В одну реку дважды (СИ) - Бочманова Жанна

– Нет. Уже нет. Я почему-то чувствую, что он не опасен. Для меня.

– Тогда, что вас пугает?

– Мои чувства. Я боюсь, вдруг это компромисс с собой. Вдруг я с ним не по собственной воле, а только из чувства самосохранения. Вдруг инстинкты взяли верх?

– А вы всегда хотите жить только разумом? Инстинкт то же чувство. Инстинкт самосохранения, размножения и прочие в основном и играют решающую роль в нашей жизни. Если бы мы все жили разумом, человечество давно бы вымерло.

– Я чувствую себя плывущей по течению. Меня несет поток, а сил выплывать нет и желания тоже нет.

– И не надо. Против течения не надо. Это бесполезно. Надо просто использовать течение, чтобы быстрее доплыть куда надо.

– А куда надо? Если бы я знала. У меня нет цели, понимаете? Я живу, не знаю зачем, для чего. У меня ничего нет, но мне ничего и не надо. Иногда мне становится страшно. Полжизни прожито, а для чего? Вот так родиться, вырасти, есть, спать, работать, потом умереть и все?

– Вы напоминаете мне спящую красавицу, которая ждет своего принца с его поцелуем.

– Да, принца, – я вздохнула. – Только у меня другая сказка. Перевертыш. Принц пришел, поцеловал, и принцесса заснула, и никак не проснется.

– Может, стоит сделать шаг навстречу, поторопить его?

Я покачала головой.

– Нет, если он не приходит, значит, не хочет.

– Или не может.

– Столько лет прошло. Нет, уже нет. То, что было и есть важно для меня, возможно, ничего не значит для него. И я напрасно жду у моря погоды.

– Очень пессимистично. Раньше вы были более…

– Надежда пропала. Столько всего случилось. И это заставило меня пересмотреть эту историю.

– Вы боитесь, что вас просто использовали?

– Я не боюсь, я знаю точно.

– Все мы друг друга используем, в той или иной степени. Ведь если подумать, Ван тоже меня использовал. Не влюбись я в него, он не смог бы сбежать. А вы разве не использовали своего принца?

– Каким образом?

– Он научил вас любить, он позволили вам испытать настоящее чувство.

– Он сослужил мне плохую службу. Он поднял планку на недоступную другим высоту.

– Да вы же злитесь на него, не так ли?

– Еще как! Порой мне бывает так горько, хоть вой! Как он смел, так поступить со мной? Оставил мне кучу обещаний и медальон, помни меня, любимая!

– Так может, пришла пора забыть эту историю? Забыть и начать жить заново?

– А как же вера? Вы сами говорили «верь, и все будет, как надо»

– Одно другому не мешает. Это ведь не помешало мне интересно прожить мою жизнь. И мужчин, надо сказать, в ней было не мало. И все очень достойные люди, поверьте. Нет, они и на йоту не походили на Вана, да я к этому и не стремилась. Каждый человек интересен по-своему. А то, что вы замкнулись на себе, на своих переживаниях, только говорит о вашем эгоизме. Вы запрятались в свою раковину и даже рожки не выставили, лелея свое одиночество, как жемчужину. Хотите вырастить ее большой пребольшой? А потом куда? На шею и в воду?

Я засмеялась. Почему я раньше не поговорила с ней об этом? О чем угодно, только не об этом. Все это я засунула в самый дальний уголок памяти, но ведь это не значит, что забыла. А ведь это лежало там, росло и мешало мне жить все это время. Надо было давно признаться самой себе, что я уже ничего не жду, а просто злюсь на него, на себя, и даже ненавижу за то, что он сделал со мной. Ненавижу.

– Это надо сказать вслух, – Екатерина Альбертовна подвинулась и взяла меня за руку.

– Что?

– Нельзя сдерживать негативные эмоции. Их надо выплескивать. Сделайте это

– Я его ненавижу, – сказала я вслух. – Ненавижу. – И стукнула кулаком по столу. Посуда жалобно звякнула.

– Ой, Вильку разбудим, – я засмеялась тихонько.

– Да ее пушкой не разбудишь. Сон у Вилечки всегда был отменный, несмотря ни на что.

– Да у нее железные нервы, – признала я.

