В одну реку дважды (СИ) - Бочманова Жанна

Я вздохнула и ткнулась лбом в свитер.

– Ну прости, пожалуйста. Не могла я тебе сказать. Побоялась. Они бы ее точно убили.

– Ладно, – он потрепал меня легонько за волосы, – только не говори, что никогда не врешь. Не люблю.

– Я просто не сказал правду, а это не одно и тоже. Знаешь, есть ложь во спасение. Даже церковь одобряет…

– Я не церковь, – уткнул он палец в кончик моего носа, – ясно? Еще раз соврешь – знаешь, что будет? Память не отшибло? Или напомнить?

Я энергично закивала головой слева направо, что, мол, не отшибло, а потом сверху вниз, что помню.

– Точно? – прищурился он. В ответ я громко чихнула, а потом еще и еще раз. – Иди – толкнул он меня спину, – только соплей мне в доме не хватало.

– А с Вилькой я могу увидеться? – обернулась я на полпути. Он отрицательно мотнул головой. – Ну почему? – заскулила я.

– Брысь! – топнул он ногой. – Быстро в дом!

Меня сдуло, как тех собачек.

***

Стоя под горячим душем, я мучительно пыталась принять решение. Пойти рассказать про конверт, сдаться на милость победителя? Ведь все равно, сейчас он выспится, отдохнет и опять станет задавать вопросы. А если я отвечу правду, что нашла документы в своем ящике … что мне будет? С одной стороны – повинную голову меч не сечет, но с другой стороны от этого крокодила всего можно ожидать. Вот уж истинно крокодил – холодный, неподвижный, лежит себе бревнышком, а попробуй сядь, расслабься и все – хап, и ням-ням. Видела я по телевизору – бросок и нет олененка, только пузырики. Жуть-то какая! Самое главное – они дрессировке не поддаются. Люди-то, конечно, думают, что поддаются, даже вон представления устраивают, но что думают крокодилы, вот вопрос! У них же эмоций нет, поди догадайся. Я вспомнила внезапные переходы Краснова от насмешливого спокойствия, к ярости и обратно. «Боюсь я его», – сказала тогда Вилька.  «И я боюсь, – прошептала я, греясь под теплыми струями, – ужасно боюсь, и чем больше узнаю, тем больше боюсь».

Так и не придя ни к какому решению, я вылезла, завернулась в махровый халат, висевший тут же в ванне, и устроилась на широкой кровати с книгой в руках. Если бы не мрачные мысли, и не сознание того, что находишься, по сути, в плену, в этом доме можно было бы неплохо провести парочку дней, а то и больше. Здесь была, как это называет Вилька, особая аура – аура покоя. Хотя это и странно, учитывая кому принадлежат сии владения. Но все равно, хотелось лечь, закрыть глаза и ни о чем не думать.  Но думать было необходимо. И почему-то все чаще приходила мысль сдаться, рассказать все Краснову и пусть делает с этим, что хочет… Там, в саду, он так бережно обнимал мои плечи… «Ну да, а до этого чуть шею тебе не сломал», – пришлось напомнить себе. И что будет, если все ему рассказать? Что сделает он с нами, когда функция наша окажется выполненной? Отпустит или избавится, как от ненужных свидетелей? Свидетелей чего? Мы же ничего и не видели? А может еще хуже – сначала позабавится, а потом. … Тьфу ты! Плохо, когда у человека богатое воображение, а у меня оно очень богатое – куча картин, одна страшнее другой пронеслись у меня в голове. Ну, ведь не Чикатило же он, в самом деле?

Как мне не хватало сейчас Вильки и ее мудрой головенки. Почему, почему он нас разъединил? Из вредности или?.. О, боже! он же нам очную ставку сделает, и мы завремся и… и все. Даже если я все расскажу, реакция его будет непредсказуема. Надо было колоться тогда, в саду, и это бы выглядело естественно. Но меня подвело его благодушное настроение. Я решила, что смогу еще какое-то время поводить его за нос. Ну что ж, расплата грядет. Жалко только Вильку. Она-то за что должна платить? За то, что много лет тому назад угостила меня сигаретой? Воистину, курить опасно для жизни. Выберусь, если – брошу обязательно. Нет, никаких если – я выберусь, я обязана. И не, потому что так уж дорожу своей жизнью, но на мне лежат определенные обязательства… Нет, нельзя об этом думать, не сейчас. Я тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. После прогулки опять захотелось есть и даже очень. Наверное, опять придется колотиться в дверь.

