При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна

Михаил Федорович добросовестно и взвешенно относился не только к тому, что написано пером, но и ко всему остальному, а потому шансов получить искомую начальственную подпись у меня практически не было.

Усевшись напротив меня в кресло и интенсивно шевеля пальцами ног, что было хорошо заметно сквозь носки, Кузякин начал:

— Как — она? (имелась в виду жизнь). Как — ваше ничего? Замыслы? Дерзания?

— Бог с вами, Михаил Федорович, — ужаснулась я. — Какие у нас, простых корреспондентов, дерзания. Что начальство скажет, то и делаем.

— Добро, добро, — похвалил он. — Начальство уважать надо.

— Вот. — Я протянула запрос. — Подпишите, пожалуйста, Михаил Федорович.

— Так-так-так. — Кузякин водрузил на нос очки. — Ага. Выводим, так сказать, на чистую воду телефонный узел. Хорошо. Но целесообразно ли нам ссориться со столь полезным ведомством? Покуда, насколько я знаю, наша редакция телефонизирована. Было бы неудобно остаться без средств связи, не так ли?

— Не телефонный узел, а справочную службу, — мягко поправила я. — И ссориться никто собирается. Просто я собираю материал об одной организации, телефон которой попал в их базу данных. Они нам даже спасибо скажут, если окажется, что организация эта — преступная.

— Значит, телефоны в редакции они нам не отключат? В благодарность, так сказать? — все-таки Кузяки-ну порой приходили в голову удивительные идеи.

— Не отключат, — твердо пообещала я. — Ни за что.

— Ага, ага. Оставьте тогда, Саша, ваш запрос. Тут подумать надо.

А что мне оставалось? Оставила, конечно.

Но это вовсе не означало, что я должна замереть и ничего не делать до того далекого мига, когда Михаил Федорович соизволит принять решение. Тем более что решение скорее всего будет не в мою пользу. И я отправилась в библиотеку изучать справочники.

Если этот Морозов орудует на чужом поле; если он присвоил себе полномочия настоящего общества по защите животных, то нужно отыскать это общество и открыть паза его активистам. А уж они в благодарность наверняка пристроят Георгина.

Глава 8

ОБЩЕЖИТИЕ

Проснулась Виолетта от громких мужских голосов, но какое-то время ей казалось, что она еще спит, а мужчины ей снятся.

— Семь треф, — сказал один из снящихся, так напористо, как будто он с кем-то ссорился.

— Семь? Я тогда пас, — миролюбиво ответил другой.

— Что ж, Павел, играйте, но я скажу «вист», — протяжным голосом сказал кто-то третий. — Ляжем, Сергей Михайлович?

— Как скажете, Илья Дмитриевич, — голос второго.

— Голубчик мой, Паша, где же вы здесь увидели семь треф? — Человек с протяжным голосом удивленно взвизгнул. — Да у вас только пять!

— Блин! — Первый, с грубым голосом, шарахнул чем-то тяжелым по столу. — Чего ты учишь-то меня, Дмитрия, тоже пацана нашел! Конкретно, ломовая карта, вон, короли, дамы, туз есть.

— Но, Пашенька, ваши короли не играют…

— Отстань! — Пашенька, видимо, окончательно разозлился и принялся пересыпать свои соображения матерными словечками.

— Тихо-тихо, — взмолился тот, что с протяжным голосом, — здесь дама! Стыдитесь, Паша, как можно!

— Совсем забодал. Дрыхнет твоя дама, не хнычь.

Виолетта открыла глаза, и первое, что она увидела — дощатый потолок, который в зыбком свете то приближался, то отдалялся. Приподнявшись на локте, она огляделась и опять подумала: не сон ли все это? И если сон, то почему такой странный?

Она лежала на жестком топчане, прикрытом сверху чем-то вроде матраца, набитого сеном. Топчан, в свою очередь, находился в просторном бараке, скорее даже ангаре, начало и конец которого разглядеть не удалось, потому что маленькая настольная лампа освещала только центральную часть помещения. Лампа стояла на столе, за которым трое мужчин играли в карты. Одеты игроки были причудливо: один в телогрейку на голос тело, другой — в кашемировое пальто, на которое был крест-накрест повязан серый пуховый платок, а третий — в овечий тулуп.

