Угол белой стены - Адамов Аркадий Григорьевич

Увидев Лобанова, он растерянно остановился. Видимо, встреча эта была для него неожиданной.

— Садитесь, Семенов, чего же вы, — пригласил Лобанов, внимательно и почти сочувственно оглядывая его.

— Да, да, конечно… — пробормотал Семенов. Шлепая тапочками и судорожно запахивая халат, он приблизился и тяжело опустился на стул.

— Итак, Петр Данилович, опасность миновала, и вы почти выздоровели, — сказал Лобанов. — Это, знаете, просто чудо. Ведь положение ваше было ой-ой какое.

— А, — вяло махнул рукой Семенов. — Мне уже все равно. Сами видите, инвалидом стал.

— Да, отравление было тяжелым, что и говорить. Вы догадываетесь, кто это сделал?

Семенов горько усмехнулся.

— Конечно. С вами, — он сделал ударение на этом слове, — я могу быть откровенен. Это Тамарка, сволочь, голодранка, которую я… почти любил. Только подумайте!..

— А почему она это сделала, вы тоже догадываетесь? — быстро спросил Лобанов.

— Как же не догадываться, — зло усмехнулся Семенов. — Очень даже догадываюсь. И я ее теперь…

— Вы ее теперь долго не увидите, — в свою очередь улыбнулся Лобанов. — Она осуждена.

— Правильно! Судить! Всех! — мстительно воскликнул Семенов, стукнув по колену худым, белым кулаком, и дряблые щеки его порозовели. — Всех судить! И меня! Пожалуйста! И меня! Но и других тоже!..

В уголках его тонких, дрожащих губ запеклась слюна.

— Других надо еще поймать, изобличить, — заметил, Лобанов. — Вот, например, задержали мы Сеньку.

— Мелочь… — презрительно пробормотал Семенов.

— Конечно, — согласился Лобанов. — Но давайте, Петр Данилович, говорить откровенно. Вам ведь терять нечего. И вам все равно, как вы сказали.

Семенов настороженно и опасливо взглянул на Лобанова, и тот подумал: «Нет, тебе, кажется, еще осталось что терять», однако все так же доверительно продолжал:

— В январе вы получили чемодан с гашишем. Мы его, между прочим, нашли и конфисковали. — При этих словах в тусклых глазах Семенова мелькнула злорадная усмешка. — Вам его привезли двое: Иван и еще один человек. Кто их прислал, Петр Данилович?

Задумчиво пожевав губами, Семенов пробормотал:

— Не знаю его…

— Но вы же должны были встретиться с ним хоть раз там, в Ташкенте?

— Не в Ташкенте, — покачал головой Семенов. — В Самарканде. И вообще это была не встреча, а так, случай…

Он на секунду умолк, горбясь и не отрывая взгляда от своих ног в больничных тапочках, потом глубоко вздохнул и тоскливо посмотрел на Лобанова.

— Ладно. Мне действительно теперь все равно. Вот как было дело. — Он снова опустил голову и глухо продолжал: — Однажды я прилетел в Самарканд в командировку из Ташкента…

«За теми самыми вазами, наверное, — подумал про себя Лобанов. — Жуликом ты уже и тогда был». И спросил:

— Когда это было, не помните?

Семенов ответил.

«Ну, конечно, за вазами ездил», — удовлетворенно подумал Лобанов и попросил:

— Рассказывайте.

— Прилетел я, значит, в Самарканд, за день все свои дела сделал и на следующее утро приехал на аэродром, чтобы в Ташкент обратно лететь. А самолет задерживается. Я в ресторан зашел. Заказал что-то. Тут подсаживается ко мне человек. Ну, выпили. Разговорились. Еще выпили. И он мне свой товар предлагает…

«Удивительно, как они друг друга находят. Прямо-таки носом своего чуют, — подумал Лобанов. — Хотя в таком деле… случайному знакомому… так сразу…»

— Вы его раньше не встречали в Ташкенте или в Самарканде? — перебил он Семенова.

— Представьте, не встречал, — пожал плечами Семенов.

«Врешь, — тут же решил про себя Лобанов. — Не такой он дурак. И я, кстати, тоже».

