Коллекция Энни Мэддокс - Брандиш Шарлотта

– Да, мисс Эппл, я понимаю. Вы абсолютно правы, и мне очень нужна эта работа, поверьте. Я… я постараюсь уладить свои дела, – мисс Лавендер встала и одёрнула узкий жакет.

– Вот и славно. Хорошо, что мы друг друга поняли, – мисс Эппл вновь вернулась к таблице, хотя цифры и линии уже двоились перед её утомлёнными глазами.

– И ещё, давно хотела сказать… – мисс Лавендер остановилась на полпути и замялась. Решившись, она оглянулась на дверь и понизила голос: – Кто-то из детей таскает зеркала. Уже несколько штук пропало. Иногда их возвращают на место, а иногда нет, и тогда приходится просить мистера Бодкина нарезать новых. Само по себе это не страшно, материала у нас много, но вот золочёная проволока, из которой я плету рамки, идёт по фунту за катушку.

– Вы кому-нибудь говорили об этом? Гувернанткам или мистеру Бодкину?

– Нет. Они непременно решат, что зеркала стащил Энди. А вдруг это не он? О мальчике и так пошла дурная слава воришки, и мне очень не хочется прибавлять к ней голословные обвинения.

Мисс Эппл, поразмыслив, кивнула, а когда мисс Лавендер покинула кабинет, сделала очередную пометку в записной книжке: «Зеркала у Энди? Обыскать комнату младших?»

Племянника мисс Роудин, маленького Джима, лишившегося обоих родителей из-за обрушения ветхого дома в трущобах близ Собачьего острова, так и не забрали с Олд-Монтегю-стрит. Ребёнок уже спал, а его тётка продолжала ждать приютского секретаря, сидя у окна и приготовив чемоданчик со скудными пожитками мальчика.

Мисс Эппл сообщили об этом без четверти девять, и звонок прервал её беседу с Энни Мэддокс, наставницей младших девочек.

– Что?! Мисс Вулич, вы уверены, что не перепутали опять адрес? Понимаю, да, понимаю… Что ж, спасибо вам огромное, мисс Вулич, теперь я в долгу перед вами… Нет, о чём вы, никаких неприятностей! У нас всё в порядке, не беспокойтесь. В полном, полном порядке! Да-да, доброй ночи, мисс Вулич! Ещё раз спасибо!

Трубка вернулась на рычаг с таким грохотом, что аппарат чуть не раскололся надвое.

Мисс Эппл лукавила, чтобы не давать повода для слухов. Это были именно неприятности. Хотя… Могло быть и хуже – если бы секретарь исчез вместе с ребёнком, пришлось бы извещать комитет или полицию.

– Нет, ну это безобразие, конечно. Он к ним даже не явился! – лицо мисс Эппл с острым, выдающимся подбородком сохраняло всегдашнюю невозмутимость, но тот, кто хорошо её знал, заметил бы гнев, затаившийся в складках возле тонких губ. Гнев и немного страха. – И кто поедет за мальчиком? – постукивая кончиком карандаша по телефонной трубке, директриса принялась вполголоса рассуждать, позабыв, казалось, о девушке, сидевшей напротив: – Сама мисс Роудин плохо ходит, мальчик ещё слишком мал, чтобы отправить его одного. Завтра?.. Завтра у нас собрание и проводы Мэттью. А что, если он попал под машину?.. В среду? А если его ограбили?.. В среду большой обед для комитета, и ещё нужно съездить в банк, а мы теперь, по всей видимости, остались без секретаря…

– Мистер Адамсон попал в неприятности.

Энни, не моргая, смотрела на директрису, не выказывая ни беспокойства, ни удивления.

– Надеюсь, что нет, милая, – мисс Эппл покрутила шеей, затёкшей от долгой писанины, и ласково попросила: – Будь добра, принеси мне бортовой журнал. Хочешь не хочешь, а записи нужно вести подобающе.

Бортовой журнал, как его привыкли называть в Сент-Леонардсе с лёгкой руки мистера Бодкина, представлял собой летопись всех значимых событий и происшествий, случавшихся в стенах приюта. Вёлся он большей частью по требованию комитета, но со временем записи стали хроникой, способом запечатлеть историю приюта в деталях.