Виолетта, будучи тонким психологом и знатоком мужчин, поразилась разнородности сидящей за столом компании. В обычной жизни их просто невозможно было бы представить вместе: первый, который с грубым голосом и в телогрейке, имел вид рэкетира — бритый затылок, толстая цепь на шее, тупая морда, уголовные жесты; второй, который в пальто и пуховом платке, напротив, был само благообразие со следами былого благополучия, видно, что деловой человек, но воспитанный; а третий, в тулупе, напомнил Виолетте профессора кафедры гигиены из ее института, такой же утонченный, интеллигентный, мягкий.

Виолетте почему-то вспомнилась фраза из школьного сочинения своей соседки по парте: «Мать и сын — что свело их на жизненном пути?» Но с матерью и сыном разобраться было куда проще, а вот что свело вместе этих троих? То, что жизнь ее утратила обыденность, Виолетте было совершенно понятно.

— Пашенька, вы без двух, — извиняющимся тоном сказал «профессор в тулупе».

— А пошли вы! — «Рэкетир» обиженно закурил. — Шулера. Понять бы, как вы это делаете — всегда бы жил шершаво.

— Считать надо, Павел, — строго сказал тот, который в пальто. — Просто считать.

Из темноты к столу неожиданно вынырнула темноволосая симпатичная девушка:

— Мальчики, ужинать. — Она облокотилась на спинку стула «рэкетира», потерлась носом о его щеку и поинтересовалась: — Кто ведет?

— Всяко не я, — ответил «рэкетир». — Они меня делают только так.

— А ты учись, солнышко. — Девушка погладила его по стриженой голове. — Повезло с умными людьми повстречаться, так пользуйся. Вот мой двоюродный дедушка, он был совсем из простой семьи, и его в тридцать седьмом посадили, ну, за измену Родине, как всех тогда. Так вот, он оказался в одном бараке с учеными, или не ученые они были, а просто интеллигентные люди, ну, то, что они много знали — это точно. И за десять лет — он десять лет отсидел — дедушка выучил пять, представляешь, Паша? — пять иностранных языков, математику выучил, в шахматы научился играть, в общем, вышел на волю образованным человеком. Здорово, да? Вот и ты давай.

Девушка говорила быстро-быстро, глотая окончания слов. Но мужчинам она нравилась, это было видно. Все трое заулыбались, посветлели.

— Я, голубушка, — ласково сказал «профессор в телогрейке», — если уж речь зашла о свободе, готов ради нее и образованностью поступиться. Только вот выйдем ли…

— Ну, ну, ну, ну! — девушка протестующе замахала руками. — Перед ужином никаких грустных разговоров. Ни в коем случае! Это правило никому не разрешено нарушать. И после ужина тоже. Правда, Пашенька?

— А мне бы не в падлу и с чистой совестью на свободу выйти, вот как допекло, — мечтательно сказал «рэкетир». — Вот, пацаны, точно говорю: выйти бы, и совесть пятнать не буду.

— Похвально. — Тот, что в пальто, встал и потянулся. — А как там наша спящая царевна?

— Если вы меня имеете в виду, — откликнулась Виолетта, — то я не сплю.

Присутствующие заметно всполошились. Девушка подбежала к топчану, щурясь после света лампы, посмотрела на Виолетту и заботливо спросила:

— С вами все в порядке?

— Я, честно говоря, не понимаю, что со мной и где я, — ответила Виолетта.

— А, — девушка махнула рукой, — скоро все узнаете. А пока — пойдемте ужинать, девочки уже ждут.

— Ужинать? А который час? — Виолетта точно помнила, что, когда она задремала в машине, было утро. Однако темнота в помещении свидетельствовала скорее о правоте ее собеседников. — А где мой муж?

— Игорь помогал нам готовить ужин, — девушка махнула рукой в ту сторону, откуда она недавно появилась.

— А зачем он меня сюда привез? Почему? — Виолетта начинала злиться.

— Видите ли, голубушка, — «профессор в тулупе» смутился, — было бы не совсем верно так выражаться. Скорее не он вас сюда привез, а его привезли вместе с вами. Да, так, определенно, будет точнее.

У Виолетты было стойкое ощущение, что она сходит с ума. Интерьер барака, в котором она сейчас пребывала, наводил на самые гнусные мысли о любимом муже. Да, те избы и охотничьи домики, в которых им доводилось жить во время дурацких рыбалок, тоже не отличались комфортабельностью, но не до такой же степени! И как можно было тащить ее в этот свинарник, не предупредив? Кстати, а как ему чисто технически удалось запихнуть ее сюда? Пока она спала? Но не могла же она спать настолько крепко…