Тайна Дома трех вязов - Мюссо Валентен

– Если я правильно понимаю, вы были с ним знакомы в то время, когда он преподавал в университете…

– Да. Я была студенткой и слушала его курсы по литературе девятнадцатого века.

– Каким он был учителем?

– В классическом стиле, не очень веселый: всегда одинаковые вельветовые брюки, большие очки, за которыми пряталось лицо, никогда не улыбался… Но было в нем что-то особенное, чем-то он отличался от других преподавателей.

– Не могли бы вы уточнить?

– Понимаете, он любил слушать свой голос. Порой лекция уходила в никуда – Арто начинал длинные речи, которые никогда не заканчивались. Некоторым студентам его стиль нравился, другие ходили жаловаться декану, потому что мы не изучали того, что было положено по программе. В общем, у меня сложилось впечатление, что работа утомила его до предела. Ему было очень скучно.

– А вы? В каком «лагере» были вы?

– Иногда Арто надо мной посмеивался, но, несмотря ни на что, пожалуй, он мне нравился. Потому-то я и записалась на его семинар писательского мастерства.

– На семинар писательского мастерства?

Жюльетта Да Силва затянулась сигаретой.

– Сейчас такие семинары в моде, но тогда… Нас, наверное, было всего трое или четверо. Растерянные студенты, воображавшие, что однажды станут великими писателями…

– И как это было организовано?

– Арто задавал нам тему, и у нас была неделя, чтобы написать по ней несколько страниц. Каждую пятницу мы собирались в классе, чтобы прочитать свои тексты, а потом высказывали свое мнение об услышанном.

– И что он делал?

– Профессор вежливо нас выслушивал, давал советы, но, по-моему, этот семинар вскоре наскучил ему даже больше, чем лекции. Надо признать, что писали мы плохо.

– А вы знаете, над чем он работал в те годы? С литературной точки зрения?

– Более или менее. В начале года он прочитал нам два своих рассказа.

– И что же?

– Честно говоря, полная ерунда. Сухо, академично… Когда осенью следующего года вышла его книга, я сначала сомневалась, стоит ли ее читать. Но пошли такие восторженные отзывы, что я все-таки решилась.

– И что вы думаете об этой книге?

– То же, что и все: эта книга – жемчужина, ничуть не похожая на его убогие короткие рассказы.

– Отсюда и вытекает теория, которую вы изложили в своем блоге…

– Для меня это не столько теория, сколько факт. Я проучилась у Арто два года и уверена, что он не смог бы написать «Обещание рая».

– Но кто же автор этой книги? Как вы думаете, мог ли его издатель нанять литературного раба?

Жюльетта Да Силва покачала головой.

– Нет, это бессмысленно. В то время он был неизвестен: зачем издателю тратить время и средства на такой трюк?

Она затушила сигарету о землю и сжала окурок пальцами. Марианна заметила, что ее лицо помрачнело.

– Вы что-то знаете, не так ли? То, о чем не рискнули написать в своем блоге. Вот почему вы не хотели со мной встречаться…

– Когда я узнала, что Фабриса Арто подозревают в убийстве… Не знаю, но я ничуть не удивилась. Мне кажется, он всегда был нечист на руку. Я говорила, что в нашей писательской мастерской ни один из нас не блистал талантом… Так и было – по крайней мере до того, как к нашей группе присоединился Фабьен.

– Кто это?

– Фабьен Лертилуа, студент-гуманитарий. Мы были едва знакомы. Довольно странный парень, всегда держался особняком, ни с кем не общался. Он приехал в университет в середине учебного года. На первом занятии Фабьен и рта не раскрыл, но на следующем Арто уговорил его прочитать нам свой рассказ. Я помню его, как будто это было вчера…

Жюльетта замолчала.

– Что вы хотите сказать?

– Спустя два месяца Фабьен умер при странных обстоятельствах. И я почти уверена, что именно он и написал «Обещание рая».

