Невеста Борджа - Калогридис Джинн

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101

— Лукреция…— начал было Альфонсо, но жена поспешно перебила его:

— Он также указал на то, что нас охраняют не чьи-нибудь, а его солдаты и за все это время нам не было причинено никакого вреда. Ему больно думать, будто мы верим, что он поддерживал нападение на тебя. Он предлагает нам любую помощь, какую мы пожелаем.

— Ты не можешь доверять ему, Лукреция, — мягко произнес Альфонсо.

Она кивнула, но на лице ее отразились внутренние терзания.

Через день — как будто он услышал слова Альфонсо — к нам явился Папа. Солдаты расступились, ни о чем не спрашивая нашего посетителя и не объявляя о его приходе. В конце концов, они находились у него на службе.

К нашему удивлению, Александр пришел совершенно один, и когда Лукреция, Альфонсо и я — мы сидели в прихожей вместе с неаполитанскими врачами, Галеано и Клементе, — поднялись, он взмахнул большой шишковатой рукой, веля нам не вставать. Врачи все же встали из уважения, поклонились и попросили дозволения выйти.

— Я пришел сюда не как Папа, — сказал Александр, как только врачи удалились, — а как отец.

И, тяжело вздохнув и испустив легкий стон, ибо возраст чем дальше, тем больше сказывался на нем, он уселся напротив нас и подался вперед, положив руки на обтянутые атласом колени.

— Альфонсо, сын мой, — произнес он, — я просил Лукрецию передать тебе мои извинения и объяснить, чем были вызваны те необдуманные слова, которые я бросил венецианскому послу. Впоследствии я осознал, что их можно неверно истолковать. Мне хотелось бы объяснить, что, поскольку Чезаре — мой сын, но одновременно с этим и гонфалоньер моего войска, между нами часто возникают противоречия. Я строго выбранил его за причастность к этому нападению на тебя, хотя он по-прежнему все отрицает. Чезаре — солдат, и он очень черствый, в отличие от меня. — Папа внимательно взглянул на моего брата и сказал: — Пойми: я никогда не подниму руку на свою кровь. Для меня это противоестественно. И точно так же я никогда не стану поддерживать подобное деяние. Когда я услыхал, что Чезаре замышляет против тебя, я был ранен в самое сердце — снова.

Этой своей последней фразой Папа косвенно признал, что Чезаре виновен в смерти Хуана. Я знала, что старик искренне горевал о Хуане, и мне впервые пришло в голову, что, быть может, Александр говорит правду. Возможно, он ничего не знал о готовящемся покушении на моего брата.

В конце концов, он ведь действительно сделал все, чего потребовали мы с Лукрецией. Если бы он поддерживал Чезаре, ему требовалось бы лишь отказаться послать за врачом и не дать Лукреции солдат для охраны наших покоев. Он мог бы вынудить нас смотреть, как Альфонсо умирает от потери крови.

«Нет, — сказала я себе, испугавшись, как бы и вправду не поддаться на доводы Александра. — Нет, он делает это лишь потому, что боится потерять свою дочь, и скажет все, что угодно, лишь бы удержать ее в Риме».

Александр умолк. Никто из нас не произнес ни слова, поскольку откровенность Папы потрясла нас.

— Я каждую ночь молю Бога простить моего сына за его деяния, — с печалью продолжал Александр. — И молю Бога смиловаться надо мной за то, что я, старый дурак, не нашел способа предотвратить эти ужасные происшествия. Я надеюсь, Альфонсо, что когда-нибудь ты сможешь простить меня за мой недосмотр. Пока же знай, что я с радостью предоставлю тебе любую защиту и помощь, какие только могут потребоваться тебе под моей крышей.

Он встал с негромким стоном. Альфонсо тоже поднялся со своего места, но его святейшество тут же жестом велел ему сесть.

— Нет-нет, — настойчиво произнес Александр. — Сиди. Отдыхай.

Но Альфонсо упорно остался стоять.

— Благодарю вас, ваше святейшество, за ваш визит и эти слова. Да благословит вас Господь.

Тон Альфонсо был безукоризненно любезен, но я знала своего брата. Он не поверил ни единому слову Папы.

— И тебя.

Александр перекрестил нас и вышел.