Вот и сейчас мисс Эппл пролистала журнал до матерчатой закладки, покрытой искусной вышивкой (подарок Мышек на прошлое Рождество), и чётким уверенным почерком записала:

«Мистер Адамсон, состоящий в должности секретаря, 9 марта 1936 года отбыл из Сент-Леонардса, предположительно в направлении Олд-Монтегю-стрит, дом 19, Спиталфилдс. Не выполнив поручения, не явился в приют. При личной встрече у мистера Адамсона будет запрошено письменное объяснение, также из его жалованья будет удержана сумма в размере оплаты…»

– …одного… рабочего… дня. – Произнесла вслух директриса, поставила точку и захлопнула журнал.

– Миссис Мейси говорит, что на мистера Адамсона напала банда с Собачьего острова. Они его по голове стукнули, и ему сразу память отшибло начисто, вот он и позабыл новенького забрать.

– Господи, детка, что за ужасы ты говоришь?! – директриса, отложив журнал, вздрогнула. «Ну, миссис Мейси! Ну, балаболка! Попробуйте ещё раз выпросить у меня лишний выходной!» – подумала она, и, пожалуй, лишь усталостью можно было оправдать несвойственную ей мстительность.

– Интересно, приедет ли кто-нибудь за его вещами? – Энни, по-прежнему без каких-либо эмоций, задумчиво склонила голову к плечу и расправила ловкими пальчиками смятую оборку на своём нарядном платье. – Если нет, я хочу забрать его театральный чемоданчик. Можно? Там столько всего интересного – и накладные бороды, и коробка с гримом, и…

– Не годится так говорить, Энни, – мисс Эппл строго посмотрела на девушку. – Во-первых, с мистером Адамсоном всё будет хорошо, вот увидишь, а во-вторых, чужие вещи брать нельзя, мы сто раз это обсуждали.

– Я ему не нравилась! – Энни упрямо дёрнула одним плечом, а затем её правая рука медленно приблизилась к лицу, и указательный палец лёг на застарелый бугристый шрам, стянувший нежную кожу на щеке. – Я ему не нравилась, – повторила она спокойно, легко касаясь безобразного рубца. – Я никому здесь не нравлюсь. Меня любите только вы, мисс Эппл, а больше никто. И я давно решила, что здесь, в Сент-Леонардсе, я буду любить только вас. Когда мои родители вернутся, я расскажу им, как вы обо мне заботились, и они по-королевски вас наградят. – Она с безмятежной улыбкой начала перечислять щедрые дары: – Купят вам сто красивых платьев, сто коробок шоколадных конфет, сто…

– Энни, детка, для меня будет лучшей наградой, если ты научишься быть счастливой и никого не обижать. Зачем ты ударила Дикки линейкой?

– Она дразнила меня – гладила себя по щеке. Вот так, – и Энни принялась быстро-быстро водить пальцем вокруг шрама. – Я их наставница, они не имеют права меня дразнить. Правда же, мисс Эппл? – и лицо её жалобно скривилось. – Я должна была наказать Дикки. Гадкая девчонка получила по заслугам, и урок пойдёт ей на пользу.

– Ох, Энни, милая…

Бессилие – самое ненавидимое Гертрудой Эппл в этом мире чувство – будто придавило её к земле. Заныли плечи, и пульсирующая боль в голове вернулась. Какая же тяжкая обуза – прошлое, как сложно уберечь будущее от его тлетворного влияния, подумалось ей. Прервать порочный круг обид и возмездий, разрубить эту цепь, выкованную руками людей – не обстоятельств, нет! Мозаика обстоятельств – лишь фоновый рисунок, на котором прорастают узоры людских судеб. И как в этом полотне отыскать нить каждой заблудшей души, как вытянуть её на свет и вышить ею новую судьбу? Как вернуть в замёрзшие на стылом ветру сердца покой и свет?

Мисс Эппл не знала этого. И потому сделала единственное, что могла: вышла из-за стола, неловко подволакивая одну ногу в высоком кожаном сапоге и, приблизившись к Энни, обняла её так, как обнимают любимое дитя, когда нет другого способа развеять боль. Она сжимала в объятьях тщедушное тельце в нелепом шелковом платье, гладила шрам, держа маленькое упрямое личико в ладонях, и шептала, шептала – пыталась словами и лаской растопить кусок льда, что искорёжил душу юной Энни подобно раскалённой каминной решётке, соприкосновение с которой обезобразило её кожу.

– Я разбила зеркальце. Из домика испанской королевы. – Энни, всё ещё прижимаясь к директрисе и вслушиваясь в успокаивающий стук её сердца, сообщила это слегка виновато. – Даже два, – она чуть заметно отстранилась, готовая отпрянуть, но мисс Эппл продолжала ласково перебирать пряди её тонких светлых волос.