И я уверовал в безумие.
Если я найду убийцу с Блеттербаха, Бестия будет повержена. И Клара не ослепнет.
Мы убиваем ель
1
Я покинул больницу на рассвете. Пытался уговорить Аннелизе поехать со мной. Говорил, что ей нужно отдохнуть, поесть как следует. Прийти в себя насколько возможно. Жена выглядела так, будто с ней вот-вот случится нервный срыв. Комкала в руках носовой платок, терзала его, обуреваемая горькими мыслями. За несколько часов она постарела на десять лет. Она ответила, что, пока дочка здесь, она не сдвинется с места. Я коснулся губами ее лба. Она на меня даже не взглянула. Мне хотелось высказать, как я ее люблю.
Но я промолчал.
Оставил ее с Вернером и вернулся в Зибенхох один. Сердце сжалось, едва я переступил порог. Темный, призрачный дом. Не хватало голоса Клары, чтобы озарить его. Я стоял и плакал, а ветер ерошил мне волосы. Даже не было сил закрыть входную дверь. Так и стоял, застыв на месте. Когда рассвет превратился в утро и руки у меня окоченели от холода, я собрался с силами и шагнул навстречу тишине.
Я наполнил желудок парой яиц и сварил себе щедрую порцию кофе: внутренности скрутил спазм, но я, по крайней мере, стряхнул с себя оцепенение. Выкурил две сигареты подряд, глядя, как ветер сгибает верхушки деревьев. Почти машинально включил компьютер и занес в файл все, что обнаружил относительно Манфреда и Грюнвальда. Два экспертных заключения. Jaekelopterus. Все, что было. Через какое-то время поймал себя на том, что колочу по клавиатуре так, будто собираюсь разбить ее вдребезги. Застучал с удвоенной энергией. К концу у меня слезились глаза.
Бойня на Блеттербахе отравляла мне душу. Но я не мог перестать о ней думать. Позвонил Вернеру.
Нет, никаких новостей. Да, с Аннелизе все в порядке.
— Ты уверен?
— А ты что думаешь, Джереми?
— Что у тебя руки чешутся набить мне морду.
— В эту минуту нет, парень. В эту минуту я хочу одного: пусть врачи мне скажут, что Клара поправится.
— Она поправится.
Я был в этом уверен.
Клара поправится, потому что я одолею Бестию.
2
Ветер принес в Альто-Адидже широкий облачный фронт с Балкан. Ожидаются осадки в виде снега, каркал прогноз погоды. Снова белизна, подумал я и выключил радио. Припарковался сразу за кладбищем Зибенхоха.
Посидел в баре, выпил кофе и съел рогалик. Потом, стараясь никому не попадаться на глаза, отправился к жилищу Бригитты. Шел, низко наклонив голову, как и немногие прохожие, попадавшиеся мне на улице.
Ледяной ветер принес с собой запах снега. Я выругался, почувствовав, как во мне крепнет решимость. Все, что угодно, ради спасения Клары.
Я застыл на месте.
Черный «мерседес» последней модели был припаркован у входа. Гигантский сверкающий таракан с тонированными стеклами. Казалось, машина как машина, вполне безобидная, каких много. Но ничего подобного. Я узнал этот автомобиль. Со времени моего приезда в Зибенхох видел его много раз. Автомобиль Манфреда Каголя.
Я спрятался под аркадой.
Я ждал, а между тем первые снежинки уже начинали сыпаться с жемчужно-серого неба.
Он появился.
В верблюжьем пальто с поднятым воротником, в шляпе с широкими полями, скрывавшей пол-лица. Но это был он, я сразу же его узнал. Заметил, как он, выходя, закрыл дверь на два оборота. У него был ключ от дома, он вел себя как хозяин. Меня это удивило? Ничуть.
Я прижал к груди пластиковый пакет, который принес с собой. Если и были у меня какие-то сомнения по поводу того, что я собираюсь сделать, то, увидев, как Манфред выходит из этой берлоги, я их окончательно от себя отогнал.
«Мерседес» развернулся. Белое облачко вырвалось из выхлопной трубы, и машина бесшумно тронулась с места.
Я досчитал до шестидесяти. Минуты более чем довольно. Широкими шагами подошел к дому Бригитты и позвонил в колокольчик. Раз, второй и третий.
Четвертого не понадобилось.