После визита отца Лукреция заметно погрустнела. Возможно, она в конце концов осознала, что ей придется навсегда порвать с семьей, если она уедет в Неаполь. Мне было жаль ее, но в то же самое время я не могла не радоваться при мысли о том, что вскоре окажусь свободна от вероломства Борджа. На самом деле я с нетерпением ждала вестей о смерти Чезаре.

Мы должны были бежать двадцатого августа, перед рассветом.

За два дня до этого, восемнадцатого августа, утро выдалось спокойным, что меня вполне устраивало. Мысленно я уже оставила позади все свое имущество, которым обзавелась в Риме. Я не смела рисковать и просить Джофре принести мне что-нибудь, что я могла бы забрать в Неаполь. Он будет страдать из-за того, что я покинула его. Но если он и вправду любит меня и хочет быть со мной, он найдет способ воссоединиться с женой.

Ну а так я вполне готова была уехать в Неаполь, не имея с собой ничего, кроме двух платьев. Мне даже было все равно, увижу ли я когда-нибудь свои драгоценности.

Так что тем утром я была веселой, Альфонсо — встревоженным, а Лукреция — мрачной. Я думала, что она уже начала скучать по своей семье и Риму. Мы старались вести себя как можно естественнее, чтобы никакой посетитель не заподозрил, что наше пребывание в Зале сивилл подходит к концу. Лукреция попросила принести в наши покои маленького Родриго, и мы все утро играли с ним; малыш дал нам прекрасную возможность отвлечься: он уже начал ползать, и мы гонялись за ним по всем покоям, чтоб не дать ему чего-нибудь натворить. В конце концов малыш уснул у отца на руках, а Лукреция некоторое время смотрела на них с такой любовью, что я была тронута.

Однако к обеду она отослала маленького Родриго в детскую, чтобы его там покормили, и нам снова оказалось нечем заняться, кроме наших мыслей.

После обеда мы с Лукрецией отправились в спальню и рухнули на свои тюфяки; после бессонной ночи, заполненной мыслями о Неаполе, меня клонило в сон. Я почти сразу же уснула, а вот Лукреция — вряд ли; помнится, перед тем как погрузиться в сон, я слышала, как она беспокойно ворочается.

Меня разбудил грохот шагов и голос какого-то человека, отдававшего приказы, а потом снова шаги, на этот раз — уходящих солдат. Этот шум так встревожил меня, еще даже до того, как я полностью проснулась, что сердце заколотилось у меня в груди. Я вскочила с постели и бросилась в прихожую.

Папские стражники, охранявшие нас, исчезли. На их месте обнаружился отряд незнакомых солдат и темноволосый офицер в красной шляпе; его горделивая выправка напомнила мне покойного Хуана де Кервиллона.

Большинство солдат стояли с клинками наголо. У меня на глазах двое из них подошли к дону Клементе и дону Галеано и сковали им руки за спиной.

— Мадонна Санча, — вежливо произнес офицер и поклонился. — Могу я узнать, где находится ваш брат, герцог?

— Я здесь, — отозвался Альфонсо.

Я обернулась. Мой брат стоял в дверном проеме, держась рукой за стену. В другой руке у него был кинжал, а взгляд его был взглядом человека, готового сражаться насмерть.

Лукреция выбежала в прихожую и встала рядом с мужем.

— Дон Микелетто, — произнесла она с нескрываемым презрением. — Вы не имели никакого права отсылать нашу стражу — они находятся здесь по приказу его святейшества. Немедленно верните их и уведите своих людей.

Хоть я не узнала этого человека в лицо, но его имя было мне знакомо: Микелетто Корелла был правой рукой Чезаре.

— Донна Лукреция, — произнес он все с той же спокойной учтивостью, как будто в руках у его людей были принесенные в дар цветы и фрукты, а вовсе не мечи, — боюсь, я не могу вас послушаться. Я получил приказ от моего господина, гонфалоньера, и обязан исполнить его. Я пришел арестовать всех этих людей, включая герцога, по обвинению в заговоре против дома Борджа.

Меня объяло тошнотворное ощущение, леденящее и жгучее. Очевидно, заговор против Чезаре раскрыт — и приписан моему брату.

— Это ложь, — сказал Альфонсо, — и вы сами прекрасно это осознаете, дон Микелетто.

Микелетто не стал оправдываться.

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101