— И это все из-за туйона, да? — спросила Вика. — Это именно он оказывает такое воздействие на организм?
— Туйон? Да-да, именно…
Вике вдруг показалось, что Леонид отвлекся. Его лицо приобрело отсутствующее выражение.
— Что-то не так? — заволновалась девушка.
— Что? А-а, нет, все в порядке…
— У Ван Гога большинство его картин написаны в специфической цветовой гамме — мне Дэн показывал, так это от абсента, что ли?
— Вполне вероятно, — кивнул Леонид, все еще сохраняя выражение задумчивости на лице. — Ксантопсия могла повлиять на его восприятие цветов.
— А можно отравиться абсентом? — спросила Вика. — В смысле, сколько нужно выпить…
— Если не ошибаюсь, нормами Евросоюза содержание туйона ограничено десятью миллиграммами на литр, тогда как в старых абсентах оно было существенно больше: в особо «суровых» сортах — и до двухсот миллиграмм на литр.
— Ты мне скажи, можно ли считать туйон наркотическим средством?
— Строго говоря, по типу действия альфа-туйон никакой не наркотик, а нервно-паралитический яд и конвульсант, причем введение в него этанола уменьшает степень его токсического воздействия.
— То есть получается, что содержащийся в абсенте алкоголь является противоядием по отношению к туйону?
— Совершенно верно.
— Значит, все те сверхэффекты, которые приписывают действию туйона, — вымысел?
— Можно и так сказать. Почти все отрицательные эффекты связаны, скорее всего, с самым банальным алкоголизмом. Это же не винишко сухое, а спиртяга — семидесятипроцентный, со всеми вытекающими последствиями типа «белочки»! Дурная молва об абсенте тянется за ним с девятнадцатого века, когда было полным-полно низкокачественного и просто поддельного абсента, изготовленного не из виноградного спирта, а из более низкосортных разновидностей. Кроме того, его частенько бодяжили всякой мерзостью — вроде ядовитой треххлористой сурьмы. Мне представляется, что абсент интересен именно своей ненормальной популярностью среди французской богемы девятнадцатого века, своей дурной славой и ореолом порочности, то бишь отрезанным ухом Винсента Ван Гога и самим фактом публичного запрета этого напитка [121].
— То есть можно утверждать, что абсент безопасен?
— Все зависит от того, в каких количествах его употреблять, — это раз. И самое главное — как он приготовлен. Дело в том, что многие абсенты мало того что не дистиллированы, но и процесс их «настаивания» весьма специфичен — полынь, например, вместо спирта вымачивают в воде и потом добавляют получившийся настой к спирту. В результате этого в раствор попадает не туйон, а то, от чего при классическом способе приготовления всегда старались избавляться перегонкой, — гликозиды, ответственные за сильнейшую горечь полыни. Остальные же эфирные масла просто растворяются в спирте отдельно, а не перегоняются вместе с исходной настойкой, а все потому, что так намного дешевле, чем настаивать все травы вместе, а потом еще перегонять спиртовую настойку, тратя лишнюю электроэнергию…
Леонид вновь умолк, погрузившись в размышления. Вике стало интересно, почему разговор об абсенте ввел патолога в такой ступор, и она спросила его об этом.
— Понимаешь, — как бы нехотя сказал Леонид, — я тут все над делом Карпухина размышляю… Ты ведь в курсе, чем он занимается?
Вика кивнула.
— Так вот, я изучаю отчеты по трупам, которых, как полагают, «поставили» нам эти якобы вурдалаки, и пытаюсь обнаружить хоть какое-то сходство.
— За исключением самого способа убийства? — удивилась Вика. — А разве его одного не достаточно?
— У меня создается впечатление, что жертвы должны быть как-то связаны между собой, что на них «охотятся» не просто так.
— Это как же, интересно, бомжи могут быть связаны с представителями «золотой молодежи»?