– Наследственное. От дедушки, – хихикнула Екатерина Петровна. – Вы знаете, что наследственные признаки предаются через поколение? Не от родителей, а от дедушек, бабушек? То-то. Вам полегчало?

– Ага, – зевнула я.

– Вот видите. И все. Плюнуть и забыть. И жить дальше.

«Как странно, – думала я, почти уже засыпая – хотела поговорить о Краснове, а говорили об Эрике» И тут я поняла. Я не могла определиться в своих чувствах к Краснову, потому что за моей спиной незримо маячил Эрик. Мне казалось, что я предаю память о нем, нарушаю данное слово. Скажи «да». Я сказала и закабалила себя на долгие годы. Смешно. Я вздохнула, потянулась, и вскоре уснула почти умиротворенная, примирившись, сама с собой, в кои-то веков.

А утром позвонил следователь и пригласил на беседу. Мысленно чертыхнувшись, я стала собираться, предварительно позвонив Краснову. Тот сказал только: «Иди. Раз приглашает, значит надо человеку»

– Слушай, это что, никогда не кончится? – пожалилась я Вильке, спешно собираясь. – И не лень ему каждый день меня вызывать? Ясно ведь, что ничего нового он от меня не услышит?

– Ну, да! – хмыкнула Вилька. – А вдруг ты проговоришься? И потом это только в кино детективы по квартирам бегают, свидетелей опрашивают. А в жизни вот так: появился вопрос, вызвал, ты пришла. На следующий день другой вопрос появился, опять вызвал, ты опять пришла…

– Дурдом… – проворчала я.

Вилька подвезла меня и осталась ждать в машине. После мы хотели проехаться в большой супермаркет и закупиться всем необходимым для предстоящего банкета.

После ночного разговора с Екатериной Альбертовной, я пребывала в столь благодушном настроении, мне почему-то показалось, что вот теперь все наладится и будет просто замечательно, поэтому к разговору со следователем я оказалась совершенно не готова.

– Когда вы в последний раз видели Григорьеву Оксану Петровну?

– Кого? Оксану? Ах, Ксюшу? Господи, да… Сто лет назад, в общем-то. Если не считать… У вас здесь и видела, в милиции. Не так давно.

– О чем говорили?

– Да ни о чем. Здрасьте – до свидания. Ну, про работу немного. Мы с ней особо-то и не дружили.

– А что так?

– Ну, я вроде, как на ее место пришла. Она мне дела за два дня передала, и распрощались. Потом еще пару раз виделись, когда она за расчетом приходила, да за документами и все.

– Вы говорили, что у Сергея Петровича была любовница…

– Я этого не говорила, – перебила я, – это, как раз вы говорили. Я, вообще, ничего такого за ним не замечала. Хотя сейчас я склонна думать, что Ксюша ей и была.

– Откуда такая уверенность? Если ничего такого не замечали? – съехидничал Андрей Михайлович.

– Дедуктивный метод, – парировала я. – Старшая дочь Николаева видела его с женщиной похожей на меня. Вернее, с блондинкой в норковой шубе. Но у меня такой шубы нет, и не было, – тут я покосилась на себя и поправилась, – вернее раньше не было. Да вы сами-то у нее и спросите. Если правильно спросите, отпираться, небось, не будет…

– Умерла, – коротко прервал меня Николай Михайлович.

Я глотнула воздуха. Главное, не переиграть. Я еще раз вздохнула и посмотрела на него.

– Не удивлены? – то ли спросил, то ли утвердил он.

– А что мне вселенскую скорбь изображать? – я пожала плечами. – За все надо платить.

– И за что же заплатила Ксения Григорьева?

– А за что заплатил Сергей Петрович? Из-за бабок все, как говорит один наш весельчак-юморист. Так что, как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить.

– А вы жестоки… – задумчиво проговорил Андрей Михайлович, вертя перед лицом ручку.

– Да нет… Если вы имеете в виду, что я не плачу от горя, то… Я ее почти не знала. Ну, умерла… ну, что теперь, посыпать голову пеплом?

– Да, умерла. Вернее, убита. – Я спокойно посмотрела ему в глаза и чуть улыбнулась, пожав плечами. – Опять не удивляетесь?

– Могли бы и не говорить. Ежу понятно. От чего еще могла умереть молодая здоровая девица.