теперь знали все, начинался один из множества подземных ходов. Длинный, в нескольких местах разветвляющийся путь был особенно хорошо известен всему семейству Трушниковых, поскольку много раз служил местом игр и мистификаций для молодых Мити, Саши, Вани и Олечки – что тогда еще считалась невестой старшего брата. В общем, Выжлов со своими орлами обидно опоздал. Когда он сунулся в подземелье, шаги беглеца уже стихли. Несколько посланных на его поимку групп, проблуждав под землей по часу и более, вернулись ни с чем.

– Там целый лабиринт, – рассуждал, сидя у меня двумя днями позднее, Петр Николаевич. – Поверите, я спустился – да и вылез. Страшно. И не смейтесь надо мной.

Я и не думал. По совести сказать, наше бегство из монастыря по подземному переходу тоже произвело на меня гнетущее, тягостное впечатление. И не столько из-за трагических обстоятельств, вынудивших нас искать спасение под землей, сколько из-за самой противоестественности этой среды для человека. После я часто обращался мыслями к обитателям Нор. С внутренним содроганием представлял себе их жизнь в темных, сырых пещерах, узких переходах, что грозят обрушиться. Как это, должно быть, страшно родиться и жить там, где другие оказываются лишь после смерти, где все противно самой человеческой природе. Впрочем, нужда заставит – человек стерпит. Вот и Александр Васильевич, судя по всему, уже почти неделю скрывался где-то в путаных подземных переходах. Почему я так в этом уверен? Все просто. С момента его побега не было во всем городе лица, более известного каждому уряднику, квартальному, дворнику или филеру. На всех выездах и на пристани дежурили. Лодочники, извозчики, трактирщики – все его искали, но шло время, а вестей не было. Выжлов мотался по округе. Устраивал, как он это называл, «осмотры» – то есть выделял на карте, переданной Ольгой Михайловной, какие-то части и прочесывал их. Но, на мой взгляд, гоняться за Александром Васильевичем под землей было делом безнадежным. Одного взгляда на схемы подземелий было достаточно, чтобы понять, насколько сложной, запутанной и даже алогичной является система тоннелей, шурфов, шахт. Да и как могло бы быть иначе, если строились они в разное время, с разными целями, а то и вовсе образовывались естественно, путем вымывания породы?

– И примите во внимание, Аркадий Павлович, – жаловался мне Петр Николаевич, – что эти схемы далеко не полны! Отец-то Ольги Михайловны и четвертой части не исследовал – сошел с ума-с. И немудрено. Как бы мне за ним не отправиться. К тому же черт разберет, может, не все правильно картографировал, а может, естественные изменения со временем, но извольте видеть – вчера пристав мой чуть шею не свернул. Хорошо, его товарищ подхватить успел. Шли по тоннелю, вот тут, – он ткнул в карту, – видите? Прямая линия. А там раз – и провал. И ведь темно, черт. Как в могиле. Честное слово. Я вот еще что думаю, – он нагнулся ко мне и понизил голос. – Может, мы его ищем, а он уже и сгинул где-то. Немудрено-с, право слово. Мы два скелета человеческих в катакомбах этих нашли.

Я и сам склонялся к подобному выводу. Более всего наводило меня на эту мысль очень простое соображение. Пищи у Александра Васильевича с собой не было. Стало быть, давно уж должен был он объявиться на поверхности, хоть ради пропитания. С другой стороны, возможно, что он и готовился к такому исходу своего дела. Припрятал запасы, и все, что может быть необходимо, а может… и мысли мои снова возвращались к Ольге Михайловне. Сердце мое сжималось от страха, когда представлял я себе, как она крадется тайно в какое-то памятное им всем по юношеским играм место. Несет Александру еду, теплые вещи. Слышал я, будто наяву, ее рассуждения о необходимости прощения (а эти разговоры затевала она часто, будто было в них что-то для нее личное, что-то не до конца или, напротив, слишком вполне понятое). Тем более переживал я, что, по рассказам Выжлова, во всем произошедшем Ольга Михайловна винила себя.

– Бог мой, да в чем же ваша вина, голубушка, – утешал ее Выжлов.

Но она лишь твердила, будто все, что происходит в доме, – вина женщины. И что именно она должна была понять, почувствовать, отмолить, направить и исправить. И бог весть какие еще вины она себе придумывала. Так что в конце концов Выжлов даже просил Липгарта посмотреть Ольгу Михайловну и, возможно, прописать ей каких-либо успокоительных капель. От обстоятельных же разговоров с Ольгой Михайловной по существу дела следствие отказалось. Выжлов ограничился допросом слуг, а также нанес визит в «Эксельсиор», где смог пообщаться с князем (впрочем, весьма коротко и вовсе не в том тоне, какого этот человек заслуживал). Надо сказать, что вины своей во всем произошедшем Оленев не видел ровно никакой. И предъявить ему обвинения не представлялось возможным. Как мы уже знали, страшные, трагические, фатальные эти долги Александр наделал, будучи в Петербурге. Там он много играл, и очень неумело, как не преминул заметить князь. Поначалу, пока суммы проигрыша были не столь большими (однако для меня, например, и эти цифры казались астрономическими), Александр Васильевич по ним платил живыми деньгами. Однако однажды вечером он проигрался по-крупному, выписал вексель, а на следующий день пришел с желанием отыграться. Денег при нем не было. Князь заявил, что не хотел тогда пускать его за стол до полного покрытия предыдущего долга. Александр же настаивал и упирал на то, что даже сумма, в несколько раз превышающая уже выписанный вексель, не является проблемой для его семьи. Так или иначе, за стол он сел и играть стал уже под финансовые гарантии князя. В тот вечер в попытке отыграться и сделал Александр долги, которые стали причиной трагических событий.