— В том-то и дело, что бомжи — это, судя по всему, одна история, а молодые ребята — другая. Однако связь между бомжами, кажется, все-таки обнаружилась: у всех у них были редкие группы крови. Честно говоря, не представляю, что это дает Карпухину, но он, по-моему, страшно обрадовался моим выводам. А вот молодежь… Тут все иначе. Дело в том, что в крови последнего из погибших на данный момент, некоего Щукина, обнаружены мескалин и гликозиды.
— Это ведь галлюциноген, да? — вставила Вика.
— Да. А в крови еще одного, Киреева, я тоже нашел следы гликозидов, но тогда не сумел сложить два и два — просто не понял, как они туда попали. Признаться, я не обратил на это особого внимания, так как количество их было небольшим и они никак не могли ни на что повлиять — тем более что причина смерти была совершенно очевидна и так. Теперь, после разговора с тобой, я задумываюсь над тем, что, возможно, парнишки перед смертью употребляли абсент. Звучит странно, конечно, но…
— Мескалин, туйон, абсент — что вообще происходит в этом городе, а? — воскликнула Вика.
— Каждый волен развлекаться как пожелает, — пожал плечами Кадреску. — До тех пор, пока не начинают умирать люди, конечно.
* * *
— Значит, это и есть наша «телезвезда»? — со вздохом произнес Карпухин, разглядывая труп на прозекторском столе. Он и в самом деле представлял собою плачевное зрелище — и при жизни Антон Нагорнов никогда не выглядел хорошо, а уж теперь-то… — Причина смерти? — спросил он у патологоанатома.
— На первый взгляд — та же, что и у остальных, — ответил тот. — На затылке есть большая гематома, а вот тут, у основания шеи, — все тот же след от укуса.
— Сколько крови он потерял?
— Где-то литра два — два с половиной. А правда, что все говорят? — неожиданно приблизившись к майору, чуть ли не шепотом поинтересовался патологоанатом. Артем его не знал. Он получил информацию о том, что в один из моргов доставлен «клиент» с симптомами, схожими с теми, что и у всех жертв, проходивших по его делу.
— А что все говорят?
— Да то, что в городе настоящие вампиры объявились, на людей нападают — особенно на тех, кто поздно ночью по улицам бродит!
— Правда, — кивнул Артем. — А на Дворцовой площади после двенадцати ведьмы шабаш устраивают, костры жгут, а к утру все за собой прибирают, чтобы туристов не распугивать… А тельце это я у вас забираю, уж не обессудьте!
* * *
— А почему, собственно, вас интересует Илья Прокофьев? — подозрительно посмотрела на меня начальник лаборатории Агафонова.
— Дело в том, что я со всеми лаборантами разговариваю — пытаюсь выяснить, кто из них осуществлял забор крови у донора Яикбаева. Странное дело: этот Яикбаев — просто фантом какой-то: никто его не видел, а между тем кровь он сдавал аж трижды!
— А по журналу регистрации доноров что получается?
— В том-то и дело, что там путаница какая-то…
— Да, и все потому, что говоришь им, говоришь… — раздраженно перебила Агафонова.
— Вы о чем?
— Да сменами они меняются постоянно, оттого и в журнале путаница! А за всеми же не уследишь — сами понимаете, хозяйство у нас большое. Значит, вы со всеми остальными уже переговорили?
— Почти, кроме тех, кого в городе нет, а таких всего двое. Так что один Илья и остался.
— Знаете, Илья Прокофьев — отличный работник, — заметила Агафонова. — Он, пожалуй, проводит тут больше времени, чем все остальные, вместе взятые, да еще успевает «передвижником» подрабатывать!
— «Передвижником»?
— Ну, в городе существует ПСМ — передвижная станция медобследования…
— Неужели? Впервые слышу!
— Понимаете, это — благотворительный проект, осуществляемый на деньги частных спонсоров.
— И чем же — и кем — занимается эта… станция?
— В основном бездомными и малоимущими, у которых нет денег на визиты в платные клиники.
— А поконкретнее?
— Они проводят экспресс-обследование, делают рентген — вы ведь понимаете, как опасен туберкулез, а бездомные являются его основными переносчиками.
— Да-да, конечно, — закивала я.
