Ситцев капкан - Небоходов Алексей

– Если хочешь, можем сразу пойти в кровать, – сказала она с вызывающей прямотой.

Он кивнул.

Кровать в углу комнаты была застелена безукоризненно, но едва они легли, вся безупречность превратилась в театральный реквизит: он снял с неё халат одним движением.

Обнаженная Вера напоминала разукрашенную куклу: тонкие руки, маленькая грудь, узкие плечи. Словно девушка только вчера скинула пионерский галстук и сразу стала взрослой, но без округлостей и цинизма. В ней отсутствовали изощрённые женские уловки, к которым Гриша привык: ни кокетства, ни драматических пауз, ни даже привычного стыда. Напротив, её хрупкость резко контрастировала с жадным и бескомпромиссным взглядом.

Гриша вдруг понял, что эта почти детская телесность возбуждает больше, чем взрослые формы: в ней не было фальши, только неумелая, но острая жажда близости. Ладонь скользнула по внутренней стороне её бедра, и каждая клетка кожи реагировала: сначала вздрагивала, затем краснела и, наконец, плавилась в горячей дрожи.

Вера не отводила глаз, словно пыталась запомнить его, впитать в себя. "Детская," – сначала его это смутило, но затем пришло осознание: в этой неприспособленности есть своя правда. Она не стыдилась уязвимости, напротив, делала её оружием. Это было опасно.

Когда он сжал её тело, то почувствовал, как дрожат ноги и напрягаются руки. Вера не сопротивлялась, напротив, отвечала на каждое движение, цепляясь за него, будто хотела впитать всю его жесткость, усталость и страх.

Он не сразу вошел в неё. Первое, что сделал Григорий, – вынул из кухонного ящика узкое хлопковое полотенце с фирменной надписью "Ювелирный Салон Елены", и когда он повел Веру к кровати, она с иронией прикусила губу:

– Будешь пытаться меня укротить?

Он деловито откинул покрывало, усадил её на кромку матраса, потом аккуратно – даже заботливо – обернул полотенце вокруг её запястий, затянув узел на изголовье.

– Если сделаю плохо, можешь покусать, – сказал он, и в голосе было такое обещание, что она не удержалась от смешка.

Он смотрел на неё очень внимательно: как вырываются её плечи из тонкого халата, как напряжённо ходят жилки на шее, как вялая усмешка медленно расползается по лицу, уступая место растущей тревоге.

– И что дальше?.. – спросила она, но не успела договорить, потому что он резко, почти демонстративно, вошёл в неё.

В этот момент тело Веры изогнулось, как провод под напряжением, и во взгляде промелькнуло что-то, напоминающее страх. Не дав времени привыкнуть или осмыслить происходящее, он двигался ровно и мощно, словно поршень. Вера закусила губу, сначала сопротивляясь, но вскоре сдалась, растворившись в этих почти безжалостных ритмах. Он крепко держал её за бёдра, притягивая к себе, как будто опасался, что она исчезнет, если ослабить хватку.

В комнате витал аромат пота, лаванды, лёгкий запах кофе и пряной свежести её кожи. Полотенце натерло запястья, но она не просила остановиться; напротив, с каждым движением становилась резче и требовательнее. Чувствовалось, как она утрачивает контроль, в ней смешиваются злость, возбуждение и первобытное желание, о котором могла и не подозревать.

Григорий наклонился, оставляя след на её шее – к утру останется метка. Второй рукой прикрыл ей рот, чтобы приглушить крик, но Вера вырвалась, дотянулась до его плеча и укусила – не по-детски, а по-настоящему, до боли. Не ожидая этого, он на мгновение ослабил хватку. Вера воспользовалась моментом, перевернулась на бок, но он быстро вернул её обратно, зафиксировав в своих руках и между бёдрами.

Кровать стучала о стену – единственный метроном их общего времени. С каждым новым импульсом стирались пределы между властью и уязвимостью, менялось их соотношение. Вера не была просто деловым ресурсом или интригой – сейчас она становилась частью Гриши, позволяя вживаться в себя глубже, чем кто-либо прежде.

Внезапно из её горла вырвался крик – не от боли, а от чувства, не имеющего точного названия. Звук казался одновременно смехом и детским воплем. Григорий замедлил ритм, наклонился к лицу и увидел слёзы на щеках, глаза, светящиеся злой, голодной радостью. Никакой мольбы о пощаде – наоборот, ноги сжались крепче, словно боясь отпустить даже на секунду.

