– А чего они не делились?
– Так они мечтали об этом, а найти человека подходящего, вхожего к Фатееву казачка, не удавалось. Разговор нешуточный, человек должен быть серьезный, сомнений у Фатеева не вызывающий. Вот тут и вышел на поле забивающий форвард Серебровский, лучший бомбардир сезона, игрок национальной сборной.
– Кот бы тебе сейчас сказал – не преувеличивай! Тогда я еще в сборную олигархов не входил, – засмеялся Сашка.
– Сыграл и вошел! Ты дал заверения Фатееву, что все будет о’кей! И неожиданно для Гвоздева взял всю игру на себя… Фатееву с тобой играть было надежнее и спокойнее, чем с тем отморозком.
– Почему ты думаешь, что я вел эту игру? – спросил Сашка, поглядывая на меня иронически поверх стекол своих разночински-золотых очков.
– Потому что ты – гроссмейстер такого рода комбинаций. Как только Фатеев провел постановление правительства, отец Лены Остроумовой, который был тогда замминистра финансов, дал указание спустить кредит в Индустриально-аграрный универсальный банк – «Индаграунбанк». А там первым вице-президентом сидела твоя бывшая любимая девушка Алябьева, очень хорошенький «бальзачок» в стадии прокисания…
– Нехорошо, Серега, так говорить о коллегах, – неодобрительно заметил Сашка.
– Да, Санек, я знаю, что ты не забыл ее подвигов и держишь здесь эту вполне бессмысленную тетю членом правления. А тогда она все сделала перший сорт, хай-класс: выдала вексель «Индаграунбанка» на 350 миллиардов рублей руководителям Поволжского региона. С маленьким, но обязательным условием – вексель должен быть всенепременно перестрахован в фирме «Омниа-Пакс». Ты это помнишь, Саня?
– Да, что-то такое припоминаю, – улыбнулся снисходительно Серебровский, нажал на кнопку и сказал в переговорник: – Надюша, распорядись нам кофе с коньячком…
А мне сказал:
– Слушаю тебя с наслаждением! Как старый конь в стойле прислушивается к забытым командам с плаца…
– Ну да! Это точно! Как старый конь, что с каждым годом глубже пашет! Итак, «Индаграун» вы впоследствии разорили, фирма «Омния» с уставным капиталом в 500 долларов стала перестраховщиком кредита на 90 миллионов, поручив для надежности оперировать этой незначительной суммой кредитно-инвестиционной компании «Интеркоммодитис». Это одна из твоих бесчисленных лавочек, где ситуацию контролировал Кот. Вот тут и прошел ваш жизнераздел… Здесь сломалась ваша дружба…
– Почему ты так решил? Почему именно здесь? – строго спросил Сашка.
– Хорошо, я объясню сейчас – как я понимаю. Но я хочу, чтобы ты мне сказал, что случилось у тебя с Гвоздевым, когда кредит сел на счета «Интеркоммодитис»?
– Началась война, – пожал плечами Сашка. – Гвоздев понял, что «Бетимпекс» вывели из игры, и попер, как бык. Поскольку он дурак и позиционных ходов не разумеет, я понял, что будет не просто кровопролитие, но и со страшной вонью на всю страну. И велел Коту играть по правилам…
– Что значит «по правилам»?
– Сбросить кредит в регион, войдя в какую-то разумную долю на местах в губерниях. Это были не слишком большие заработки, но мне очень нужно было упрессовать «Бетимпекс» и отогнать Гвоздева от кормушки.
– А Кот не послушался?
– Нет, не послушался, – вздохнул Серебровский. – Ему не деньги были важны, ему надоело быть вторым номером. Он хотел мне доказать, что соображает не хуже меня. И он послал меня далеко-далеко…
– И что сделал?
– Бумагу надо было превратить в реальные деньги – «Интеркоммодитис» разменял кредит на 20 векселей по 17,5 миллиарда рублей и передал их Второму ваучерно-инвестиционному фонду за 88 процентов. Современные алхимики свершили чудо конвертации – стопка бумаги превратилась в груды золота…
Я раскрыл свою папку.
– Ты, может быть, и сам знаешь, но это список латвийских и литовских банков, через которые перебросили оставшиеся семьдесят семь миллионов долларов в «Дрезднер коммерц банк». Оттуда – в Штаты, в «Ферст нэйшэнэл бэнк оф Нью-Джерси». А потом уже скинули на 12 счетов в оффшоре. Тут эти номера…
Сашка не дотронулся до бумаг.
