Казалось, каждый вдох причинял ему страдание. От пуль Радо в его груди зияла рана размером со сжатый кулак. Я медленно приблизился к Дэвису, наступил на руку с оружием и выбил ногой пистолет. Поглядел на него несколько мгновений.
— Я знал, что у тебя для этого кишка тонка, Майк, — злобно прохрипел Генри. Судя по звуку, в легких у него была кровь. — Ты можешь лишь прятаться в сторонке, рассчитывая, что кто-то другой сделает за тебя грязную работу — твой папаша, или Радо, или даже Энни. Думаешь, ты такой весь из себя хороший парень с высокой моралью. Но это малодушие, Майк. Ты не сможешь меня убить. — Он поднял правую руку, призывая меня ему помочь. — Кавалерия на помощь не придет, Майк. Хорошая попытка — вот только все мертвы. Дай мне руку. Я научу тебя. За этой дверью, — кивнул он на вход в свое хранилище, — лежат все тайны Вашингтона. Это стоит миллиарды. Ты славно сыграл против меня. Помоги-ка мне подняться. Я включу тебя в дело, будешь полным партнером.
Взяв за руку, я поднял Дэвиса от двери.
— Вот так, Майк, — улыбнулся Генри.
Из бачка справа я вытянул толстый пластиковый мусорный пакет. Озадаченно взглянув на него, Дэвис пошел на новую уловку:
— Ты не можешь меня так хладнокровно убить, Майк. Ведь ты тогда станешь не лучше меня. Таким же безнравственным. И таким же убийцей. В итоге все равно вольешься в мою команду. Ты не можешь победить. Лучше помоги-ка мне подняться, и мы вместе будем править Вашингтоном.
Генри был, по сути, прав. Я припомнил тот захлестнувший меня поток ярости, когда я стукнул каблуком полицейского, когда мне впервые пришла мысль, что Энни меня предала, или когда я наблюдал, как кровь Лэнгфорда циркулирует по аппарату диализа. Я и теперь хотел поддаться чувству, позволить своей ненависти хлынуть неконтролирумой волной, разрушая все на своем пути. И, господи, как же мне было бы тогда хорошо!
Но теперь я точно знал, что отец говорил правду: он не был убийцей. Никакого насилия. Может, мы и воры — но точно не убийцы.
Генри заметил мои колебания, и в его глазах мелькнуло облегчение.
Я накинул ему на голову мусорный пакет, ударил кулаком в живот, усадив тем самым на пол, оседлал Дэвиса и здоровой рукой затянул пакет покрепче. Пока Генри жив и может дергать чьи-то струны, этот порочный мир предательства и коррупции будет существовать и я никогда от него не освобожусь.
Дэвис забился, пытаясь содрать пакет, потом вцепился в меня, забрыкался на плитках пола, распихивая ногами мертвые тела. Целых три минуты он корчился и стонал под толстым полиэтиленом. Вся эта процедура оказалась куда отвратительнее и тягостнее, чем я ожидал.
Я наверняка мог найти у лежавших тут бойцов какое-нибудь оружие с несколькими патронами — к тому же еще много трупов валялось во внешних коридорах. Но мне необходимы были глаза Генри. Я еще долго держал Дэвиса, после того как его ноги в последний раз вяло дрыгнулись на полу.
— Майк! — послышался голос совсем рядом с кабинетом.
Я быстро высунулся из-за угла — там стояла Энни.
Я стянул с головы Генри пакет и покидал в него оружие. Затем перевернул Маркуса, обшарил его липкую от крови одежду и наконец обнаружил то, что искал: бумаги, что он забрал у меня при обыске, — чертежи дома, который отец мечтал построить для нашей семьи, но так и не сумел.
Я взял Генри за правую руку и поволок его по полу к двери в заветное хранилище.
Энни заглянула в проем за фальшивой панелью.
— С тобой все нормально? — спросил я.
Она кивнула, широко распахнутыми глазами глядя на валяющиеся в коридоре трупы.
— Вот и хорошо. Я сейчас.
Она отпрянула обратно в кабинет.