3
Улыбка у меня вышла фальшивой, как монета в три евро, зато изумление на лице Бригитты было неподдельным.
— Привет, Бригитта.
На ней был халат в бело-розовую клетку. Она стянула воротник на груди, возможно, из-за холода.
Заложила за уши пряди волос.
Заговорила.
— Сэлинджер, — произнесла она хриплым голосом, — ты что тут делаешь?
— Пришел немного поболтать.
Я не стал дожидаться приглашения. Вошел, и все тут. После минутного колебания Бригитта закрыла дверь.
Внутри все так же воняло, но Бригитта сделала над собой усилие и немного прибралась. Бутылки с тумбочек исчезли, кое-где была вытерта пыль. На столике перед диваном уже не громоздились сплющенные банки и бутылки из-под форста. Старые газеты, прежде раскиданные повсюду, сложены в углу. Я заметил, что одеяла, которыми я спасал ее от переохлаждения, были аккуратно сложены, а сверху, словно трофей, лежал альбом в кожаной обложке.
Я помахал пластиковым пакетом, протянул ей:
— Вот, принес тебе завтрак.
— Ты что, завтракаешь «Четырьмя розами»? [104]
— Я — нет, — ответил я.
На кухне я нашел бокал. Сполоснул под краном, кое-как вытер. Вернулся в гостиную.
Бригитта сидела на диване, накинув одеяло на плечи. Ноги голые. И безволосые, как я не преминул заметить. Она прибралась в доме и сделала депиляцию.
Манфред.
Я налил бурбона в бокал и протянул ей:
— Твое здоровье.
Бригитта отвернулась. Я приблизился. Сунул бокал ей в руку. С силой прижал пальцы. Бригитта взвыла.
— Чего ты хочешь, Сэлинджер?
— Поговорить.
Бригитта рассмеялась:
— О чем?
— О том, как умерла Эви. — Я сделал паузу. — И Гюнтер.
— Не упоминай его имени, Сэлинджер. Я недостаточно пьяна, чтобы это стерпеть.
— К тебе приходили гости, правда?
Бригитта не ответила. Сжала в пальцах бокал.
— Не твое дело.
— Ты права. Но у меня есть это.
Я достал экспертное заключение. Не протянул ей. Держал между указательным и средним пальцем, как козырную карту.
— Что это?
— Доказательство, которое Гюнтер так и не предъявил тебе.
— Где ты это нашел?
— Вопрос неверно поставлен.
— А как его верно поставить, Сэлинджер?
— Хочешь выпить?
— Нет.
— У меня был дружок, — стал рассказывать я, — по имени Билл: он работал как роуди для группы «Кисс». Он придумал собственный рецепт для завтрака. Три части молока, одна часть «Четырех роз», сырое яйцо и порошок какао. Добавить две ложки сахара и хорошенько перемешать. И солнышко засияет снова. Разве тебе не хочется солнышка, Бригитта?
— Сукин сын. Говори, что у тебя за листочки.
Я прочел это в ее глазах. Бригитта умирала от желания выпить. Она была алкоголичкой. Запойной пьяницей. Алкоголики не могут устоять перед рюмочкой. И мне не нужно было, чтобы она устояла. Я вел себя как последняя сволочь. И совесть меня не мучила.
— Мотив для убийства Эви.
Бригитта задрожала.
— Где ты это нашел?
— Это нашел Гюнтер, — ответил я. — Мне бы никогда не докопаться до этого, если бы не он.
У Бригитты задрожал подбородок. Она расплакалась. Только теперь я заметил, что она накрашена. Тушь потекла обильными темными ручьями. Я находил ее жалкой. Более того, я ее ненавидел. Пьяная шлюха, которая наврала мне с три короба, больше ничего.
В своей ненависти я нашел способ подколоть ее:
— Хочешь, поговорим об Эви?
— Убирайся.
— Я не сыщик, Бригитта. Не умею проводить допросы. Лампа в глаза и все прочее, что показывают в кино. Я не такой. Я научился слушать людей. Я у них брал интервью, долго с ними беседовал. И заставлял их выкладывать то, что они и не думали поверять постороннему. Работа у меня была такая.
Бригитта осклабилась:
— Совать нос в дела, которые тебя не касаются?
— Слушать людей. Наблюдать за ними. Понимать, когда они говорят правду. А ты мне солгала. Пей. Это поможет тебе облегчить совесть. Знаю: ты умираешь от желания выпить.