Каждое движение вытесняло прошлые воспоминания, заполняло пустоты в обоих телах. Плач и смех сливались в единый поток, превращая двоих в одно целое. После нескольких волн наслаждения, накрывших Веру, их руки соединились, а дыхание постепенно выровнялось.

– Ты не первый, кто так делает, – произнесла она в наступившей тишине.

– Но запомнишь именно меня, – Григорий повернул её лицом к себе. – Я не люблю оставаться статистом.

Тихий смех прозвучал почти счастливо.

Поглаживая хрупкие плечи, Гриша думал: в венах этой девушки вместо крови – шампунь, фреш и чёрный кофе. Жизнь для неё – череда прыжков из одной случайности в другую, и сейчас ей нужен кто-то, способный придать всему хоть какой-то смысл.

Он не верил в любовь, но в соавторство – вполне.

– Ты поможешь мне? – спросил Гриша, когда дыхание восстановилось.

– С чем?

– Хочу знать всё, что происходит за спинами Петровых. Схемы, страхи, бывшие и будущие друзья. Нужен человек, умеющий оставаться невидимым и не задающий лишних вопросов.

– Уверен, что справлюсь? – в голосе Веры звучал уже не сомнение, а азарт.

– Другого выхода нет, – улыбнулся Гриша. – Либо станешь частью чужой истории, либо напишешь собственную.

Вера повернулась на спину, уставилась в потолок и замолчала на минуту.

– Всегда мечтала быть главным персонажем, – тихо произнесла наконец.

– Тогда действуй как главный.

– Это опасно.

– Без риска неинтересно.

До рассвета Вера не отпускала Гришу: стоило ему уйти в себя, возвращала к реальности. Снова близость, затем – валяние на полу, смех над нелепыми историями детства, споры о том, кто из знакомых больше напоминает литературного героя.

Вера оказалась умнее, чем выглядела: смеялась над собой, не стеснялась бедности, и даже в самых пошлых моментах вставляла остроумные реплики.

К утру оба заснули от усталости, не включив света и не накрывшись одеялом. Гриша проснулся первым, как обычно. Вера спала безмятежно, впервые за эти дни без следа тревоги на лице.

Накрыв её пледом и одевшись, Гриша вышел на балкон. Ситцев в этот час напоминал город после пожара: серый, притихший, но с признаками пробуждения в каждом окне.

Вернувшись в комнату, Гриша допил остатки кофе и, усевшись на табурет, мысленно перебрал события последних суток. Не влюблённость – просто хорошо. Состояние спокойной концентрации, когда в руках две главные карты: информация и желание выжить любой ценой.

Вера повернулась, улыбнулась сквозь сон и пробормотала:

– Не уходи, пока я не проснусь.

Гриша кивнул, зная, что она не видит.

Теперь всё складывалось для жизни – не только в чужой, но и в собственной.

Город затягивался не дымом войны, а ароматами утреннего кофе, сигарет и тёплой еды. Следующий ход был очевиден.

Глава 4

Если утро предыдущего дня стартовало в режиме «ничего не предвещает», то это – даже не пыталось изображать нормальность. Пахло серой горечью, кофе не спасал, а ни в одной комнате не было живой души, кроме Григория. Даже Лиза, обычно заседавшая на кухне как парламентская комиссия по вселенскому недоразумению, куда-то испарилась. Салон «Петров» был пуст – и это был единственный момент за всё время, когда стены не стеснялись дышать по-своему. Пыль, собравшаяся на хрустале, спокойно лежала, не боясь быть вытертой кем-то из сестёр. Все покупатели и даже вездесущие сплетники из числа коллег растворились в предрассветном мареве. Сигнал к действию был столь же очевиден, как последний звонок для абонентов с просроченной оплатой.

Григорий прошёл между витрин, замедляя шаги. В голове без устали жужжало: «найди, пока не поздно». Ночью заснуть так и не удалось – мозг изощрённо воспроизводил сцены из прошлого, подмешивая к ним фразы из сегодняшнего разговора с Верой. Вдруг стало ясно: в этом месте даже мебель хранит больше секретов, чем люди, и искать их надо не у тех, кто всегда на виду. Вчера Вера обронила фразу: «У нас здесь всё под замком, даже прошлогодние каталоги». Но кто держит под замком то, что не боится быть найденным?