– Серега, зачем мне эти счета?
Вошла Надя, расставила чашки, налила в пузатые рюмки коньяк, неслышно удалилась.
Сашка пригубил, задумчиво сказал:
– Гвоздев всегда был суетливым дураком. Этот злобно-требовательный кретин никогда не оставлял пространства для маневра. Ему страшно понравилась идея сделать дуплет – убить меня руками Кота и вынуть из него секретные коды счетов. Поскольку Кот уже был у них в руках, они решили избавиться от Смаглия. С точки зрения криминальной технологии, это не очень сложно. И не очень дорого. Решено – сделано! А теперь выходит, Кот забил «рыбу». Пат! Ни у кого нет хода, у всех нет игры…
– Саня, мне вся эта грязь и кровь надоела. Пора завязывать…
Сашка встал, обошел стол, подсел ко мне на ручку кресла, душевно сказал:
– Тогда, друг, дела твои плохи. Ничего другого в мире нет. Наша жизнь растет из грязи, орошенной кровью. Поэтому плюнь. А твои страшные бумаги – штука смертоносная, но неопасная. Как отсыревшие патроны…
Он взял папочку, медленно прошел по кабинету и, не открывая, бросил ее в горящий камин. Полыхнуло, ярко взметнулось и опало белое бумажное пламя. Сашка вернулся ко мне, чокнулся с моей рюмкой и невыразительно сказал:
– На этих счетах давно ничего нет…
Я долго смотрел на него, безуспешно пытаясь проникнуть за непроницаемый фасад иронично-спокойного, равнодушно-снисходительного лица. Что там, внутри, за этой чисто вымытой бетонной стеной в золотых очках? Неужели у него в душе такой сгусток темноты, непроглядно черного мрака?
– Ты знал пассворды?
Хитрый Пес допил коньяк, глотнул кофе, сказал своим недостоверным тоном:
– Черт его знает, не помню уже! И не будь ты таким пафосным радетелем за чистоту нашего юного капитализма! Ты не радуешься жизни из-за того, что не видишь исторической перспективы.
– Вижу, Саня. С ужасом. Наши дети будут стыдиться нас…
– Ошибаешься, Серега! Они будут гордиться нами. На что хочешь заложусь с тобой!..
Загудел зуммер переговорника. Сашка подошел к столу, нажал кнопку, и в кабинет вплыл хрипловатый, с одышкой бас Сафонова:
– Александр Игнатьич, хотел зайти, доложиться о работе по утреннему нападению… Мы тут кое-чего…
– Нет, нет, нет! Кузьмич, сегодня я разговорами сыт по горло, еду отдыхать… И суета ваша, и все ваши соображения меня не интересуют – мне результаты нужны! Ладно, завтра поговорим…
Отключил генерала, как крошку со стола сбросил. Прикрыл глаза, как задремал, и негромко сказал:
– Одна из главных иллюзий бедных людей, будто деньги дают свободу…
– А на самом деле? – спросил я.
– Не дают! Деньги дают власть, и она предоставляет сладостное право распоряжаться чужой свободой. Но за это власть берет в залог твою волю…
Резко встал, подошел ко мне, уткнув мне в грудь палец, яростно сказал:
– Пройдут годы, пыль забвения покроет благородной патиной непривлекательные подробности нашей жизни. Лихие писаки и бойкие киношники сложат про наши пакости героические саги и возвышенные легенды – и к потомкам мы придем не как разбойные лихоимцы. А как античные герои. Просто нужно потерпеть, подождать, дожить…
Александр Серебровский:
РОЖДЕНИЕ
Я очень устал. Не сон, не явь. Тусклое полузабытье. Только боль соединяла меня с миром.
Мы двигались, как надлежит шествовать царской процессии. Узкую тропу впереди топтал на своем осле Пан, усевшись, как обычно, задом наперед. За ним, с мукой передвигая опухшие разбитые ноги, брел я. И мне казалось, что путь в ночной тьме освещают нам мои размозженные, растерзанные уши. А чуть поодаль – мои верные псы. Они боялись и от тоски тихо выли, но не разбегались, не бросали меня.
Не было за мной подданного мне народа. Мои люди были немы, глухи и слепы. И сердца их бесчувственны. Они все были где-то далеко, по другую сторону моей муки.
Только псы – нюхом? быстрым собачьим умом? невесомой звериной душой? – опознавали в униженном и разрушенном рабе, скованном страшной золотой колодкой, своего царя.