— Значит, он предложил. А вы?

— Я отказался.

— Почему же?

— Как вам сказать…

— Как есть, Петр Данилович. Вернее, как было. Ведь мы же с вами условились.

— Да, да. Я ему сказал, что у меня сейчас нет свободных денег. К тому же из Ташкента уезжаю совсем, в другой город. Я сюда, в Борек, перебраться решил. Климат, знаете, там, в Ташкенте, ужасный. Я просто больной ходил. Чувствую, не могу…

«Ну, еще бы», — насмешливо подумал Лобанов и, снова перебив, спросил:

— А какой из себя этот человек?

— Как сказать… лет за сорок, полный. Узбек, наверное. Зубы такие, знаете, острые, прямо волчьи зубы. И глаза… Страшноватый, в общем.

— Ну хорошо. Вы отказались. А он?

— А он говорит: «Уезжай, пожалуйста, Дай адрес только, пожалуйста. Гостем буду». — Семенов произнес это с каким-то издевательским акцентом…

— И вы…

— Дал… — упавшим голосом произнес Семенов. — До востребования, конечно…

— А не сестры адрес вы дали?

— Сестры?… Может, и сестры. Я уже не помню… Давно это было, знаете… — сбивчиво ответил Семенов, нервно потирая худые руки.

— Ну, пока неважно. Потом вспомните, если потребуется, — добродушно сказал Лобанов. — И что же он?

— Написал.

— И вы ответили?

— Не мог не ответить. Боялся.

— И тоже до востребования, конечно?

— Да, конечно.

— Как же его фамилия, имя?

— Фамилия?… — Семенов пробел бледной рукой по лбу. — Кажется, Борев… Нет, Борисов. Николай… Вот дальше забыл.

— Это узбек-то? — удивился Лобанов.

— Да… Вот так… — растерянно подтвердил Семенов. — Выходит, не узбек…

«Что-то ты, милый, путаешь, — подумал Лобанов. — Или тот путает…»

— Вы не думайте, я не вру. — Семенов прижал руки к впалой груди и с тревогой посмотрел на Лобанова. — Это точно, что Борисов.

— Ну хорошо, допустим. А что было потом?

— Потом? Прошло несколько месяцев. Я уже думал, что он забыл про меня. Обрадовался…

«Представляю себе эту радость, — саркастически подумал Лобанов. — Немалый барыш из рук-то уплывал».

— Как вдруг, — продолжал Семенов, — неожиданно приезжает от него человек. Тот самый Иван.

— Значит, вы в письме адрес сообщили?

— А что было делать? Он же потребовал. А я…

— Понимаю. Что же было дальше?

— Когда он приехал, у меня Тамара сидела. Они познакомились. Потом я ее и встречать послал. На вокзал. Когда они тот чемодан привезли. Я себя в тот вечер неважно чувствовал.

Лобанов усмехнулся:

— Будем уж до конца откровенны, Петр Данилович. Сами вы встретить побоялись. Вы же понимали, что преступление совершаете, причем преступление опаснейшее — торговля наркотиками, отравление людей. И потому лишний раз себя под удар ставить не захотели. Тамару на вокзал и послали. Так ведь?

Пока он говорил, Семенов сидел сгорбившись, низко опустив голову, с взъерошенными, седеющими волосами вокруг кругленькой лысины, и вздрагивал, как от озноба, в своем сером больничном халате, с видневшимися из-под него кальсонными тесемками, на которые он, видимо, все время наступал, потому что концы их были черные от грязи.

Но сейчас его вид уже не вызывал у Лобанова сочувствия. Он вспомнил тех двух мальчишек, которые по неведенью, из озорства и любопытства, купили у Сеньки гашиш, подумал, что бы с ними стало, если бы они его выкурили и потянулись бы за новой порцией, подумал об их семьях, об ужасе и отчаянии, которые там поселились бы после этого. Лобанову стоило немалого труда сдержать себя и тем же ровным, чуть насмешливым тоном закончить:

— Вы говорите: Сенька — мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет, все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.

— Я же понимаю, понимаю, — забормотал Семенов. — Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?… Они ничего не гарантируют.

— И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот ваш Борисов…