– Откуда вам это известно? – перебил Гуров. – Быстро отвечайте: откуда вам это известно?
– Вера… – Игорь смутился, затем встал, лицо его затвердело, взгляд стал прямым, голос жестким. – А какое, собственно, это имеет значение? Я неоднократно слышал и читал, что следственные органы всегда интересуются характером человека, попавшего в их поле зрения. У меня есть фильм о Павле Астахове! – Он гордо поднял голову. – И я вам предлагаю его посмотреть.
Дверь приоткрылась. Боря Ткаченко жестом позвал Гурова. Тот вышел в коридор.
– Маевской нет в городе, улетела.
Гуров несколько секунд молчал, затем впервые повысил голос:
– Как это нет? Улетела? Куда? Зачем? Когда был взят билет? Кем был взят билет?
Боря только кивал. Гуров вернулся в кабинет, прошелся, успокоился, сказал:
– Фильм – это хорошо. Интересно. – Он положил перед Игорем лист бумаги, ручку. – Напишите свои координаты, я вас найду, и мы посмотрим ваш фильм.
Белан все написал, поднялся, пошел к двери, остановился.
– Простите, но если вы не… – Он запнулся. – Я пойду к генералу.
– Генерал – это хорошо. Интересно. – Гуров спохватился и сказал: – До свидания.
Когда Гуров вошел в кабинет, подполковник разговаривал по телефону, жестом предложил садиться.
– Да. Хорошо. Понял, Илья Ильич, – и положил трубку. – Прокуратура приказывает срочно найти Астахова и снять отпечатки колес его «Волги».
– Приказывает, и срочно, это хорошо. Интересно.
– Желают присутствовать лично как при снятии отпечатков, так и при проведении экспертизы. – Простецкое выражение с лица Серова исчезло, смотрел он на Гурова нехорошо.
Подполковник был без пиджака, в рубашке с короткими рукавами, от злости он так напрягся, затвердел, что веснушки на его руках выглядели брызгами цементного раствора.
– Борис Петрович, так можно в памятник превратиться, в статую, – пытаясь разрядить обстановку, сказал Гуров.
– Ты понимаешь?
– Понимаю.
– Нет, ты чужой. – Серов чуть заикался. – Вместо того чтобы провести экспертизу до официального допроса и в случае, если – да, то склонить Павла к признанию… он… – Подполковник замолчал, после паузы продолжал тихо: – Паша не убивал. Это тебе говорю я, старый сыщик. Паша не способен ударить по затылку. Если бы у Лозянко раскроили лоб, я бы сказал: «Возможно». Паша по затылку ударить не способен. Ты не знаешь, а мы… Мы знаем.
– Вот оно! – Гуров вскочил и прошелся по кабинету. – Не складывается у меня, не складывается! Я понять не могу. Верно, абсолютно верно, Астахов не ударит по затылку!
– И ручки не будет протирать.
– Не факт.
– А я говорю…
– Не факт, подполковник, – перебил Гуров и сказал непонятно: – Если Маевскую из Города выслал он, то будет протирать, еще как будет. А ведь Астахов брал билет на Киев?
– Мы же блокировали аэропорт, Астахов не улетел.
– Другой человек улетел.
– Кто?
– Боря пошел проверять.
Серов потер лицо ладонями, взглянул на часы:
– Паша сейчас на тренировке, надо дождаться окончания и тихонечко, незаметно его оттуда увести, подсесть к нему в «Волгу» и сюда, во двор, чтобы ни одна живая душа… – Он понял, что говорит глупость, и вздохнул.
Помолчали. Если Астахов на машине приедет во двор УВД, к вечеру об этом будут знать тысячи, начнутся разговоры.
Гуров положил перед Серовым рапорт инспектора Ткаченко о проделанной накануне работе. Сначала подполковник взглянул мельком, издалека, так как был дальнозорок, затем надел очки, прочитал внимательно.
– Что же это вы делаете, майор?
– Работаю, – ответил Гуров.
– Хорошо работаете, – сказал Серов таким тоном, каким говорят о плохой погоде. – Тогда во двор чего уж. Вы следователю, – он постучал пальцем по рапорту, – докладывали?
– Меня выслушать не пожелали.
– Без разницы, придется доложить.
Раздался стук, дверь открылась, на пороге застыл Боря Ткаченко.
– Здравия желаю, товарищ подполковник. Разрешите?
– Ну?