Я оделась и уже подошла к двери, но тут она сама открылась. Ромашка.

– Рома? А я как раз хотела пойти чего-нибудь поесть попросить, – я смущенно улыбнулась.

– Можно, – сказал Ромка, – Горыныч как раз обед приготовил. Во! – он показал большой палец.

– Кто?

– Горыныч, повар наш. Он раньше в китайском ресторане работал, «Золотой дракон» называется. Мы его теперь Горынычем зовем.

– Китаец, что ли?

– Да нет, наш.

– Ну, пойдем тогда скорее, а то у меня сейчас спазмы начнутся. – От нетерпения я даже начала подпрыгивать.

– Подожди, – Ромашка как-то смутился, – там, это… зовет он. Идти надо. – Он нахмурился, наверное, ему стало стыдно вести на допрос голодного человека.

Да, незавидную роль отвел ему шеф. Интересно, что связывает этого странного, не сказать больше, очень странного парня, с Красновым? Он даже по имени его старается не называть. Боится так или очень уважает? В некоторых религиях не принято называть имени бога, дабы не прогневать. Может и…  На самом деле мне было фиолетово, почему Ромка не называет своего шефа по имени, просто было очень страшно и думать о том, что сейчас произойдет не хотелось.

Мы пришли. В комнате был Краснов, Вилька, ну и Ромашка. Это и радовало и пугало. Вилька, как всегда, сидела бледная и понурая. Удивительно, как ловко у нее соображала голова в спокойной обстановке, и какой тупой она становилась в минуты опасности. Я же наоборот, соображала лучше в стрессовой ситуации, а в мирное время иногда и плевой задачи не могла решить. Мы с ней прекрасно дополняли друг друга. Не в этом ли причина нашей многолетней дружбы?

– Документы где? – прервал мои размышления Краснов.

Я глянула на Вильку, она виновато понурилась. Понятно. Запираться, следовательно, бессмысленно.

– Я их спрятала, – заявила я. Вильку он, конечно, запугал. Но не учел, что та не знает, куда я спрятала конверт. Мы с ней так договорились. – Я их тебе не отдам, пока ты не пообещаешь, что ты нас отпустишь и больше никогда не появишься на моем пути…

Краснов в это время отвернулся к окну и слушал меня, кивая головой.

– Конечно, – сказал он, – я тебе пообещаю. Все что ты хочешь, дорогая, – он повернулся. В руке блеснула вороненая сталь.

– Мамочки, – охнула Вилька, расплываясь по дивану.

– Послушай, – бросилась я к нему, – не надо. Я все поняла. Я все отдам.

– Конечно, – кивнул он головой, – отдашь. Куда ты денешься. – И приставил пистолет к Вилькиной голове. Щелкнул затвор. Я завизжала, что есть силы, повиснув у него на руке. Он стряхнул меня легко, как тряпку. Я упала на пол и снова вцепилась в его руку.

– Ну, пожалуйста. Не надо! Нет! О, господи! Я все сделаю, все, что хочешь… –зарыдала я, размазывая слезы по лицу. – Не трогай ее. Я тебя умоляю…

– Ты мне надоела, – Краснов поднял меня за шкирку. – Если б ты знала, как я от тебя устал. От твоего вранья бесконечного…

– Я больше не буду, – всхлипнула я. – Никогда. Честное слово. Хочешь, я поклянусь…Краснов заржал. Махнул рукой Ромашке и тот вытащил бледную Вильку за дверь. Краснов толкнул меня на диван.

– Так, где документы?

– У соседа моего спрятаны, на антресолях, – прошептала я, всхлипывая.

– Самое надежное место, – кивнул Краснов. – Собирайся, поехали.

– Ага, – закивала я, вскакивая с дивана.

– На, сопли вытри, – протянул он платок. Я высморкалась, утерла слезы. – Пошли, – кивнул он. Я послушно поплелась следом.

Краснов молчал всю дорогу, я тоже. Меня все еще трясло от пережитого. Я мрачно косилась на него и думала: «А я тебе еще жизнь спасала, сволочь, такая». Поднявшись в квартиру Иваныча, я забрала документы, отдала их Краснову и скукожилась в углу машины. Партия была проиграна вчистую. И будущее рисовалось самыми мрачными красками.