Я оглядел дверь в хранилище. Там стоял биометрический замок со сканированием отпечатка пальца и сетчатки глаза. Модная хреновина! Я поднял безвольную руку Дэвиса и прижал к экранчику. Красный огонек сменился на зеленый. Тогда, точно в кошмарном сне, я подлез Генри под мышку вывихнутым плечом со сломанной рукой и, помогая себе коленом и здоровой рукой, сумел-таки поднять его обмякшее тело. Глаза его были широко открыты и пялились в никуда, вызывая мороз по коже. Я чуть подтолкнул локтем его голову, и глаз Генри оказался аккурат возле сканера сетчатки. С глухим механическим шумом задвижки на двери отползли в сторону.
Я сбросил с себя тело Генри и открыл дверь в хранилище. На полках лежали скрупулезно подписанные папки, видеозаписи, аудиокассеты. Все тайны, что Дэвис собрал, отстраивая свою империю власти, десятки лет шантажа и вымогательства — вот они, только руку протяни.
Генри был прав: здесь было все, чтобы я мог достичь его вершин и контролировать весь Вашингтон. К тому же, перешагнув через только что убитого мною человека и ступив в его святая святых, я, конечно же, совсем не ощущал себя добропорядочным гражданином.
Эта сделка была куда лучше прежней. «Все царства мира и слава их» — и при этом никакого подчинения Дэвису. Все — для меня одного. Возможно, он был прав — каждый человек имеет свою цену. Может, это и есть моя цена?
— Майк, — позвала меня Энни. Она стояла у входа в хранилище, с ужасом переводя взгляд с одной моей раны на другую. — С тобой все хорошо?
— Как никогда, — ответил я. — А ты точно в порядке, дорогая?
— Да, только в шоке от всего от этого.
— Вот и хорошо.
Я подхромал к ней поближе. С моими перебитыми конечностями, большее, на что я был способен, желая обнять Энни, — это просто прижаться к ней. Она провела мне пальцами по волосам.
— Что там? — показала она взглядом на хранилище.
— Ключи от царства.
— И что ты собираешься с ними делать?
Я посмотрел на мертвые тела, на лужицы уже сворачивающейся крови на полу. Мне столько всякой жути пришлось пережить и здесь, и при пожаре в министерстве — а еще это обвинение в двойном убийстве и множестве других преступлений, которые я совершил при побеге. Потребуется очень много кого убеждать и много на кого воздействовать, чтобы выбраться из этих жутких тисков, благодаря которым моя шкура была еще цела.
Я вошел обратно в хранилище и принялся пролистывать папки. Эта была на сенатора, эта — на председателя какого-то комитета, а вот нашлась и на шефа полиции.
Многие годы я убегал от своего воровского прошлого, от мошенника-отца, стремясь к респектабельной жизни. И вот прохиндеи каким-то образом вдруг оказались честными людьми, а честные — прохиндеями. И теперь передо мной встал выбор. Закрыть дверь и уйти, оставшись единственным, кому известно о моем благородстве, — и пусть полиция гоняется за мной как за преступником. Или же занять трон Генри — выбрать грязь и коррупцию и жить себе по-королевски, просто покупая уважение общества.
Я огляделся: все секреты Вашингтона словно замкнулись на мне теперь. Я не выбрал ни то, ни другое. Конечно, я уже родился пройдохой — но, как и мой отец, был честным вором. Я решил забрать отсюда все компроматы, использовать те, что помогут мне выбраться из моего скверного положения, а остальные предать огню.
Подал голос мобильник Энни. Она посмотрела на меня, подняла телефон. На экранчике высветился номер Картрайта. Я принял вызов.
— Он жив, Майк, — сказал тот.
— Что?
— Твой отец жив.
— Как это?
— Сейчас некогда объяснять. Ты в «Группе Дэвиса»?
— Да.
— Ты в порядке?
— Все хорошо. Энни тоже.
— Подкрепление нужно?
— Только чтобы выбраться отсюда. Тут одни трупы, и скоро, похоже, проходу не будет от полиции. Ты где?
— Выворачиваю к тебе с Коннектикут-авеню, шуршу как могу. Копы уже прибыли?
Я выглянул в дальние окна кабинета. Напротив особняка припарковались две патрульные машины.
— Тут есть второй вход. — И я направил Картрайта через подземный паркинг, тем путем, которым тащил меня Маркус, отловив в музее.
Затем я схватил пакеты для мусора и вытряхнул в них все, что мне было нужно, из архива Генри. Два моих противника — люди Генри и Радомира — уничтожили друг друга. Мы с Энни пробрались через беспорядочно валяющиеся трупы, встретились внизу у лестницы с Картрайтом и поскорее рванули оттуда, пока полиция не оцепила все здание фирмы.