– Вчера, около шестнадцати часов, в городских кассах Астахов купил билет на самолет, предъявив паспорт Маевской. Сегодня в шесть утра она, видимо, улетела в Киев.
– Когда не надо, ты слово «видимо» откапываешь. Жди. Буду в кабинете.
– Слушаюсь. – Ткаченко тихонько вышел.
– Да, надавали вы, майор, козырей Илье Ильичу Леонидову. Надо было мне вас оставлять? Старый дурак, трус, решил человеком со стороны прикрыться.
– Я могу улететь. Хоть сегодня, только спасибо скажу.
– Не наговаривай на себя, улететь ты не можешь. – Серов говорил тихо, спотыкаясь на каждом слове, напряженно о чем-то думал. – Да, история с географией. Вместо того чтобы преступника искать, я интригами занимаюсь.
– Пока Астахов всю правду не расскажет, с места не сдвинуться.
– А я не желаю двигаться с места ценой водворения Павла Астахова в изолятор. Слишком высока цена. – Серов махнул на Леву рукой. – Ты не понимаешь, москвич.
– Возможно, и не понимаю, – согласился Гуров.
– Не понимаешь, не можешь понять. – Серов упрямо наклонил голову. – Мы Пашу ценим за то, что он быстро бегает? Он предан, родной город любит. Здесь ему и условия для тренировки хуже, и жизнь скучнее, а не переезжает. Он нас любит, и мы его любим. А это не я тебе рупь, а ты мне колбасу. Любовью не торгуют. Сегодня он попал в беду. Врет, конечно, паршивец. Тут он виноват, а кто без греха? А ты, майор, как понимаю, его спровоцировал, и Паша не к нам, а в обратную сторону рванул.
Ничего не ответил Гуров, промолчал.
Скорее всего Астахов убийства не совершал, но человека убили, а любимец, пусть и прекрасный парень, но в первую очередь гражданин, Астахов розыску преступника активно мешает.
Через два часа приехал следователь, прибыл на своей «Волге» Павел Астахов. Эксперты сделали свое дело, сняли с колес машины отпечатки. Гуров не присутствовал, но представил, как улыбался Астахов во время процедуры. Совершенно напрасно улыбался. Гурову хотелось выглянуть из окна и крикнуть: мол, дурак ты самонадеянный, предупреждали тебя – скажи правду, не лезь в драку с профессионалами.
Астахов уехал победителем, эксперты поднялись в лабораторию проводить сравнительную экспертизу. Илья Ильич держался сегодня мягко, душевно, он и так умел. Леонидов был не только тактик, но и стратег. Если отпечатки не совпадут, то он поговорит о направлениях дальнейшей работы и откланяется. Если совпадут? Надо у окружающих вызвать сочувствие к себе, тяжко бремя блюстителя закона, не хочется идти на крайние меры, да положение обязывает.
Он только прочитал рапорт инспектора Ткаченко, как позвонили из лаборатории и сказали, что никаких сомнений. След, обнаруженный у подъезда Лозянко, оставлен задним левым колесом автомашины «ГАЗ-24», номерной знак такой-то. Официальное заключение будет готово через час.
В кабинете Серова собрались человек восемь, пришли и эксперты, почему-то вдвоем, явился без вызова Боря Ткаченко, вспомнили, что были прикреплены к Гурову, еще два оперативника уголовного розыска. Леонидов, обычно державшийся с сотрудниками милиции сугубо официально, сегодня с каждым здоровался за руку, улыбался, говорил какие-то слова; Лева сидел в уголке и думал о том, что в провинции все приобретает космические масштабы, подобное дело в МУРе интересовало бы лишь группу да начальника отдела. Рассуждения эти не помогли, он себя чувствовал соучастником некрасивой истории.
– Борис Петрович, – сказал Леонидов, и все примолкли, – мне кажется, что на данном этапе расследования милиция свою работу выполнила блестяще, теперь дело за прокуратурой. Картина печальная, – он вздохнул, – но для нас, товарищи, Иванов совершил преступление, Петров или Сидоров – значения не имеет. Известно, что главное в нашей работе – неотвратимость наказания. Многие знают об убийстве.
– Половина Города.
– Люди должны знать: преступник выявлен и, кто бы он ни был, предстанет перед советским народным судом. – Леонидов склонил голову.
– Абсолютно с вами согласен, Илья Ильич, – сказал Серов. – Боюсь только, что прокуратуре, даже располагающей такими талантливыми сотрудниками, как вы, найти и изобличить преступника без помощи уголовного розыска сложновато.