Глава 14

Исповедь (4)

Приближалась дата, которую я назначил для совершения преступления, – оставалось всего три дня, – когда подошло время очередного занятия моего писательского семинара. Я подумал было отменить его, но не решился. Как только преступление совершится, малейшее изменение в моем распорядке может привести к обратному результату. И все же мне не терпелось снова увидеть Фабьена, хоть я и опасался, как бы он не прочел в моих глазах мрачную решимость.

Пока я проверял эссе, в классную комнату вошла группа моих бесталанных студентов, однако Фабьена с ними не было. Никто не знал, где он, и не у кого было спросить, почему его нет. Весь урок я страшно беспокоился, почти убедив себя, что мальчик обо всем догадался и раскрыл мои намерения.

Придя в себя, я заперся в кабинете и напечатал первые три главы «Обещания рая». Я чувствовал, что пора приступать к работе, стремясь как можно быстрее разделаться с рукописью. Теперь пути назад не было.

Оставалась одна большая проблема: как закончить такую великолепную книгу? Быть может, стоило отложить план убийства и дождаться, пока Фабьен напишет финал?

Но какой огромный риск! Мне не хотелось уподобляться азартным игрокам в казино, которые не знают, когда остановиться, и из-за жадности проигрывают всё. Если приложить усилия, подойти к делу достаточно целеустремленно, я смог бы написать дюжину страниц, подражая стилю Фабьена, – достаточно, чтобы не обрывать историю на полуслове.

Когда на следующий день я приехал в университетский городок, то сразу понял, что случилось нечто ужасное. На факультете гуманитарных наук царила суматоха, лица у всех были серьезными. Один из коллег подошел ко мне и спросил:

– Вы уже слышали?

– О чем?

– Сегодня утром студента нашли мертвым в его комнате. Служба спасения и полиция приехали час назад. По всей видимости, самоубийство…

Еще до того, как личность погибшего установили, я понял, что это Фабьен. Известие о его смерти потрясло меня. Я желал этого, предвкушал, планировал, но теперь, когда это случилось, я чувствовал себя совершенно разбитым, как будто сам был во всем виноват. Следовало бы почувствовать облегчение, но все было наоборот. Мир лишился гения, и в комнате, полной высокомерных седых профессоров, об этом знал только я. Как мог Фабьен пожертвовать даром, которым его наделили небеса? Как его невероятная творческая сила превратилась в желание расстаться с жизнью?

В том, что это самоубийство, сомнений не было: Фабьен перерезал себе вены и погрузил руку в воду, собравшуюся в душевом поддоне, чтобы кровь вытекала быстрее. В последующие дни мы узнали, что он уже пытался покончить с собой, когда учился в выпускном классе средней школы, и с тех пор находился под наблюдением психиатра. Эйфорические фазы сменялись у него тяжелыми периодами депрессии. Конечно, я подозревал, что у Фабьена могут быть проблемы, но никогда не предполагал, что дело дойдет до желания свести счеты с жизнью.

Впервые за время работы я взял больничный и неделю не появлялся в университете. Полагаю, никто не увидел связи между моим отсутствием и исчезновением замкнутого студента с посредственными оценками. Я сидел дома, закрыв ставни, и перепечатывал рукопись от начала до конца на портативной пишущей машинке. Тетрадь я не выпускал из виду, даже ночью убирая ее под подушку из страха, что ее может украсть случайный грабитель.

Когда я вернулся в университет, мой ящик был переполнен письмами от администрации. Но под этой кипой бумаг я обнаружил совершенно чистый конверт из плотной матовой бумаги. Распечатав его, я с трудом устоял на ногах. Внутри обнаружилось двадцать страниц, написанных почерком Фабьена.

Финал романа! На этих страницах было больше исправлений и зачеркнутых строк, чем в тетради, но, к счастью, я прочитал все без труда. Жадно перелистывая страницы, я почувствовал, что по моим щекам катятся слезы. Стиль Фабьена не только не изменился, но эти страницы приводили роман к апофеозу, о котором я мечтал.

Во власти чрезвычайного волнения я не заметил, что в конверте был и листок простой белой бумаги, на котором было нацарапано несколько коротких фраз: