Мирошников. Дело о рябине из Малиновки - Вагнер Идалия

Мирошников досадливо махнул рукой:

– Иди пока, Ипат. Я занят.

Ипат недоуменно развел руками и побрел в свою сторожку, где хранился садовый инвентарь. По дороге удрученный садовник бормотал что-то о превратностях жизни, странных событиях, жутких привидениях и тяжести на душе.

Следователь сам не понимал, почему сегодня приехал в Малиновку. Однако с утра быстро завершил запланированные ранее дела, кое-что перенес на другие даты и во второй половине дня отправился к месту преступления. Такое уже бывало в его практике и означало, что какая-то важная деталь ускользнула от его внимания, но упорно звала к себе. Если потянуло вернуться, значит, провидение подсказало искать зацепки дальше. Выходит, он упустил важные детали.

В осиротевшем поместье готовились к погребению усопшей рабы божьей. У маленькой церквушки стояли крестьяне из Малиновки и небольшая группа приехавших на отпевание соседей-помещиков. Почти всех Мирошников знал. Он рассеянно раскланялся с ними, ругаясь про себя за несвоевременный приезд, из-за которого придется хотя бы ненадолго зайти на службу. На его счастье, появился Садырин. Он приятельствовал с Серафимой Гордеевной еще со времен ее удивительного возвращения на родину, поэтому не приехать на погребение не мог.

Они вместе с Харитоном Ивановичем прошли в маленькую церквушку, прилично обстоятельствам скорбно постояли у небольшого гроба преставившейся Серафимы Гордеевны и отошли, освобождая место приехавшим проститься соседям.

Скоро Мирошников шепнул Садырину: «Я на улицу» и протиснулся к двери. Ему надо было понять внезапно появившееся странное тянущее ощущение. Вдруг почудилось, что удалось увидеть важное. Он постоял в тенечке под березой, упорно соображая, в какой точно момент и по какой причине у него возникло такое чувство. Но ответ на вопрос так и не находился.

Во дворе угрюмой толпой стояли малиновские крестьяне, которых в церковь не пустили. Управляющий велел им ждать на улице, и они стояли с печальными лицами, время от времени крестились и тяжело вздыхали. Их мысли были понятны: незлобивая хозяйка скончалась, теперь надо было ждать наследников. Никто от этого ничего хорошего не ожидал.

Тем временем, гроб вынесли на улицу. Он еще полежал на подготовленных скамьях, крестьяне малиновские по очереди подходили прощаться, бабы плакали навзрыд, горестно вопрошая:

– Пошто, барыня Серафима Гордеевна, покинула ты нас, милостивица! Как жить таперича! Кто укажет нам, че деять-то! Осиротели мы, барыня!

Завзятые деревенские плакальщицы дружно заголосили:

– Ой-ёёёй! Ты пойдешь, да мила ладушка, в дальнюю дороженьку, за леса да за дремучие, за болота да за зыбучие! Да не отпустят тебя, ладушка, да на родимую сторонушку! Ой-ёёёй!

Сквозь громкие причитания баб Мирошников четко уловил слова управляющего, который разговаривал с помещиком Селивановым:

– Совсем забросили с этими делами скорбными все работы. Руки прямо опускаются, что делать, что делать! Людишек надо в поле гнать. Дни-то стоят красные. А тут опять пришлось всех с работ отпустить. Нельзя не дать проститься с барыней. Сегодня все перепьются, какие из них работники назавтра будут?

Грузный помещик утешительно гудел, оглаживая окладистую бороду:

– Ничто, Кузьмич. Ничто. Зато Серафима-то Гордеевна из райских кущ на тебя будет смотреть и говорить, дескать, молодец мой управляющий, все по уму сделал. Честь-честью проводили. А что, Кузьмич, кутью-то бабы наделали? Зелена вина наготовили на помин рабы божьей?

– А то как же, Северьян Авдеич. Всю ночь бабы готовили! На целый полк наварили-напарили. Все сыты-пьяны будут!

Шепнув Харитону Ивановичу, что пройдется по округе, Мирошников незаметно покинул площадку, где проходило прощание, и направился через деревню в сторону реки. Туда они с Садыриным не ходили, во-первых, накануне не успели из-за наступившей темноты, во-вторых, казалось менее вероятным, что преступник пойдет в эту сторону. Ему пришлось бы идти через всю деревню с поклажей из тайной каморки Серафимы. Поскольку два довольно больших сундука и ларец оказались пустыми, поклажа могла быть значительной. Хотя днем в деревне народа почти нет, все равно риск попасться кому-то на глаза сохранялся.

Следователь про себя отметил, что надо дать задание Садырину опросить стариков, кто по избам сидит, не видали ли кого в тот день лишнего. Да ребятишек можно было поспрашивать. Они всюду бегают, могли кого-то заметить.

Мирошников шел без особого плана, высматривая места, где лихой человек мог укрыться. Даже заходил в укромные уголки многочисленных кустов малины, которые дали название деревушке, но ничего полезного не увидел. Конечно, надо бы привлечь людей, да увеличить площадь осмотра.

Так ничего существенного не заметив, Мирошников дошел до реки и присел на бревно возле сходней, с которых бабы стирали белье, и вытащил из кармана четки. Неширокая речка казалась недвижимой, только на самую прибрежную гальку накатывались шаловливые маленькие волны, играя с пришедшим задумчивым человеком.

Поскольку все жители были на похоронах, берег оказался совсем пустым, и Мирошников сидел, слегка расслабив узел шейного платка и вытянув ноги. Пальцы привычно отщелкивали косточки четок.

В голове вяло шевелились мысли, что надо по горячим следам записать, кто был на церемонии, ведь на кого-то откликнулся внутренний голос, кто-то показался опасным или подозрительным. Совсем посторонних среди приезжих вроде не было видно, все знакомые. Крестьян, конечно, Мирошников не знал, но они стояли все кучно. Не было ощущения присутствия незнакомца в общей толпе, пусть даже замаскированного под простого селянина. Ну, тут Садырин должен со своими ребятами всех переписать. Он мужик дельный, все правила знает, ведь столько лет в полиции служит.

Послеполуденный зной расслаблял. Мысли текли сонно, неспешно. Мешали только надоедливые комары. Мирошников лениво отмахивался от них, а они все жужжали и норовили укусить. Посетовав на то, что не запасся веточкой для борьбы с противной мошкарой, Мирошников приготовился встать и сорвать себе в качестве опахала лопух. Но не успел…

***

Сознание возвращалось медленно. Сначала на фоне мучительной боли в голове появились какие-то странные запахи. Чуть сосредоточившись, Мирошников понял, что это дамская нюхательная соль. Потом послышались голоса:

– Ах, сударь, очнитесь! Что же делать! Васенька, надо бежать в деревню за помощью.

– Маша, как я тебя оставлю здесь одну. Вдруг лихой человек не убежал далеко, а прячется близко в кустах?

– Вася, беги. Ничего со мной не будет. Он же может умереть! Да не будет злоумышленник воевать со слабой девушкой. Беги за помощью!

– Маша, злодей может быть хитер. Мы не знаем, чего ему надо. Я не оставлю тебя.

С трудом разлепив глаза, Мирошников увидел устремленные на него встревоженные голубые глазки.

– Он открыл глаза! Сударь, вам лучше! – защебетала обладательница пшеничных локонов и пухлых щечек.

С трудом ворочая отчего-то неповоротливым языком, следователь прохрипел:

– Я… да. Я… открыл. Что со мной?

Девушка оживленно затараторила, перескакивая от возбуждения с темы на тему:

– А мы с братцем катались на лодке… Мы часто в это время катаемся… Не так жарко уже, и вообще шарман… Водица теплая…

Чуть хрипловатый молодой мужской голос перебил девушку:

– Маша, ты ничего не можешь объяснить. Давай я расскажу.

– Давай ты! – радостно отреагировала та.

Молодой человек чуть выдвинулся, чтобы лежащий на земле Мирошников смог увидеть его:

– Сударь, мы с сестрой с лодки увидели, как какой-то мужик подкрался и ударил вас сзади, а потом убежал вон туда, – юноша махнул неопределенно рукой куда-то вдоль реки, – мы стали кричать ему, а он быстрее припустил. Мы причалили к берегу, а вы тут без сознания лежите. Мы не знаем, что делать.

– Да! – радостно подключилась девушка. Если бы негодяй не увидел нас, он мог бы вас убить, наверно. И у вас тут кровь, сударь. Я сейчас платок смочу и оботру рану.